[AVA]http://savepic.su/5105119.png[/AVA]

Начиная поход, Торин едва ли верил, что доживет до этих светлых дней. Он все никак не мог привыкнуть к тому, что все же действительно выжил, ловя себя на мысли, что впервые за много лет судьба не стала спорить с его желаниями и надеждами, а позволила им стать былью. И потому его история могла лечь в основу для новой баллады или песни, повествующей о невероятном… Настолько невероятном, что Торину приходилось себе напоминать, что все не сон, и возвращаться из задумчивости в мир живых, полный красок и звуков. Дубощит искренне радовался измученной душой за свой народ и тех гномов, которые не побоялись отправиться с ним к Одинокой горе. Их песни, их смех, их споры о том, кто больше перебил орков или выпил кружек, были дороги гному до боли в сердце. И хотя Торин не стремился участвовать в каждой беседе, предпочитая больше наблюдать, как и всегда, словно охраняя чужой покой и счастье, ради которого перенес столько боли и пролил столько крови, он наслаждался этим пиром больше всех. Счастливые лица племянников сияли от восторга, его кузены и товарищи делились друг с другом повестями о ратных подвигах, и все перенесенные ими беды уже не были столь пугающими и незаслуженно опасными, какими казались на пути к Эребору.

В отличие от многих своих спутников Дубощит не мог похвастаться тем, что героически снес все удары судьбы, храня спрятанной где-то глубоко внутри печаль о том, что в немалой степени подвел своих друзей. Простивших его за это бескорыстно, но вряд ли забывших, каким тяжелым был для каждого путь к его утренней коронации. И чем дольше тянулось время за пиром, тем больше Торину казалось, что накопившаяся за годы изгнания ненависть с достойным применением испарилась, забрав с собой не только утоленную жажду мести, но и стойкость гнома. В эту ночь его сон должен был быть крепким, без кошмаров, терзающих даже на пороге долины снов. Пускай его дорогие друзья дальше пируют и празднуют заслуженную победу, а сам Торин нуждался в покое. Коронация должна была стать венцом всех его деяний за долгую, полную разных, и добрых, и плохих, событий жизнь. Усталый вид будущему монарху вряд ли был к лицу… Голоса ни на миг не утихали за дверьми, через которые покинул с почтением и пожеланиями славного отдыха Торин, даже когда он прошел половину лестничных пролетов и несколько мостов, ведущих в его покои.

Приготовления к празднику начались заблаговременно, но гном проснулся еще раньше, словно чувствуя, что раскаляется на востоке чистое небо в лучах едва поднимающегося солнца. Он слишком привык жить странником, зависящим больше от благосклонности погоды, нежели чем от расписания царских особ, большую часть утра проведя в спальне, в старой комнате, с детства больше похожей на арсенал, чем на покои венценосного принца... С одной терзающей душу мыслью о том, что наконец перестанет быть королем в изгнании и станет Королем-под-Горой, как и должен был, не позарься на их сокровища Смауг… Но остался ли он достоин чести, полагающейся по праву крови? Был ли он спустя столько лет способен править своим народом? Воспитанный в Эреборе как наследник, принц пережил слишком много, чтобы даже сам Торин мог лишь утвердительно ответить, несмотря на желание занять трон деда… Только громкий стук в дверь смог отвлечь Дубощита от пагубных размышлений. Он нервничал, усмехаясь над самим собой за такую глупую слабость и заторможенность, позволяя Дори и Ори подгонять последние штрихи новой царской мантии, которую поручил сшить заранее, не желая больше прикасаться к старым вещам деда и отца. В отражении зеркала вместо воина на него взирал будущий король, какие бы сомнения не терзали его изнутри…

Они плавно растаяли, хотя бы на миг, когда мельтешащие вокруг гномы отошли в сторону полюбоваться на результат своих рук. Впервые за много лет его друзья тоже увидели не лидера, ведущего их через глухие леса и вражеские лагеря к укромному безопасному Эред Луину, а потомка Дурина. В темно-синем и черном одеянии, цветов, выбранных принцем Эребора еще в молодости в качестве символов своей будущей власти – олицетворения мудрости и надежности. Не о такой мудрости, какой владел, думал Торин, выбирая тогда цвета. И не о такой силе воли мечтал, закаленной в драконьем пламени и умытой слезами тысяч лишившихся домов и семей гномов.

Благоговение перед будущим королем пошатнулось от через чур громких ударов в дверь, за которыми без труда угадывался Двалин. Но явно желая успеть опередить брата, в комнату без спросу первым ворвался Балин, застыв на пороге, когда увидел Торина. Странная смесь восхищения и неподдельной грусти засияла в чужих глазах, и Дубощит не сразу понял, что причина грусти была в событиях не былых лет, а самых свежих утренних, от которых уже ходуном ходил весь дворец.
- В чем дело? – развеял тишину Торин, смутившись нерасторопности обычно более красноречивого Балина, для надежности, чтобы точно узнать ответ вопросительно уставившись и на Двалина. Грозный воин всегда был прямолинейным и едва ли тактичным, но даже он не сразу совладал с языком, позволив оповестить о бедствии старшего.
- Аркенстон, - с тяжелым надрывным вздохом произнес Балин, всплеснув руками. Голос старого гнома дрогнул, настолько шокирующей была эта новость и так неприятно ее было рассказывать Дубощиту в это утро.
- Его нет…

Не замечая, что кого-то толкнул или нечаянно задел, Торин почти что бежал к тронному залу, где на мосту к святилищу всего Эребора столпились любопытные и гномы, и эльфы, и люди, приглашенные на церемонию. Шумное море встало на пути у Торина, но когда его заметили, гости начали расступаться, позволяя ему пройти к дедовскому трону, над которым вновь рассеялся свет Аркенстона… Камня не было. Еще издали заметив пропажу своими глазами и пустую выемку, в которой символ власти его рода должен был храниться еще сотни лет, Торин поневоле замедлил шаг, будто боясь оступиться, как во сне, не в силах оторвать глаз от черной пустоты вместо Камня Королей. Остановившись ближе всех к трону, оставив позади ошеломленных племянников, стерегущих каменное кресло от совсем любопытных гостей, Торин позволил себе отчаянный вздох. Сердце замерло в ужасе и забилось в неровном беге от проклятой действительности. Символ власти, его власти, исчез перед самой коронацией. Затерявшись в путанных думах, окутавших его сознание, гном не сразу понял, что произнесенное им мысленно слово вторят за его спиной с нарастающей громкостью пылких, возмущенных, испуганных, но что хуже всего – насмешливых голосов.

- Символ власти пропал!
- Символ династии Дурина исчез, это знак!
- При Троре камень был найден и служил источником вдохновения для всех потомков Дурина, а теперь его нет…
- Перед самым началом церемонии, как это символично…
- Как он может править без Аркенстона?
- Он не может править без Аркенстона! Сами валар отозвали свою благодать, забрав камень!

В отчаянии его взгляд метался из стороны в сторону, будто выискивая ответ хотя бы на один вопрос, рвущийся изнутри не то стоном, не то диким ревом. Но Торин не оборачивался к собравшимся. Гордо держа спину и не опуская головы, лишь сжимая кулаки, что единственное могло выдать его состояние, гном с силой зажмурился, пытаясь успокоиться, но лишь больше прислушивался к чужим голосам... Злость сковала его на месте, такая злость, которой прежде Торин никогда не испытывал. И впервые за столетия кольцо Дурина на его руке засияло синей искрой, темнеющей, как наступающие сумерки ночи. На миг показалось, что даже огни в каменных чашах по всему залу стихли, теряя силу от той ярости, пылающей из одной души Торина.

- Не будет королем…
- Никогда не будет править!
- Не будет королем! Нам нужен другой король!
- Не будет королем!

К нему попытались прорваться, будто хотели оттянуть от трона, на который он не имел права в чужих глазах, но Двалин, Фили и Кили не пропустили никого, оставив между Дубощитом и гостями непреодолимую брешь. Гости, братья, подданные, чествующие его лишь прошедшей ночью, все отвернулись, все засомневались, и среди моря присутствующих лишь в самом конце Торин смог найти застывших в немом ужасе членов своего отряда, которым не нужен был Аркенстон, чтобы назвать Дубощита Королем-под-Горой. Увидев своих самых преданных друзей, заметив, с каким рвением кинулись защищать покой дяди племянники и как угрожающе фыркал на наглецов перед собой Двалин, Торин нашел в себе силы ответить на брошенный вызов. Его голос зазвучал громко и решительно, хотя никто не удивился тому, что отчаянно.
- Я – сын Траина, сына Трора. В моих венах течет кровь Праотца, Махал тому свидетель!.. Никто не заберет у меня право быть сыном своего отца, право быть внуком моего деда, наследником Дурина! Я король народа Дурина, и этот титул не затмит даже сияние Аркенстона!..

В повисшей тишине голос Дубощита эхом разнесся по всему королевству, отталкиваясь от стен, опускаясь к самым низким холлам и поднимаясь под своды тронного зала. Дрогнули стены от силы в голосе законного наследника, дрогнуло и его сердце, настолько больно было видеть, к чему привела его злорадная судьба. Снова стать изгоем, проклятым неведомой силой, самим мирозданием, Аулэ, Дурином...  Но Торин нашел в себе смелости смотреть им в глаза, подняв горделиво голову, как следовало настоящему королю, а не его подобию, к которому так стремились подвести.
- Торин, - вырвавшись в передние ряды, Ори заикаясь подошел поближе, пугливо оглянувшись назад, но совладав с собой, чтобы рассказать новости: - Леди Дис! Стражники сказали, что в-видели ее у-убегающей в сторону разрушенного Дэйла. Она к-кого-то п-преследовала.
Перед мысленным взором Дубощита всплыли картины прошедшего счастливого вечера. Его прекрасная сестра, сияющая от счастья, что родные живы и здоровы, что снова дома… Уставшая и заблаговременно покинувшая пир, чтобы отдохнуть. Наверное, тогда она и застала вора. И пьяная охрана только наутро сообразила, в чем дело. Благодарно сжав плечо Ори тяжелой ладонью, Торин кивнул и отпустил юного гнома к друзьям, вновь оставшись в одиночестве за живой оградой, которую уже не пытались прервать.
- Аркенстон был украден этой ночью, - оповестил собравшихся Дубощит, оглянувшись на дедовский трон. С тоской опустив голову на короткое мгновение, Торин отошел от трона на шаг, признавая то, что не имел права на него сесть, и оборачиваясь с обреченной решимостью в голосе:
- Раз такова моя судьба, доказывать всему миру, что я достоин быть наследником Дурина, я не пойду против воли Махала… Не надену короны, пока не верну Аркенстон. И когда это случится, вы признаете меня Королем-под-Горой, - со жгучей злобой, искрящейся в его голубых глазах, гном приказал расступиться вновь, и на этот раз его пропустили без задержек и шепота в спину.

- Мы пойдем с тобой, - ворвавшись следом в покои дяди, племянники один другого пытались поддержать в искреннем порыве. Новое приключение, новая беда, и как оказалось, первой кинулась в омут с головой родная мать. Фили и Кили можно было понять, но Дубощит не мог так рисковать своими наследниками, особенно если намеревался вернуть Аркенстон и все же занять трон. Новую мантию Торин уложил на спинку широкого кресла, с незаметной лаской и досадой, но быстро переключив внимание на более насущные проблемы. Переодеваясь в привычную походную одежду, которую благо успели отмыть и отстирать не только от грязи, но и от эльфийских рук (украденный в Лихолесьей наряд, как и оружие, конфискованное при аресте, все же вернули в обмен на чертовы самоцветы), Торин даже не смотрел на ошеломленные его ответом лица.
- Нет, вы оба останетесь здесь.
- Дядя!
- Я сказал, нет! – рявкнул в конце концов Торин, замерев на месте и пригвоздив племянников недобрым взглядом. Очнувшись от оцепенения злости, гном поспешно накинул на плечи обитый мехом плащ, уже спокойно, но пояснив, почему так решительно стремился пойти вслед за Дис один.
- Вы нужны мне тут, в Эреборе. Пока ваш дядя Даин замещает меня как правителя, вы будете помогать ему… И оберегать свои владения как принцы, - одев ножны с Оркристом на спину, Торин на всякий случай взял с собой и свой любимый меч, выкованный собственной рукой, закрепив на широком поясе под плащом. Никаких мешков и поклажи Дубощит с собой не брал, опасаясь потерять еще больше времени в погоне за вором и сестрой.
Подойдя к приунывшим племянникам, Торин ласково уложил руки на их плечи, сначала присмотревшись каждому в отчаянно горящие обидой и желанием помочь глаза, а потом притянув в крепкие объятия.
- Я верну вашу маму домой целой и невредимой, обещаю… Нет большей ценности в моей жизни, чем моя семья. Сберегите наш дом для нее. Не хочу даже думать, что по возвращении тут будет, если дать волю нашим братьям с Железных Холмов… Там такой свинарник, - в сердцах поделился памятью Торин, надеясь развеять гнетущую обстановку. Получилось. И храня в сердце уже смех и улыбки племянников, Дубощит отправился в путь, отнекиваясь до самых ворот от помощи всех десяти гномов, тоже надеявшихся разделить тяготы нового похода.

Он никого не взял с собой, боясь, что уже потратил слишком много времени. Одолжив одного из горных козликов Даина, черного как смоль Торука, Дубощит поспешил в сторону Дэйла, надеясь, что люди укажут ему дорогу. Вряд ли вор мог себе позволить обойти крепостные стены людского града, если его преследовала Дис. В Дэйле гномку действительно заметили, обескуражив тем, что вместо речного пути она поспешила в Великую пущу, царство Трандуила. По своей воле Дис туда бы не пошла, а значит, она следовала за вором, порешил Дубощит, отпустив на опушке леса Торука, испуганного от одного лишь вида сумрачного царства, раскинувшегося перед Торином.
Свет едва ли проходил через кроны деревьев, путаясь в листьях и косо падая в отсветах росы. Чем глубже уходил в лес Торин, тем тяжелее становилось дышать. Затхлый воздух оседал в легких и давил изнутри похлеще вражеской булавы. Эльфийская тропа едва ли облегчала задачу. Время снова терялось, утекало вязкой жижей, и спустя час Дубощит уже не знал, ни сколько идет, ни куда, пока не наткнулся взглядом на клочок одежды, повисший на сломанной ветке. Узор, сохранившийся на ткани, был гномий. Приободрившись, Торин встряхнул густой гривой, с отчаянным стоном пробуждая себя от нахлынувшей дремы. Сестра была где-то рядом, и быть может, в опасности, ведь вряд ли пауки были полностью истреблены стражами леса.
Поспешив дальше, Торин не замечал, что спотыкается, боясь упустить из виду даже слабый намек на присутствие сестры, поддаваясь тревоге. Сломанных кустов и веток становилось больше, но ее все еще не было видно.
- Дис! Nana`e!* – кричал он, постепенно теряя направление, пока наконец не услышал шорохи вдали, насторожившись и снова крикнув ее имя: - Дис!
___
*Сестра

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-02-15 17:28:43)

[AVA]http://savepic.su/5105119.png[/AVA]

«Где же ты?..»
Торин постепенно сходил с ума, как и в первый визит в проклятый лес. Пропажа Камня Королей и сорванная церемония знатно вышибли гнома из колеи, лишив столь нужной на вражеской земле осторожности. Краем сознания он понимал, что навлек беду на свою голову, пустившись в Лихолесье столь опрометчиво. Он уже ничего не слышал, кроме отголосков памяти, в которых раз за разом гулким эхом разносились слова и проклятия сородичей, звучавшие в тронном зале. Чуть ли не падая от накатившей усталости, гном пытался не прислушиваться к режущим душу и сердце упрекам, но голоса крепли, а вскоре к ним присоединился и собственный. Он задавался этим вопросом не единожды, сомневаясь в том, что достоин быть королем, и потеря камня стала жестоким подтверждением… Перспектива сгинуть в Пуще с каждым шагом становилась все более заманчивой. Сжав кулаки, Торин вспомнил, что все еще берег в руках клочок одежды, на который опустил затуманенный взгляд.
«Дис…»
Имя сестры, словно свет в борьбе с тьмой, очищало его мысли, напоминая о самой важной цели его опасного странствия. Желание найти Дис упрямо спорило с дурманом, вырывая Торина на краткие мгновения просветления. Слишком краткие, чтобы он заметил, куда уходит от единственной верной дороги в царстве эльфов. Миражи подступали совсем близко, давя его волю, путая и заманивая прочь от надежной тропы. Казалось, что сами деревья уже ожили, закрывая гному обзор, словно расставляли незаметные ловушки для уже знакомых не понаслышке тварей. Заметная кое-где паутина в его глазах превращалась в белый саван, постепенно сползающий все ниже и ниже, как занавес… Но когда послышалось стрекотание жвал, мираж отступил под натиском Дис. Сестра сама его нашла, и Дубощит не смог найти нужных слов, чтобы описать свое счастье, растаяв в блаженной улыбке. Он хотел заключить сестру в объятия, осмотреть и убедиться, что она цела и невредима, в святом неведении игнорируя исказившую ее лицо злобу. Оскорбления подействовали как ушат холодной воды.
«Дис? Что?..»
Удивлению не было предела и никакой дурман не мог его затмить. Мало того, что Дис так искренне и почти что яростно злилась на родного брата за попытку ее защитить, так даже слова вымолвить не дала… При том, сколько вскипело праведного возмущения, Торин просто поперхнулся всеми упреками в ответ на поведение сестры. Словно не было минувшего столетия, она осталась на удивление такой же неудержимой как бушующий огонь. Красноречиво всплеснув руками, гном просто не смог даже возмутиться достойно бесшабашному поведению упрямой гномки, с нервной усмешкой вспоминая свои вопросы, в кого же таким неугомонным стал младший племянник… Сбежать одной в дикую чащу к эльфам, где естественно кроме них развелась зараза не менее страшная и опасная! И это после всех рассказов самого Дубощита и ее же собственных детей! Кого-то в детстве просто не пороли, так и подмывало ответить обескураженного и растерянного Торина.
Дурман отступил окончательно, когда воздух благодаря повязке стал хоть капельку чище. Встряхнув головой и сморгнув наваждение, из-за которого в глазах даже двоилось, он с трудом пришел в себя, перестав так глупо и самозабвенно злиться в ответ. Когда затхлый пропитанный ядом воздух леса перестал терзать его разум, гном вновь почувствовал прежде ведущий его за руку страх. Проклятое Лихолесье вряд ли можно было назвать достойным местом для прогулок, не говоря уже о цели визита. И уж тем более для Дис, чья безопасность была для Торина важнее того же Аркенстона… Урок был выучен, чтобы повторять ошибку дважды, слишком дорогой ценой он обошелся в первый раз.
- Itdin, - запротестовал Торин, но ноги сами вели его вслед за сестрой, малость уверенности которой передалась и ее растерянному брату. Жалкая надежда, что погоня закончится быстрее, чем Дубощит предполагал, выдвигаясь в путь, сорвалась в небытие как и печальный вздох. Пустырь был ожидаемо чист, и только легкий ветер шуршал в листве, навевая мысли об одиночестве и нагоняя холод, несмотря на теплое время года. Если здесь и был вор, как утверждала Дис, то он уже скрывался в далекой чаще, где так легко не нагнать, тем более в темноте, волшебной и непроницаемой даже лучами солнца. В глубине души он не рассчитывал найти камень так скоро. А может и вовсе… И видимо слишком ясно отразились эти мысли в голубых глазах гнома, что сестра со знакомой до боли заботой прильнула к нему с утешением. Торин спрятал Дис в крепких объятиях, только сейчас почувствовав, как сильно в тревоге билось сердце все это время невидимой погони. Горели в драконьем пламени и пауки, и Трандуил, и чертов вор, фыркнул про себя гном. Крепко зажмурившись и стиснув кольцо рук вокруг всегда казавшихся хрупкими плеч, он чуть отстранил сестру от себя и взглянул на милое лицо, качнув головой.
- Дис, я сам его выслежу. Тебе надо вернуться по тропе назад, пока она еще видна, bannûnaê. Только не спорь, - с откровенной мольбой в голосе добавил Торин, оглядываясь по сторонам. Проще было довести Дис до тропы, прежде чем гнаться вслед за вором.
_______

"Подожди"
"Драгоценная"

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-02-15 17:35:50)

[AVA]http://savepic.su/5105119.png[/AVA]

«Ох, Дис…» - тихо вздохнул Торин, осторожно прижав ее руку к щеке и на краткий миг забыв, в каком опасном месте они находились. Это была небывалая роскошь - позволить себе немного слабости и простого, но столь дорогого покоя от ласки. Никто и никогда не обладал такой легкой властью над его сердцем, как сестра. Она была самым ценным сокровищем Эребора и Эред Луина сколько Торин себя помнил, и никакие драгоценности, даже сам мифрил, не могли сравниться по красоте с его прелестной Дис. Ни одна женщина их народа не была столь добра и сильна духом. И никто не мог быть столь же упрям, как она, даже сам Дубощит…
Сколько времени прошло, сколько пролетело лет, полных потерь и унижений, а леди Дис всегда оставалась светом их рода в самые темные дни, делясь им с каждым, кто был рядом. В особенности со старшим братом, которому надежда была нужнее всего… Потерять Дис из-за глупой слабости, которую сестра наверняка видела в его глазах, из-за сомнений, из-за непоколебимой привязанности, Торин просто не мог. От одной лишь мысли о том, что не вернется с ней в Эребор, объятия стали крепче, а муки угрызения совести заметной печатью легли на лицо, глубокие морщины пролегли меж бровей. Гном закрыл глаза, пытаясь найти хоть какой-то достойный аргумент в ответ на столь мудрую и в то же время самонадеянную присказку. Но что он мог сделать? Насильно вести Дис назад?
Торин привык сражаться плечом к плечу с воинами, с мужчинами, способными вынести тяготы самого невероятного похода, кровавых войн и испытаний на выживание. Обидеть сестру и отказать ей значило бы нанести страшный удар по гордости и чести, от пола не зависящих, а позволить – обречь на беды, от которых мог не защитить в нужный момент. Она уже пережила на своем веку не мало испытаний, сколько бы не оберегали старшие братья, вынеся их достойно. Но стоило ли рисковать собой вновь? Даже Фрерин не мог сравниться с Дис по безрассудству.
«Один в поле не воин», - повторил он мысленно, чувствуя, как болезненно оступилось в груди сердце. Растерянно уставившись в ответ, но так и не найдя нужных слов, Торин вспомнил, что так говорил Фрерин, когда он сам вместе с дедом и отцом собирались к Азанулбизар освобождать Казад-Дум от орков. И тогда он не стал мешать брату, не остановил, так как даже не думал, что мог и должен был ради его же безопасности. И в итоге потерял не только его в тот злосчастный день…
Стало холодно, так, что пробрало до самых костей. Гном опустил руки, безвольно повисшие вдоль тела. Дис не собиралась возвращаться домой, и все, что оставалось Торину, любой ценой уберечь ее от опасности. Так поступали гномы, так поступали родные, и хотя бы в этот раз он должен был справиться с задачей. Опустив взгляд себе под ноги, склоняя голову, Дубощит постарался набраться храбрости, а не только ядовитого дурмана, глубоко и обреченно вздохнув, прежде чем последовал осторожно по стопам сестры на пустырь.
Оглядываясь по сторонам, гном искал следы не сколько вора, сколько притаившуюся угрозу, вряд ли собирающуюся от них бегать. Поляны в лесу, как и пещеры в горах, чаще всего использовались злобными тварями для темных потребностей голода или жажды крови. И если гоблины ловили путников, то что в таком месте могли делать пауки?.. Их паутина сетью висела на ветках деревьев вокруг, куда не падал взгляд, а упавшие белесые нити рваным полотном скрывали землю, словно вечный причудливых узоров снег… И бугристая земля, едва он ступил под открытое небо, показалась Торину... Полой.
Осознание пришло почти одновременно, и вопль сестры для Дубощита стал верным сигналом к тому, что пора срочно уносить ноги. Они бежали напролом через густые заросли, перепрыгивая через выступающие опасными преградами корни болеющих деревьев. Пытаясь нагнать юркую сестру, Торин постепенно выдыхался, чувствуя, как кипит кровь и проходит сила дурмана. Власти леса было недостаточно, чтобы гном забыл о безопасности бегущей впереди Дис, и память о темных обрывах и расщелинах, сокрытых от глаз, торопила его вперед за ней, чтобы вовремя поймать или остановить, если придется.
При виде запасов пищи, рассудительность и бережливость Дис откровенно поразили Торина, уже забывшего, какого это, когда о тебе заботятся. Но минутная передышка не надломила ее уверенности в том, что делать дальше, а старшему брату оставалось разве что вновь последовать за сестрой, чье поведение вдруг показалось гному отчаянным. Даже излишне. Бич всего их рода, незабвенная храбрость, не обошла стороной прекрасную Дис, но Торин даже не предполагал, что она будет настолько храброй, чтобы вести за собой старшего, забывая другую старую истину. Лишь следя, чтобы Дис не углубилась в совершенно непроходимые дебри, Торин молча следовал за ней по пятам, иногда бросая в спину задумчивые взгляды. Им нужно было поговорить, пока ее безрассудство не закончится бедой.
Гномы спешили, но едва сквозь листву деревьев полился лунный свет, бег пришлось приостановить, чтобы прийти в себя и немного отдохнуть.
- Нам еще два дня за ним гнаться, - с еле уловимой ноткой досады и раздражения буркнул Торин, сняв с плеч ножны Оркриста и гномий клинок с пояса. Он тяжело уселся на землю, подперев спиной подгнивающий ствол упавшей лиственницы. Запрокинув ненадолго голову, Торин вздохнул, решительно стягивая с лица повязку. К ночи он был изрядно рассержен и вымотан событиями минувшего дня, поэтому безрассудно игнорировал опасность влияния леса. Воздух был заметно чище, а значит, неподалеку располагалось царство эльфов и их защитные чары. «Почему их нет, когда нужны…» - подумал мимолетом Торин, про себя обреченно хмыкнув. На этот раз за ними могли и не следить, предоставив перемещаться по собственной воле потехи ради или по небрежности Трандуила…
Подняв взор с эльфийского оружия в своих руках на сестру, гном отложил меч в сторону, но так, чтобы за него легко было взяться вновь, и поднял руку, приглашая Дис сесть рядом.
- Я уже позабыть успел, какая ты неугомонная и дикая, nun'anu'ê, - улыбнулся Торин, - gamzûnа, но храбрая.
________________________
"Сестренка"
"Дикая"

[AVA]http://savepic.su/5105119.png[/AVA]

- Это вопреки нашим древнейшим законам! – эхом пронесся под сводом тронного зала голос рассерженного принца. Траин не стоял в стороне, пытаясь унять сына, пока Трор не рассердился окончательно, но темперамент был наследственной чертой, и потому потуги остудить пыл Торина закончились лишь тем, что он вырвался из отцовской хватки, подходя ближе к королю.
- Торин, не нужно, - устало и отчаянно окликнул сына Траин, но тот даже не смотрел на родного отца, лишь на деда, непоколебимо восседающего на своем троне. В свете Аркенстона владыка народа Дурина выглядел пугающе величественно, но ничто не могло сравниться с яростью, пылающей в голубых глазах седого гнома. В тех же голубых глазах, что и у Торина…
- Мой король, как ты можешь заставить Дис выйти замуж за гнома, которого она даже не видела… - от отчаяния и злости голос принца дрогнул и осел настолько, что показался хриплым. Умоляющим, чего никогда прежде не случалось. Но не было и повода просить о чем-то деда, ведь никогда прежде Трор не желал укрепить «альянсы между гномами» через браки своих внуков, несмотря на право каждого гнома заключать брак по доброй воле, о чем Трор прекрасно знал.
- Он ведь станет ее Единственным насильно, против ее воли! Фрерин грезит найти свою любовь! Обязывать его жениться на огнебородской принцессе – это все равно, что лишить его жизни!
- Довольно этих разговоров, - рявкнул Трор, сжав кулаки на каменных подлокотниках и с силой ударил по ним могучими ручищами так, будто желал сломать.
– Как король я могу изменить любые законы нашего народа, и не тебе, - ткнув обличительно пальцем в сторону внука, Трор злобно прищурился, - указывать мне, как вершить судьбу моего королевства! Не дорос еще, чтобы спорить со старшими! Не в твоей власти оспаривать мои решения! Ты думал, я не узнаю о твоем обещании? Ты думал, что волен распоряжаться наследием нашего рода без моего согласия?!

Упрек очередным эхом оттолкнулся от стен спящей горы под своды тронного зала в повисшем тяжелом молчании. Глупо было полагать, что проявление симпатий к простолюдинке останется незамеченным. Эребор был огромным королевством, но даже в нем легко летали слухи, разнося страшную для короля весть о том, что венценосный принц уже пообещал жениться… Потому гном чувствовал вину за ярость деда и подписанные указы Трора, ведь получалось, что из-за него в наказание король готов был лишить счастья всех без исключения. За свои сорок четыре года, что по гномьим меркам было самое начало подросткового возраста, Торин, как ему искренне казалось, научился ценить семейные узы больше деда, и горячее сердце искало Единственное, не воспринимая всерьез различие положения и статуса. Он был слишком молод, чтобы понимать ценность союзов за счет браков, и свято верил, что писанные законы их народа относились ко всем гномам, даже к тем, кто был крови самого Дурина, как Торин, Фрерин и Дис…
- Дедушка, - спустя мучительное мгновение повисшей в зале паузы, Торин попытался надавить на родственные чувства, последний оставшийся аргумент в этом споре. – Неужели ты готов ради своих планов сделать родных внуков несчастными до конца их дней?..
- Мои планы, моя жизнь, все, что мне дано Махалом – все это будет отдано ради благополучия Эребора, - вкрадчиво, но с каждым словом все громче ответил Трор, вставая на ноги. – Ты, твой брат и сестра – вы наследники народа Дурина.
- Я пообещал! - в сердцах воскликнул Торин, уже не зная, как донести эту простую правду деду.
- И когда ты станешь королем, то поймешь, что нет ничего важнее благополучия твоих подданных. Какую бы не пришлось платить цену!
- Я пообещал!
- Так решил твой король! Новый приказ о наследии нашего рода дает мне право распоряжаться вашими судьбами так, как я считаю нужным!
- Но я не могу отказаться от своей клятвы! Я не брошу свою Единственную из-за твоих амбициозных планов по объединению семи родов! Не ценой моего имени!
- Какого имени, umushgai? У тебя нет имени, у тебя нет власти, у тебя ничего нет! Все что вокруг тебя, все, что вокруг твоих брата и сестры – все это мое. И сами вы принадлежите мне! Я все решил!
- Значит, когда я стану королем, я отменю эти решения и исправлю наши законы! – крикнул в ответ Торин столь яростно, что даже Трор замер в полушаге от внука. – Я дал слово!
Молчание повисло вновь, но на этот раз Трор смерил внука таким презрительным взглядом, что Торину стало не по себе, и решительность знатно треснула пополам, когда дед подошел поближе и уложил тяжелую ладонь Торину на плечо.
- Из-за твоей глупости я и должен обеспечить нашей династии достойное продолжение. Эта глупость будет стоить тебе не только короны. Дис и Фрерин обязаны тебе, Торин…
Похлопав по плечу, но без всякого утешения, а напротив, словно проверяя, так ли еще крепко стоит на ногах, Трор прошествовал мимо внука, оставив Торина с отцом. Не зная, как вздохнуть, принц задыхался от обиды, злобы и страха. Сжатые в кулаки руки побелели от напряжения, а за стиснутыми зубами так и прорывался отчаянный вой.
- Торин, - наконец подал голос стоящий все это время позади сына Траин, мягко взяв принца под локоть. Торин поддался сразу, склонив виновато голову, и повернулся к отцу лицом.
- Я не могу, - виновато подняв взгляд на Траина, Торин зажмурился и вздохнул с неподдельной грустью. – Если я не сдержу слово, значит, грош ему цена. Как жить с этим дальше?..
- А как будет жить твоя сестра?..
Ближе к ночи, когда сменился караул, Торин шел в свои покои, измотавшись в долгих прогулках за пределами горы. Тоска сковала ему сердце, а голос разума твердил, что нужно отстаивать свои интересы, но как это сделать гном не имел и малейшего представления.
- Торин!

- Ты обещал поиграть сегодня для меня перед сном, - запрыгнув на кровать, Дис свила кокон из одеяла и пледа, плюхнувшись гусеницей на живот. Подперев руками голову, сестра уставилась на Торина, одними хитрыми глазами приглашая сесть и взяться за инструмент, притащенный из его собственных покоев. С обреченным вздохом прикрыв дверь, Торин прошел к уложенной у девичьего комода арфе и с хмурым видом проверил, не повредили ли без его ведома струны.
Дис прыснула со смеху, заметив серьезное выражение лица брата, но тут же притихла, закрыв рот ладошками, когда тот поднял на нее вопросительный и притворно возмущенный взгляд.
- Та-а-ак, - усевшись на край постели, где приютилась сестрица, Торин задумчиво перебрал пальцами струны, словно вспоминая, как играть, хотя он это прекрасно помнил, но из вредности тянул время.
– Детская колыбельная тебя устроит?
- Я уже не ребенок! – высунув из кокона одну руку, Дис ущипнула брата за предплечье.
- Ай!.. Ну хорошо, моя двадцатипятилетняя старушка, тогда твою любимую, про солнце и луну?
Получив быстрый кивок, Торин умиленно хмыкнул, снова вздохнул и уже осознанно заиграл старую мелодию, которую когда-то любила играть матушка на праздниках. Постепенно, пока лилась мелодия, глаза сестры все чаще смыкались от накатившей на юное создание дремы, а к концу длинной баллады, она мирно сопела на боку, приютив голову у Торина на бедре. Осторожно убрав инструмент на пол, он не решился сразу встать и уйти, залюбовавшись на сестрицу и ее умиротворенное спокойное лицо. Легкая улыбка блуждала по губам, словно говоря без слов, что баллада все еще звучала в ее ушах, но представала еще и приятными сновидениями.
Сможет ли он сегодня заснуть сам?.. Тень вины легла на вмиг похмуревшее лицо гнома. Торин не мог отвести глаз от Дис и молча любовался своей маленькой сестричкой. Слишком маленькой, чтобы понимать, чего ее в будущем хотят лишить по его вине. Она старалась быть взрослой, храбрилась, лезла даже на тренировки к старшим братьям, уже пару раз получив и по попе, и по голове, но все равно продолжала быть самой собой – бесконечным источником неприятностей и радостей одновременно. Какую участь он по глупости уготовил своему солнцу? Закрыв на миг глаза, Торин сглотнул подступивший к горлу ком и надрывно вздохнул, чтобы прогнать охватившую все нутро тоску. Его слова не стоили благополучия сестры. И собственное меркло на фоне вины… Однажды она будет счастлива с кем-то, кого посчитает достойным и полюбит всем сердцем, а он будет счастлив за нее и Фрерина, если брат сумеет понять, кого предпочитает, блондинок, брюнеток или рыжих. Семья превыше всего…
Осторожно оправив упавшую на высокий лоб прядь, гном бережно приподнял сестру за плечи и взял на руки, укладывая уже не поперек кровати, как заснула утомившаяся Дис, а на подушки головой.
- Zann galikh, thatrânаê… Ох, коварная…
Дис не так крепко спала, как показалось Торину, и не отпустила брата, повалив к себе. Он неловко сел на кровать вновь, подперев спиной грядушку, признавая поражение. Невозмутимая физиономия сестры так и осталась сонной и блаженной, ведь не открывая глаз она обеспечила себе ночного стражника получше любого караульного за дверьми ее спальни. Обняв Торина и уложив голову ему на плечо, Дис окончательно провалилась в сон, убаюканная тихим урчанием уже игравшей этой ночью мелодии на ухо.

Возвращение домой оказалось самым светлым моментом за всю дальнюю дорогу. И не потому что Торин мечтал вновь оказаться в Эреборе, а потому что ужасно соскучился по младшим. Еще на выезде из Дэйла его взгляд был прикован к высокой внешней стене Эребора, за которой скрывалось самое дорогое ему сокровище. В такой солнечный денек Дис наверняка бы вышла погулять, уж больно любила сестра яркий свет и природу наземного мира.
Скромной вереницей путники направлялись к главным воротам, уставшие и измотанные долгим путешествием. Только у принца хватало энтузиазма озираться по сторонам, чтобы почувствовать ту же любовь к окружающему миру, какой пылала душа любимой Дис. Хотелось быть ближе хотя бы непокорным духом спустя больше полугода разлуки… Какого же было его удивление, когда среди травы и пестрых цветов, россыпью драгоценных камней украшавших ровный склон, он заметил вдалеке Дис, безошибочно признав в счастливой девушке родню. Не долго думая, он отбился от своего конвоя, спрыгивая с уставшего пони. Торин проигнорировал все увещевания о приеме у Трора и спешился, направившись к сестре.
Счастливая и прекрасная, юная и полная надежд. Самое настоящее солнышко. Такой привык видеть свою сестру Торин, и все беды и тревоги отступали, когда она была рядом.
- Gamzûnа nun'anu'ê, - с улыбкой поприветствовал Дис счастливый Торин, заключив девушку в объятия.
Как всегда рядом, сестра устроилась под боком, отдыхая и внимая его рассказам, а сам Торин пытался найти подходящие эпитеты, чтобы описать свой поход, унесший с собой мечты о личном счастье, но закрепивший наивные грезы Дис о красоте их мира… Если бы только можно было уберечь ее от жестокой правды.
***
- Спросим, когда догоним, - мягко ответил Дубощит, крепче прижав к себе Дис, - отдыхай, милая…
Дважды сестре повторять не пришлось, а Торин как и в молодости остался сторожить ее покой, тихо напевая старую балладу про солнце и луну…

________
"Глупец"
"Доброй ночи, звезда моя"

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-02-19 01:09:12)

Замерший на месте Торин с трудом верил своим глазам. Не могло одно и то же на пути случиться дважды, но ведь случилось, и обескураженный король гномов вновь почувствовал себя королем в изгнании, преступником, нежеланным странником на чужой земле, у которой есть свой повелитель. Внимательный и всезнающий, стерегущий свой народ от любых бед. Надрывно вздохнув, Дубощит с тяжелым сердцем про себя произнес столь ненавистное ему имя. «Трандуил...» Олень был стражем Великой Пущи, глазами лесного короля, его духом, с которым однажды Торину уже пришлось столкнуться. Не в приметах была беда гномов, бредущих в Эребор, а в самонадеянности и отчаянной злобе их предводителя, даже сейчас не видящего доброго знамения в присутствии оленя. В отличие от Дис Дубощит видел живой упрек и олицетворение презрения, которое мог бы прочесть по лицу Трандуила верный своей ненависти гном. Лесной король стерег свои границы и знал об их присутствии. Быть может, по его вине на путников так никто и не напал в опасной чаще Лихолесья, но как всегда своей помощи владыка эльфов не предлагал… Она не была нужна, уже нет. Стиснув зубы, Торин исподлобья осмотрел грациозного зверя. Взгляды их пересеклись и спустя мгновение олень исчез, словно его и не было, ускакав подальше от застывших на месте путников.
Только тогда Торин разжал крепкую хватку на рукояти меча, вырвавшись из сковавшего его оцепенения. Он ненавидел эльфов, хотя знал, что среди них есть по-настоящему благородные лорды и леди, и не менее благородные стражники. И даже один юный принц казался Торину достойным союзником в тяжелое время. Но боль и обида так и не покинули его души, не отпустили разума. Засыпая по ночам, Дубощит возвращался к тем дням, когда его народ вынужден был страдать по допущению бессердечных соседей. Когда его дом на шестьдесят лет захватил огнедышащий дракон севера, когда его дед, отец и брат пали в изгнании от вражеской руки, так и не отвоевав свой родной дом. Слишком тяжелое бремя легло на плечи Торина шестьдесят лет назад, и все эти годы он не мог под весом непосильного груза даже оступиться, когда эльфийский владыка, оградившись от мира, почивал в своем великолепном дворце, не ведая боли и страданий других. Одно лишь присутствие Трандиула даже образно жгло душу гнома самым жгучим драконьим пламенем. Торин не желал прощать, а даже когда должен был, обреченно задавался вопросом, а способен ли на прощение вообще?.. Он мог делать исключения ради родных, но такая обида была сильнее даже самой светлой любви.
- Пошли, - тихо скомандовал Дубощит, от тлеющего гнева не заметив, что обратился к сестре не как к равной, а как к замешкавшемуся досадно спутнику, теряющему драгоценное время. Как к представителю отряда, стремящегося вернуть Эребор, как и в прошлый раз Аркенстон, украденный у гномов народа Дурина. Он снова чувствовал себя в походе, снова чувствовал себя бездомным и униженным, полным решимости и ненависти, а потому уверенным в правоте своего дела. Вручив сестре гномий клинок, верой и правдой прослуживший ему много лет, Торин взялся за Оркрист, с мелодичным звоном вытащив меч из ножен со спины. Олень был символом того, что гномы покидают границы царства эльфов и больше волшебство их дома не защитит гномов от напасти и нечисти, обитающей в этих проклятых краях. Им нужно было быть осторожнее и внимательнее, пересекая жуткий лес и приближаясь к древней крепости.
Тень словно живое существо сгущалось и перемещалось вслед за его взглядом, окутывая, путая, пряча дорогу, но гном упрямо шел вперед, иногда прорубая преграды мечом. Их цель удалялась все дальше на юг, неосторожно оставляя следы в заметной спешке, из-за которой и Торин начинал постепенно спешить, чувствуя нарастающую угрозу. Крепость на западе маячила ужасным знамением и навевала мысли о темнейшей магии, некогда правящей этими землями… Здесь и задержался Гендальф, попав в лапы к Азогу, о чем нехотя поведал после битвы у Эребора. Старый маг избегал рассказывать о своих злоключениях подробнее и покинул Подгорное королевство, оставив лишь догадки. Для Гендальфа его путешествие к Дол-Гулдуру не обошлось без последствий, о которых гном мог судить по заметно затухающему свету в глазах волшебника. Он так и не рассказал о правде, оставив Торина в неведении о судьбе Траина. Если бы только Торин знал, что был прав все эти годы, считая отца живым вопреки всем заверениям окружающих… Не желая смотреть даже в сторону крепости, Дубощит уводил сестру сквозь застывшую в полумраке глухомань к южной границе леса, на пути к которой очередной привал занял всего лишь пару часов. В беспокойной дреме так и не сумев оградиться от опасности, присутствие которую кожей ощущал с прохладой наступившей ночи, он провел недолгий отдых с сестрой под боком, до рассвета подняв ее в путь, чтобы остановить наконец вора.
Постепенно деревья стали редеть, темную завесу над их головами все чаще прорезали лучи солнца, плавно поднимающегося к зениту, и надежда на скорое избавление от опостылевшего дурмана Лихолесья гнала их вперед, на перехват проклятого вора. Но чем ближе были гномы к заветной границе леса, тем острее становилось чувство опасности. На границе с пустошью у них был последний шанс поймать беглеца прежде, чем он исчезнет в открытых равнинах, где отследить негодяя Торин и Дис уже не смогут.
- Скорее, - поторопил сестру Торин, заметив очередной след, оставленный вором, не подумав о том, насколько он странно выглядел. Запоздалое осознание пришло вместе со свистом стрелы, проносящейся за его спиной. Вскрик, ужас, на миг парализовавший Дубощита, стремительно сменился на ярость, с которой гном кинулся к притаившемуся в засаде человеку, угрожающе занося Оркрист для удара. Смуглый, одетый в черное одеяние, стройного сложения мужчина со знакомым презрением одними глазами ухмылялся при виде несущегося ему навстречу гнома, но вместо сражения и открытого боя он молниеносно ринулся бежать к озаренной солнцем границе, где заржал дивный легкий скакун, дожидаясь хозяина.
Не сумев догнать негодяя, Торин затормозил на краю опушки, тяжело дыша и бессильно наблюдая за тем, как враг удаляется все быстрее на юг. Истерлинги… Черные нуменорцы, жадные до власти и нечистые на руку. Путь в одно мгновение стал казаться невыносимо долгим и едва ли посильным. Качнув бессильно головой, Торин с яростным ревом проводил удаляющуюся тень вора, стремительно разворачиваясь назад, чтобы помочь раненной сестре. Все еще запыхавшийся после быстрого бега, он спрятал Оркрист в ножны, подскочив к Дис. Торин быстро приходил в себя, как всегда бывало ради близкого, чье состояние непременно было важнее. Чего лукавить, Дубощит никогда не видел крови Дис, и потому, едва его глаза наткнулись на алые разводы на платье, сердце Торина пропустило удар и забилось неровно от волнения.
- Не шевелись, осторожно, - поддерживая Дис за талию, Дубощит усадил сестру у ближайшего дерева, осторожно осматривая прошедшую насквозь стрелу. Оскалившись, будто сам получил ранение, Торин с заботой и неподдельной жалостью взглянул на Дис. – Потерпи, хорошо?..
Мешкать было нельзя, равно как и давать время задуматься о грядущей боли. Надломав конец с перьями, торчащий из спины, Торин сразу же схватился за вышедший спереди ее плеча наконечник и быстро выдернул, выкидывая в сторону с такой ненавистью, словно это была живая ядовитая змея, осознанно причинившая бедной Дис вред.[AVA]http://savepic.su/5105119.png[/AVA]

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-02-23 16:13:11)

Торин осторожно поддерживал сестру за здоровое плечо, стараясь помогать ей идти, но едва она встала на ноги, все его мысли сосредоточились на погоне и том, что делать дальше. Солнце заливало ярким светом пустынные Бурые земли, на которых оказались гномы, покинув Лихолесье. Выжженная земля уже не первый десяток лет страшным шрамом истории тлела на месте некогда цветущих садов древних жен энтов. Слишком мало осталось знаний о тех временах, когда мир и покой соединяли столь разные народы древоподобных и людей, и слишком мало этими вопросами интересовались гномы, живущие севернее. Торин знал историю, потому что должен был быть осведомлен о былом ради своего грядущего мудрого правления, но на практике его знания оказывались нужны разве что в походах. Бурые земли были пусты и безжизненны: ни воды, ни еды, ни растений, ни живности – ничего. До самых людских земель путь представлял собой древнее поле битвы, на котором двум путникам не стоило задерживаться, как и вору.
– Он будет ехать на дальний юг, – ожесточенный злобой взгляд был направлен в ту сторону, где уже скрылся за первым холмом проклятый вор, забирая с собой святыню их народа. Гном боялся за самочувствие Дис и опасался последствий от полученной раны, особенно когда стало ясно, чья стрела пронзила плечо сестры. Из-за несчастья, в котором гном винил свою неосмотрительность, вся погоня ставилась под большой вопрос. Дис нужна была помощь, уход и покой, чтобы восстановиться, и всадника с раненной сестрой Торин бы никогда не догнал. Да и без ранений сами гномы на своих двоих настигнуть вора уже бы не смогли, сколько бы не желали.
– Дис, – остановившись, Торин мягко перехватил сестру, чтобы внимательно посмотреть храброй гномке в глаза. Он не смел жалеть родного человека, что было бы унизительно для сестры, равно как и для любого другого гнома, но Торин был обязан заботиться о ней и объяснимо переживал, чем обернется путешествие для раненной, если они не повернут сейчас назад.
– Это наша последняя возможность вернуться домой, если ты этого хочешь. Я проведу тебя назад к Одинокой горе. Аркенстон не стоит столько, чтобы ты рисковала из-за него жизнью.
Кровавое пятно, на которое опустился поневоле взгляд Торина, лишь придало его голосу горечи, когда гном осознал, во что ввязался и во что втянул сестру. Будь его власть изначально священной и законной, будь он достоин править народом Дурина, то лучше бы заботился о безопасности своего дома и чужаки бы так легко не проникли в тронный зал, где восседал могучий Трор. Ему не хватало дедовой осмотрительности и жестокой хватки, которой тот правил в свое время, объединив семь родов гномов. Сглотнув ком в горле, Дубощит выдавил некое подобие улыбки.
– Фили и Кили не простят мне, если с тобой что-то случится… Я не уверен, что они простят мне и это, – кивнув в сторону раны, гном со вздохом зажмурился на миг, чтобы прийти в себя и очистить разум от так легко захлестывающей все вины. Слишком родное то было чувство, как и страх оказаться плохим королем… Прежде Торин не думал, что бывает нечто хуже, но теперь понимал, что страх оказаться плохим братом и дядей был ничуть не слабее.
Он заботливо коснулся щеки Дис, чтобы она вняла его словам, не отнекиваясь сразу от перспективы вернуться в Подгорное царство и залечить свою рану. Она была принцессой, достойной заботы и почитания, внимания и покоя. На свете жило всего семь королевских родов, и лишь у Дис из рода Дурина была возможность по-настоящему пользоваться привилегиями, избегая трудностей простого люда. Ни одно царство гномов не могло сравниться с тем, чем владела их семья. Не было ничего зазорного в том, чтобы сберечь эту благодать и ценить саму возможность жить в достатке и богатстве, не ведая таких бед, что уже успели пережить беженцы Эребора. Хотя бы не снова…
Взглянув на руку, которой ласково закрыл щеку дорогой сестренки, Торин заметил сияние перстня, доставшегося от предков… От самого Дурина через сотни лет после своего создания. Кольцо было источником силы и удачи для гнома, носившего его, и именно оно могло стать единственным способом сберечь Дис от слабости и болезни, как когда-то помогло самому Торину пережить ранения после битвы с Азогом. В детстве Дис любила клянчить волшебное колечко у деда, будучи еще совсем маленькой, чтобы понимать ту власть и могущество, которое кольцо давало, и лишь иногда Трор позволял внучке с ним поиграть под своим присмотром. Теперь кольцо принадлежало Торину и другого выхода кроме как надеяться на его силу не оставалось. Не раздумывая, Дубощит осторожно снял перстень с пальца, взяв руку Дис в свою, и надел кольцо, чудесным образом подошедшее гномке по размеру.
– Оно должно достаться Фили, когда настанет его черед править… – тихо произнес гном, подняв взгляд на лицо Дис. Однажды Фили должен был занять трон своих предков, и даже Аркенстон не мог лишить его этого права, о чем следовало напомнить прочим жителям Средиземья и самой Дис, ринувшейся в погоню за вором наверняка из-за страха, что будущее ее детей снова стало неясным и туманным из-за кражи Камня Королей. Он будет королем, с Аркенстоном или нет, но будет, искренне верил Дубощит и надеялся, что Дис тоже в это поверит, получив кольцо. Как Торин был потомком Дурина, так и вся его семья, а значит, никто не мог забрать корону.
– Впереди опасный путь, сестра, – решил, в конце концов, объяснить свои опасения Торин, – через пустоши и людские земли. Нас не ждет теплый прием. Я не хочу, чтобы ты снова пережила все эти тяготы. Это мой путь… И если я не вернусь назад, ты поможешь Фили отстоять его право на трон. [AVA]http://savepic.su/5105119.png[/AVA]

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-02-24 17:42:06)

- А ты как думаешь? – хмыкнул гном, ответив определенно риторическим вопросом на вопрос. Озорной блеск в ярких голубых глазах сложно было скрыть, ведь Торин, несмотря на то, что по храбрости и смелости мог сравниться с самыми дерзкими людьми, был гномом, а гномы, как известно, не выходили из дома без денег. И сколько бы ему не приписывали беспечность и отчаянность решений, о себе Дубощит мог позаботиться без посторонней помощи. Сама мысль остаться без гроша вызывала смех, пускай не без легкой боли в сердце. Когда-то давно, когда его семья не знала бед и не ведала унижений, вопроса о золоте в кармане не возникало даже в страшном сне. Эребор сиял в свете драгоценных камней и слитков ценнейших металлов… И даже покинув родной дом, гномы Эребора оставались в достатке, осев в Эред Луин. Они выживали как могли и побольше многих признавали силу золота, ценя ее и уважая… В дороге без него никак, куда бы она не повела. Вновь отдаляя от родного дома в сторону неизведанного…
Не было конца и края странствиям, от чего с губ сорвался тяжелый обреченный вздох. Торин взглянул на освещенный солнцем горизонт, теряющийся в простирающемся впереди бесконечном мареве над бурой землей, и ласково улыбнулся сестре, предлагая ей взять себя под локоть. Этот путь они пройдут вдвоем, как и должно семье, не опуская головы, стоя спиной к спине, даже если все недруги разом проявят свой лик. Торин был счастлив, неловко и по-своему скрытно, но Дис наверняка знала, как окрылила брата, потому что больше о возвращении домой он не проронил ни слова. Дубощит не мог переубедить Дис, как никогда не мог, если сестра вбивала себе что-то в голову. И получив назад кольцо Дурина, гном уже и не желал добиться успеха в столь нелегком деле.
Если раньше его смущала перспектива пересечь все Средиземье ради украденной ценности, рискуя жизнью, то в этот раз, второй по счету, Торин был готов к самым невероятным приключениям. Гном бродил с востока на запад и обратно, через холмы и реки, леса и горы, живя среди людей и обходя стороной все эльфийские земли, предпочитая пустоши и ущелья процветающей земле эльдар. Дубощит ненавидел эльфов всем своим существом в гнетущем прошлом, не мог забыть своего гнева и злости на них и теперь, в омраченном настоящем. Даже когда весь его мир перевернулся, и оказалось, что далеко не все эльфы бессердечны и надменны, ему тяжело было смириться с неоспоримым фактом, что ему снова нужна была их помощь… Дис была права, их единственный шанс вернуть Аркенстон лежал на западе у королевства Лориэн.
Торин никогда не бывал в загадочном царстве лориэнских эльфов. Да и с чего ему было даже желать увидеть Лориэн, когда один эльфийский народ уже показал свое истинное лицо наследникам рода Дурина в час нужды. Дубощит не видел доброго и хорошего там, где оно сияло неземным светом звезд, столь любимых эльфами. Он считал этот свет лживым, притворно прекрасным и обманчиво чарующим, скрывающим истинную суть – безразличие, не знающее пределов, равно как и жизнь бессмертных. Торин мерил все привычно своему невежеству, закаленному ненавистью, и с опаской представлял грядущую встречу с эльфами. Слишком разными были два народа, чтобы отмахнуться от этих различий, и слишком хорошо они помнили друг другу нанесенные обиды и раны. Оставалось надеяться, что в этот раз обойдется хотя бы без кровопролития.
Бурые земли мрачнели, словно от яда, и даже сам воздух казался холодным, пока путники ступали мимо оставшейся позади крепости Дол-Гулдур, огибая проклятую Великую Пущу с юга. Тут в свое время мог бы пройти отряд Торина, не поджимай гномов безутешно испаряющееся время до дня Дурина. Время снова неслось вперед рука об руку вслед за садящимся солнцем, подгоняя стрелки и убыстряя тяжелый шаг брата и сестры. Чтобы к вечеру добраться до эльфийского причала, они спешили как могли без передышки. Дубощит старался поддерживать сестру в дороге, но не заикался о полученной Дис ране, чтобы не получить лишний раз по голове за излишнюю уже заботу. Будь на ее месте кто-то другой, Торин бы не стал так часто посматривать на спутника, чтобы убедиться, что с ним или с ней все в порядке. Но с ним была Дис, и Торин ничем не мог помочь ее беде, кроме как не сомневаться в том, что она дойдет и справится с болью.
В наступающих сумерках, вопреки ожиданиям, тьма казалась утешением, не то что у загнивающего от зла Лихолесья. Сам воздух превратился в драгоценный дар валар, наконец-то снизошедших до несчастных смертных: он не туманил разума, не отнимал столь нужных сил. Напротив, чем ближе гномы были к великому Андуину, тем легче становилось на душе Торина.
- Почти пришли, - уверенно заявил гном, оглядываясь по сторонам, когда под ногами наконец оказалась зелень. Никогда прежде простая трава не радовала глаза так сильно, как в этот блаженный вечер, но расслабиться и обрадоваться тому, что цель близко Дубощит не смог. Когда вдали показался темный лес, гном поневоле стал привычно хмурым и настороженным, ведь никакая трава не заменила бы гному матерь-камень. Впереди был Лориэн и неминуемая для гномов опасность.
Взглянув на сестру, Торин мягко отпустил Дис, одним взглядом словно извиняясь за то, что все же возьмется за меч. В свете взошедшей над их головами луны сверкнул начищенным до блеска лезвием Оркрист. Дубощит не собирался нападать на эльфов, которых они могли бы встретить у причала, но и оказываться безоружным в их окружении он тоже не хотел. Ни один уважающий себя гном не появился бы на пороге эльфийских земель без оружия в руках, слишком самонадеянным и отчаянным был бы такой жест. В конце концов, они пришли не за милостью эльдар, чтобы опускаться до просьб и унижений, коим безоружное приветствие казалось Торину, крадущемуся через заросли к тихой воде…
Идя впереди сестры, чтобы принять возможные последствия их неожиданного визита первым, Торин осторожно прокладывал путь к поросшему белыми цветами берегу. Он знал, что шумит, привлекая к себе внимание, и потому на каждый шорох со стороны резко оглядывался, ожидая увидеть наконечник стрелы, направленный в их сторону. Впереди показался длинный белоснежный мост, сияющий от эльфийской магии, ютящейся под крышей витиеватых арок. Аккуратные лодки, напоминающие лебедей, в тесноте качались вдоль каждого берега на спокойных волнах Андуина, словно теряющего свою могучую силу в эльфийских владениях. Будто даже река боялась тревожить покой застывшей в ночи природы или владык эльдар, чей дом был на другой стороне.
Остановившись напротив одной лодки, Торин беспокойно осмотрел безлюдный берег, неуверенно опуская Оркрист лезвием вниз. Слишком тихо. Молча оглянувшись на сестру, Дубощит хмуро уставился на прекрасный мост эльфийской работы и стиснул зубы, то ли от презрения, бушующего внутри при виде любых творений эльфов, то ли от природной вредности сравнивая умения и таланты гномов и их вечных соперников в искусстве. Даже лодки, одну из которых гномам нужно было взять для погони за вором, были донельзя на вид нежными в своих обводах и узорах. Притворная мягкость линий, как и притворная доброта эльфов, вызывали приступы отвращения, но в беспородных камнях и корунд ценнее.
Торин даже не удивился, когда услышал звук натянутой до предела тетивы.[AVA]http://savepic.su/5105119.png[/AVA]

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-02-28 23:48:06)

[AVA]http://savepic.su/5105119.png[/AVA]«Ты знаешь природу Камня Королей, Торин, сын Траина…» раздавался голос прекрасной леди Галадриэль, пока гном поневоле медленно ступал по витееватым переходам и перелетам воздушного дворца Лориэн. Деревья, на которых обустроили свои жилища эльфы, возвышались над привычной Дубощиту землей как колонны, непреклонные и стойкие, но в то же время прекрасные и живые. Ему было страшно взглянуть вниз, страшно оступиться, и еще страшнее слушать чужой голос, так легко затмивший голос собственного разума. Это была магия, которой Торин никогда не знал прежде, и сердце замирало от волнения. От правды, которую раскрывали как книгу перед его глазами. Он знал…
«Ты носишь кольцо власти. Одно из семи, дарованных праотцам гномов... За могуществом семи скрыто то же зло, что и за могуществом всех остальных колец. Сила кольца призвала Аркенстон из недр Одинокой горы. Силой кольца полнится реликвия твоего народа, и за красотой ее сокрыта злая воля. Мы видели однажды, как облик может спрятать суть…»
«Аннатар…» подумал Торин, и удивился тому, что владычица не исправила его догадки. Быть может, то и не была догадка, а непризнанная правда, забытая, заброшенная, чтобы не тревожить покой и не думать о последствиях, которые могли понести гномы за обладание властью. Не поддаваясь магии колец, гномы-праотцы пользовались ими во благо своих родов, но развращаясь доступным с легкостью величием и могуществом. Лишь род Дурина продержался дольше всех и пал в пламени огня. Воскреснув из него же, гномы Эребора вновь подвергали себя опасности, забывая источник зла, сгубивший их королей. Сгубивший самого Торина, предавшего друзей и близких. Драконий недуг сводил с ума, а Аркенстон посмертным даром должен был лечь в его могилу, затмив своим сиянием все другие ценности. И верность, и смелость, и дружбу, и родственные узы…
«Кровавый след протянется вслед за камнем, куда бы не унес его вор. Люди не устоят перед силой Камня, крадущего сам свет добрых душ… А там, куда лежит ваш путь, таких будет очень мало. Не дай дракону воскреснуть из пепла».
У знакомого моста, где расположились лодки, гном осторожно коснулся рукой высокой опоры, напоминающей виноградную лозу. Ему нужно было прийти в себя и почувствовать что-то реальное, что-то приземленное и доступное истощенному тоской и злостью разуму. Груз вины за проклятье его рода придавил плечи и болезненной хваткой сдавил сердце. Кольцо искрилось в лунном свете и переливалось от магического освещения воздушной арки, под которой застыл над рекой гном. Кольцо таило в себе угрозу и в то же время давало сил, приносило богатства и удачу. Будь Торин капельку смелее, то навсегда бы запрятал его в самой темной зале Подгорного царства, чтобы ни одна живая душа больше не стала жертвой темной магии. Она опутывала словно сетями все, что было дорого Дубощиту, реликвию превратив в испытание, а наследие сделав карой. Взглянув на сестру, Торин вспомнил, как сходил с ума, оставшись наедине с залами, полными золота и драгоценных камней, как племянники и братья бились словно о стены, пытаясь дозваться до его совести и голоса разума. Он проиграл бой с самим собой, допустив не мало смертей и причинив близким незаслуженную боль. Какое же зло ждало их в конце пути?..
Но Дис не боялась отправиться в путь, не желала оставить его одного, быть может, как раз опасаясь того, что брат снова поддастся слабости и наделает непоправимых глупостей. Он должен был довериться ей, чтобы спасти их род от очередного пятна позора. Поверить и не сомневаться в том, что вдвоем они справятся, потому что не мог поверить в себя сам. Не после всего того, что натворил и пережил… Никакой камень не мог бы развратить душу его милой Дис, и лишь ее забота могла уберечь от очередного неосторожного шага в пропасть.
Оглянувшись к теряющемуся свету эльфийского царства, гном с тяжелым вздохом переступил порог моста, оказавшись на другом берегу реки, где ожидала услужливо предоставленная эльфами лодка. Немного припасов, вода и одеяла, чтобы в холодные ночи на реке их согревали не только мысли о доме. Погрузившись в светлую лодку, Торин взялся за весло, оттолкнувшись им от приветливого, несмотря на встречу, берега. Впереди был долгий, опасный путь, но если и суждено было вновь сражаться с драконом за Аркенстон, то на этот раз Дубощит знал, что алчность можно использовать против него самого, кем бы он не оказался, эльфом, гномом или человеком. Вор не представлял, какую опасность нес в родные края...
***
Ему не приходилось прежде плыть по рекам, хотя Торин много странствовал и тогда, когда их народ наконец нашел прибежище в Эред Луине, чтобы рассказать гномам-беженцам о доме, в котором им всегда будут рады. В одном из таких путешествий добравшись до людских земель, Торин встретил пойманного на краже Нори, брата Дори и Ори. Вместе с Двалином, никогда не покидающим друга даже в беде и лишениях, они смогли вызволить дальнего родственника из гондорской тюрьмы. Он бывал в Минас Тирит, но едва ли был впечатлен Белым городом, как прочие впервые увидавшие его. Люди истончили скалу, забрали у камня естественное величие, заменив его собственным, жалким и абсурдным, даже не сумев украсить. Путь до города по великому западному тракту тянулся бесконечной мощеной дорогой с самых западных берегов до портового города Пеларгир на юге страны, куда им и нужно было попасть, чтобы переправиться через устье Андуина и оказаться в землях Ближнего Харада. Не думая прежде, что судьба занесет на край света, Торин с трудом, но все же представлял себе, что ждет его и сестру так далеко от дома. И чем больше он размышлял о грядущих тяготах, истощая запасы внутренних сил, тем больше уставал физически, все больше клюя носом. Сама природа убаюкивала своим спокойствием, настолько тихой была ночь и такой приятной компания.
Сестра оправилась от раны, и хотя бы за одно это чудо Торин мог забыть на время о разногласиях двух народов. Побывав во всех трех царствах эльдар, Дубощит оставил сердце в лесу Лориэн. Если гномы могли сравниться по храбрости и смелости с эльфами Лихолесья, а добрым нравом - с эльфами Ривенделла, то по мудрости с эльфами Лориэн сравниться не мог никто. Сам Торин, как бы это не звучало странно в затуманенной от усталости голове, признавал с тоской тот факт, что нуждался в мудром совете таких владык мира сего, как леди Галадриэль… Ему не хватало мудрости как правителю, не хватало того духа, который бы сделал его настоящим королем, равным, быть может, самому Дурину. Он дерзко мечтал о лучшем для гномов Эребора, и потому сожалел о том, что сам по себе оказался слабым, что доказала власть золота над всеми его добрыми помыслами. Усталость и тяжелые мысли окончательно сморили гнома, желавшего было из сущей вредности спросить у сестры, откуда она знает даже одну фразу по-эльфийски, но вместо этого с усталой ухмылкой просто передал правление лодкой Дис, без сил развалившись на укрытом одеялом дне с тихим облегченным стоном. Все еще усыпанное звездами небо убаюкивало и угнетало одновременно. Купол с темным полотном и россыпью недоступных никому драгоценностей был так далеко и высоко, что невозможность дотянуться до него рукой печалила и навевала тоску.
А потому уставший взгляд Торин сместил на сестру. Ласково улыбнувшись тому, с каким серьезным настроением отнеслась к своей задаче Дис, гном про себя отметил, что сестра больше обоих братьев была похожа на Траина. И оказалась такой же смелой и стойкой перед лицом опасности. В спокойном течении реки работы для нее было мало, но даже маленькое поручение сестренка хотела отработать как подобает гному, так, чтобы никто не придрался, безупречно. Потерявшись от усталости в своих мыслях, Торин залюбовался на сестру и не удержался от комментария:
- Сколько не бродил я по свету, среди гномов, людей, а теперь и эльфов, прекраснее моей nun'anu' так и не увидел…

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-03-03 01:19:14)

- Едва ли это лесть, - улыбнулся своим мыслям Торин, с умилением следя за тем, как сестра смущается комплименту, - я знаю толк в сокровищах, - авторитетно заявил он, самодовольно хмыкнув. Хоть что-то в их странном мире не менялось, даже спустя века, когда события чередой бед и радостей проносились словно ветер, унося с собой воспоминания, сладкие слезы и горькие думы. Была на свете красота, которая оставалась первозданной, неподвластной природе или случаю, и в том была ее неоценимая значимость в жизнях гномов. И особенное значение она имела для самого Торина.
Когда исчезли богатства и роскошь, когда не осталось надежды и сил, красота души сестры спасла не только его самого, но и всех тех, кто последовал за их семьей в изгнание бродить по Рованиону и Эриадору в поисках убежища. Она была красива во всем: в том как держалась, в том как оставалась самой собой, даже когда от величественных покоев Эребора сохранились лишь кульки с самыми нужными вещами… В том, какими воспитала сыновей, оставшись без мужа, но доказав всем вокруг, что не только отцовская рука может наставить на путь воина и настоящего мужчины, и не только меч и щит могут защитить в самые тяжелые времена.
Торин знал эту песню, но боялся вспоминать ее уже много лет. Все их прошлое было соткано как лоскутное одеяло из потерь и боли, и звучавшая дивным голосом сестры песня была той нитью, которой сшивались потрепанные обрывки некогда крепкого полотна, не давая им расползтись и обнажить израненную душу. Эти строки пронзали как иглы, глубоко в сердце, там, где все еще жила печаль об утратах, где каждое имя имело свой отзвук, так похожий на ноты, что пела Дис. И в то же время в каждой строчке, в каждом с чувством произнесенным словом жила надежда. Тогда она была отчаянная, но преподнесенная, как и сейчас, тихо и спокойно, под стать глади реки, по которой плыла их лодка. С нежностью в голосе, с улыбкой на губах, чтобы не потревожить, не дать повода еще совсем маленьким Фили и Кили обнаружить ту невосполнимую утрату, которою они пережили, сами того не зная.
Это была их колыбельная, которую Торин однажды услышал в чертогах в Эред Луин, куда так и не вернулся их отец из дальнего похода. Он стоял в дверях их детской, в полумраке коридора прислонившись спиной к стене, и слушал голос Дис, певучий, прекрасный, и такой переливчатый от переполнявших ее тогда эмоций. В тот день, когда отряд Торина вернулся с потерями из Серых гор, он объяснил сестре все как было, не приукрасив правды, не утаив кровавых подробностей случившегося сражения с орками… И всю оставшуюся жизнь боялся вновь увидеть ту боль в родных глазах Дис, которую ей нужно было преподнести сыновьям, слишком маленьким, чтобы понять, почему отец больше никогда не придет к ним поиграть.
В этой песне была заложена сама вера в лучшее, перед родными, непоколебимая, а на деле быть может едва живая… Но насильно разжигаемая как огонь в кузнях, чтобы выковать подобно броне волю и словно оружие – силы жить дальше и бороться за свое счастье. Такова была его маленькая сестренка, хрупкая с виду, но куда крепче духовно многих гномов их народа. Крепче самого Торина, в чем он честно признавался сам себе, не найдя нужных слов, чтобы сказать сестре спасибо. Она видела это по его глазам, и слова не понадобились, чтобы сказать, как нужно было услышать старую песню вновь, чтобы тоже поверить, что на все воля Махала и мир действительно прекрасен. Ему лишь было жаль, что сестре снова приходится брать на себя роль путеводной звезды, вопреки желанию просто наслаждаться жизнью, полной красок, других, веселых и задорных, песен, в окружении родных в их законном доме.
Она не должна была испытывать страх, не должна была думать о смерти, что ранней, что поздней, никогда за все эти годы и все грядущие. За одно лишь слово «смерть», нашедшее себе воплощение в их судьбах и мыслях, Торин сгорал от ненависти заживо, к каждому врагу и недругу, который приложил руку к их бедам. Смерть была обыкновенным уделом воинов, одним из которых сестра не должна была стать, но стала вопреки всем его надеждам… Он не хотел, чтобы Дис и мгновение думала о своем последнем вздохе, даже в красоте лесных владений эльфов и величии Андуина. Он сам не желал думать о том, что ее не станет спустя почти две сотни лет, самозабвенно противясь одной лишь мысли, забывая о неизбежности ухода к предкам и о том, что смерть рано или поздно заберет к себе всех… Слишком больно, невыносимо больно было думать об этом ее старшему брату. Очарование природы спало с дуновением легкого ветра, холодного как зимняя стужа. С волной страха и вслед за ней пробравшей огненной решимости всеми силами оберегать Дис, чтобы день расставания перед чертогами Намо не наставал еще много-много лет.
- Аgyâdê, - тихо произнес он с заметным в голосе трепетом. Торин мягко коснулся ее лба поцелуем в ответ, ласково погладив по щеке и улыбнувшись с благодарностью. За все: за любовь, за ласку, за надежду и веру. За племянников, в которых гном души не чаял и любил как родных… За заботу, которую не без оснований предлагала Дис, ведь Торин действительно устал. Из последних сил улегшись поудобнее, он не сразу закрыл глаза, украв у мира вокруг еще момент любования сестрой.
Порой он часто забывал, что такое настоящее счастье. Оно меркло во мраке невзгод и трудностей, исчезало как дымка в рассветном тумане на чужбине. Торин не там его искал и лишь с чужой помощью мог обратить свой взор в нужную сторону, чтобы понять, что счастье совсем рядом, стоит лишь протянуть руку и обнять родных, услышать их смех и увидеть сияющие жизненной силой глаза. Счастье находилось рядом, его лишь стоило пожелать увидеть, и что важнее – не погубить.

***
Торин часто задерживался на тренировках. Как венценосному принцу ему с раннего возраста выделили самых мудрых, опытных учителей, с которыми он мог проводить целые сутки без отдыха, но нередко его видели и на общих практических занятиях. Там молодой воин мог оттачивать свои навыки и теоретические знания на практике с другими гномами, проходящими базовый курс обучения, что лишь развивало его представление о сражении. Гномы часто пользовались разными видами оружия, и бороться приходилось не только против мечников, но и, например, копейщиков. Особенно тяжело давалось выстоять против разогнавшегося удара опасной булавы или весьма быстрой секиры. Торин, предпочитая всем видам оружия именно меч, оказывался среди прочих неоднократным победителем с любым в руках, что изрядно сердило и раззадоривало его соперников. Один за другим они вставали с ним в пару и пытались одолеть разъяренного гнома, которому с каждой победой становилось все мало чувства превосходства. Вскоре тренировочный зал стал зрительским и многие гномы с интересом наблюдали за происходящим, делая чуть ли не ставки на того, кто победит. Естественно, выигрывал Торин… И когда на самодельную арену вышел Вили, сын Валора, многие уже и не рассчитывали на иной исход боя. Солнце давно перекатилось через пик Одинокой горы и постепенно исчезало за кромкой деревьев Великой пущи, когда светловолосый гном, подобрав поудобнее свою секиру, встал напротив принца, уже просто смеющегося от бурлящей крови и радости всех достигнутых побед. Вили же напротив был сосредоточен и серьезен, явно не разделяя воодушевленный настрой Торина. Не проявив и страха, новобранец стражи в конце концов привлек к себе почти что злорадный взгляд. В спокойствии и сосредоточенности Вили Торин заметил вызов, которого не было у всех его предшественников на поле боя, что с одной стороны вынуждало признать храбрость гнома, а с другой заметно разозлило. В этот день у принца не было равных, и даже претензии на обратное утверждение рассматривались как оскорбление его гордости.
- Начали! – скомандовал тренер, отойдя к тут же взревевшей от радости толпе, и в тот же миг Торин кинулся на противника с боевым кличем. Опешивший от такого натискал Вили на миг растерялся и чуть не упал, встретив удар блоком щита, но быстро пришел в себя и снова встал в удобную стойку. Так продолжалось до тех пор, пока Торин не измотал сам себя. В глухой обороне Вили копил силы, пока Торин понапрасну их тратил, пытаясь разоружить противника. С каждым ударом гном выдыхался все больше, и когда для очередного замаха пришлось даже щит отбросить, принц понял, что серьезно прогадал с тактикой. Вили начал контратаки, молниеносные и ловкие, от которых приходилось отпрыгивать и пригибаться, чтобы не попасть под удар секиры. Бой должен был длиться до первой крови, и Торин рисковал пролить впервые за вечер собственную, что в конце концов разъярило его не на шутку. Когда от лезвия секиры до его собственного плеча был какой-то дюйм, открылось самое что ни есть второе дыхание. С яростным ревом гном ухитрился проскочить под замахом секиры, наотмашь с разворотом взмахнув мечом с такой силой, что щит Вили чуть не пришиб в полете зрителей. Лезвие распороло и руку гнома, попавшую под удар по инерции, не говоря уже и о глубокой царапине на грудных доспехах. Рухнув на спину, Вили застонал от боли в руке, и в притихшем зале повисла гнетущая тишина. Торин тяжело дышал, рассматривая окропленное лезвие своего меча и лишь когда смог шумно вздохнуть носом, взмахнул клинком вверх, говоря о своей последней победе. Самодовольство триумфальным криком разнеслось под самый потолок, и толпа заразилась чужим победным настроением, крича славу Дурину и его потомкам. Униженный совершенным невниманием к себе Вили исчез из зала, оставив соперника праздновать победу в компании друзей и знакомых, чествующих его до самой ночи.
Когда Торин возвращался с маленького пиршества мимо покоев сестры, устав за день и потому не торопясь шагать, его внимание привлек необычный шум... В такое время Дис не принимала гостей, но в ее комнате слышались голоса. Точнее чей-то один голос, явно чем-то недовольный и достаточно громко возмущенный. Нахмурив лоб, гном встал напротив двери, скосив взгляд на замок. Шум продолжался, а недовольство в комнате лишь нарастало все больше, когда Торин подошел ближе, громко постучав.
- Дис, что-то случилось? Я вхожу, - предупредил гном заранее, не дожидаясь разрешения. Дверь распахнулась, и глазам его предстала такая картина, которую принц не мог увидеть даже в самом страшном сне. Застыв на пороге, Торин уронил от ужаса челюсть, с округленными глазами уставившись на присутствующих в покоях сестры. Когда он вошел, сама Дис лежала полубоком на полу, на руках и наряде кровь, а в глазах странная смесь страха и шока, а напротив рядом с перевернувшимся стулом полураздетый Вили, сын Валора. С глубоким вдохом и выдохом Торин потерял голову окончательно, когда в ней вихрем пронеслась цепочка событий в виде красочных иллюстраций, в которых его соперник решил отомстить за поражение, ударив в самое незащищенное место – по родной душе, напав на Дис. Вытащив из ножен меч, который уже повидал за вечер крови гнома, что пятился в ужасе к стенке, Торин с волнительным удивлением, что враг еще почему-то живой, произнес: - Я тебя убью…

- Милорд Торин, это не то, что Вы подумали-и-и! – нырнув под кровать, когда принц кинулся исполнять обещанное, Вили прополз под постелью Дис и побежал к выходу, ныряя в мрачный коридор.
- Разрублю на куски!!! СТОЙ, ГОБЛИНСКОЕ ОТРОДЬЕ! Itdên amrâd!!! – чуть не перевернув кровать, Торин помчался следом, еле затормозив на повороте, чтобы развернуться и побежать за удирающим Вили. Он никого не слышал, ни лепет сестры, ни удивленные голоса окружающих, бредущих домой по холлам и перелетам королевства. Торин даже не приказывал остановить Вили, хотя стражники были неподалеку и могли помочь в поимке. Жажда крови требовала исключительно личного вклада, и с каждым исчезающим метром расстояния между ними гном скалился как дикий зверь, в конце концов ухитрившись напрыгнуть на беглеца и повалить с яростным рыком. Торин и Вили кубарем покатились по лестнице, ведущей в один из пиршественных залов. Но болезненное падение не остудило пыл принца, и едва он очухался от головокружения, сразу же навалился всем весом на Вили, принявшись душить голыми руками.
- Мерзавец… Махал не пустит тебя на порог в Чертоги предков, ты жалкий подлец! – сквозь зубы процедил Торин, сдавливая в стальной хватке чужую шею.[AVA]http://savepic.su/5105119.png[/AVA]
_____________

"Счастье мое"
"Смерть ждет"

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-03-24 23:57:46)

[AVA]http://savepic.net/6526335.gif[/AVA]Полностью поглощенный своей слепой яростью, Торин не сразу обратил внимания на примчавшуюся следом сестру. Из-за праведного гнева гном рассвирепел настолько, что напрочь позабыл обо всем вокруг: его не волновало, как к подобной ужасной сцене отнесутся другие гномы, не волновало, что скажут, в конце концов, отец и дед, когда его обвинят в убийстве. Не волновали и последствия, даже самые ужасные, и само по себе братоубийство, пускай родственных связей между двумя гномами не было, в число самых ужасных последствий не входило, настолько Торин был зол. По правде сказать, принц не знал, что будет с ним за содеянное, если Вили спустя мгновения перестанет дышать, а Торин предстанет на суд перед своим королем. Здесь и сейчас, когда его враг был повержен и постепенно терял сознание в его руках, Торин желал только смерти, медленной и мучительной, игнорируя все сопротивление со стороны Вили, которое тот, надо отдать ему должное, оказывал из последних сил с завидным упрямством. Светловолосый гном пытался брыкаться и отбиваться, больно врезая кулаки в бока напавшего на него соперника, пытаясь и оттолкнуть, и помешать, лезя руками в лицо. В налившихся кровью глазах застыл первозданный ужас с ненавистью вперемешку, ведь даже на пороге смерти гномы не сдавались и все равно упрямо боролись за свое право на жизнь.
Но Торин решил, что имеет право отнять чужую жизнь, и потому со звериным оскалом сдавливал чужую шею сильнее, будто желал не просто задушить противника, а вовсе оторвать ему голову за содеянное. Боли принц не чувствовал, равно как и не сразу – обвившие его руки Дис, пытающейся оттащить старшего брата от виновника всех сегодняшних бедствий. Какой-то момент гном просто рычал со злости в ответ на все ее слова, рыком этим перекрывая любые доводы и голос собственного разума. Он действительно стал диким хищником, и добыча не заслуживала благородной смерти даже от оружия. Негодяй посмел напасть на его сестру, в воспаленном воображении картина являлась перед его взором словно вспышками молний на черном как смола небе, и потому лишь обрывками, в которых Дис лежала в крови, испуганная, беззащитная и слабая. Одна против этого подлеца, хрипящего в потугах опрокинуть Торина и высвободиться из его смертельной хватки.
Дис пыталась оттащить Торина от Вили, с каждой секундой отчаянного противоборства мешаясь все больше. В какой-то момент гном потерял равновесие и поневоле ослабил стальное кольцо пальцев, чем Вили не преминул воспользоваться, с сиплым вздохом втянув воздух в обожженные легкие и от души заехав принцу кулаком в зубы. От неожиданности и поддавшись упрямой силе сестры, которая тащила его в сторону, Торин упал на бок, склонившись над мраморным полом так, что спавшие с плеч волосы скрыли его лицо и, что важнее всего, падающие с разбитой губы капли крови. Тяжело дыша и приходя в себя от удара, гном уставился на аккуратные алые пятна и развод, оставшийся на тыльной стороне руки, когда он прикоснулся ей к кровоточащей ране. Когда он в последний раз получал по голове так сильно, чтобы проливать королевскую кровь? И почему?.. Немой вопрос очередным яростным рыком прокатился под своды высокой залы. Сглотнув подступивший к горлу комок из непосильной злости и обиды, от которых в глазах засверкали яркие искры, он резко обернулся как загнанный в клетку зверь, готовый вновь кинуться в бой. Но едва гном повернул голову, как дышать за секунду разучился и с ужасом застыл на месте. Торин не поверил тому, что увидел, настолько невероятное застал принц невольным очевидцем. Но глаза не могли обмануть гнома, наблюдающего с замершим сердцем, как Дис помогает оправиться от схватки с родным братом уставшему Вили. В каждом движении рук, на ее лице и в самом ее положении рядом с Вили, а не с Торином, красноречивее слов говорила неподдельная забота.
Опешив и растерявшись, принц поник головой, на краткий миг закрыв глаза. Сердце забилось вновь и так отчаянно, будто он все еще бежал, а челюсть ныла, будто приложили наковальней, чего не бывало прежде. Поддавшись головной боли, гном пошатываясь поднялся на ноги, опустошенный гневом, из-за которого чувствовал странную слабость. Дыша с надрывом и уже не глядя на Вили с Дис, Торин медленно побрел к ближайшей колонне, не желая больше быть свидетелем невероятной, не укладывающейся в голове картины, где вдруг ему просто не нашлось места. Торину нужно было время, чтобы прийти в себя и успокоиться, опомниться хотя бы и не гневаться уже и на сестру, так опрометчиво вмешавшуюся в их разборку. Уперев кулаком в холодный камень, гном с тяжелым вздохом закрыл глаза, кусая от досады окровавленную губу. Стальной привкус во рту отрезвил разум, лихорадочно восстанавливающий картину случившегося по кусочкам. Дис гневалась на брата, а не на своего обидчика, коим представился Торину Вили, что сильнее всего било по самолюбию принца. Она кричала не трогать его, когда только началась погоня, и оттаскивала изо всех сил, словно Вили был ей почему-то дорог, несмотря на случившееся в ее спальне. А что же там случилось?..
«Во имя Дурина, как же так?..» - устало вопросил Торин, наконец оглянувшись назад. Подлец даже не стеснялся своего неподобающего вида в присутствии принцессы, словно имел право находиться рядом с ней и ударить ее брата, своего будущего короля. Иначе как потаканием поведение с другой стороны самой Дис оскорбленный Торин уже не воспринимал, и потому с каждой секундой обида захлестывала его все больше, погружая на дно невиданного прежде отчаяния и раздражения. С презрением гном обвел взглядом с головы до ног Вили, уже отошедшего от дикой схватки, и выплюнул слова словно яд, упрямо ненавидя противника до сих пор, даже когда его уберегла от возмездия Дис.
- Тебе повезло...
С напускной статью вопреки растрепанному виду он направился к дверям, подбирать свой выпавший меч. Звонко вставив клинок в ножны, Торин пришел в чувство от тяжести любимого оружия в руке. Удержавшись от того, чтобы оглянуться на сестру еще раз, Торин вылетел из залы и направился к великим воротам, где на свежем воздухе мог бы отдохнуть и поразмыслить. Грузной, но стремительной походкой преодолев помост, принц оттолкнул от себя всех нечаянных попавшихся на пути прохожих и поспешил подальше от несостоявшегося места расправы как от огня, преследующего по пятам обидой и злобой.
Вместо чужой шеи руки теперь сжимали рукоять клинка, а рассерженный взгляд расчищал дорогу лучше любого приказа. Никто не осмелился встать на пути у принца, когда тот стремительно взобрался на парапет, подставив лицо под ласкающие порывы ветра. Караульные с удивлением переглянулись, но Торин и не собирался распускать стражу, надеясь, что в молчаливом присутствии других гномов, воинов, таких же как он сам, быстрее обретет покой и равновесие. Но от чего оно так сбилось в первую очередь? Удар был так себе, если подумать, отметил угрюмо Торин, потерев челюсть и оперевшись на зубцы руками. В просвете бойницы вечерний ветер мигом остудил весь его пыл, и гном наконец понял, что так сильно всколыхнуло его чувства и вынудило почти что бегством спасаться от сестры и Вили. Незнакомый прежде груз ответственности непосильным прессом лег на плечи, а в груди разлился волнами темного беспокойного озера холод, оставшийся после слишком бурного огненного вала мщения, так и не реализованного и потому навсегда потерянного… То был страх.
Никогда прежде принц не думал, что будет вынужден защищать сестру, настолько невероятной и недопустимой казалась любая угроза. Сам повод, сам невероятный повод, что ему пришлось ее защищать, сводил гнома с ума. Под крышей родного дома, в собственном королевстве, Дис вдруг оказалась в опасности, пускай гном явно преувеличил все увиденное. Торин был уверен, что случилось что-то страшное, и пришел слишком поздно, чтобы уберечь. Его не волновали нюансы или сама по себе правда, настолько сильно он поверил в то, что не справился со своей задачей и не смог даже отомстить… Тоскливо вздохнув, Торин стиснул с силой зубы, чувствуя, как сводит от боли скулы. Руки сжались в кулаки, но вскоре все равно ровно легли на холодный камень. Ему было больно и стыдно, а испытанный страх удивил и пронзил, словно меткая стрела, насквозь. Если и мог теперь гном с кем-то биться, то с самим собой, непростительно слабым в этот злосчастный вечер…

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-03-25 22:51:51)

Самое что ни есть плохое настроение казалось осязаемым, как только принц появлялся на людях. Угрюмый вид Торина расчищал ему дороги, куда бы не направился наследник королевства, будь то трапеза или обход великих владений Трора. Шлейфом за ним тянулся холод, словно прошел не гном, а воплощение зимы, равнодушное, безжалостное и беспросветно угнетенное. Думал Торин обо всем на свете и ни о чем одновременно, пытаясь забыть случившееся и унять раненую гордость, пока перед мысленным взором раз за разом появлялись картины недавнего столкновения.
На каждом повороте, при взгляде вдаль, когда ему вдруг казалось, что рядом сестра или Вили, принц чувствовал, как замирает в груди сердце… Словно кто-то невидимой рукой сжимал его и отпускал лишь тогда, когда мираж исчезал, и испуганные пристальным вниманием к себе прохожие убегали прочь от холодной ярости в глазах Торина, лишенных света. Тьма сковала гному душу, от обиды, от злости, от гнева и ненависти, и он даже не знал, на кого обижался и злился больше всего, на Вили, на сестру или на себя.
Два дня тянулись медленной и мучительной пыткой, безрадостные, бессмысленные, полные тоски от одиночества, в котором Торин напрасно искал себе утешения. Ведь оставаясь наедине со своими мыслями, он лишь больше убеждался в том, что сестра просто предала его любовь, променяла по недопустимой глупости родного брата на выскочку, не достойного ее внимания, не говоря уже о большем. И пережитое унижение, смешавшееся с привкусом собственной крови на губах, терзало его хуже любой возможной раны. Тело можно было залечить, но не душу. Благо, что долго так продолжаться просто не могло.
В конце концов, Торин утомился от самого себя, презирая ту недостойную гнома слабость, лишившую его света хлопотных дней и радостей  вечеров в компании друзей. Эребор не должен был видеть своего будущего правителя в таком недостойном статуса и крови состоянии, когда на каждое слово отклик был с надменной усталостью или равнодушием, а на суету – гневом в рычащем голосе. Эту брешь в обороне надо было залатать и запаять так, чтобы не осталось и следа, чтобы никто не вспомнил о случившемся по одному только виду Торина.
Он выбрался за пределы Одинокой горы к опушке леса, разделяющего Эребор и людской город Дэйл, купола  которого возвышались над кронами деревьев на западе. Беззаботное море травы колыхалось от заботливого ветра, будто подгоняя гнома в спину подальше от Великих ворот, где вскоре и караульные уже не могли различить удаляющуюся фигуру принца. Он торопился и сам, словно чувствовал, что еще немного, и сорвется как ветер, что нес его с лесу, уничтожая все на своем пути, лишь бы выпустить бурю в своей душе.
Вскоре сверкнул начищенным заточенным лезвием меч, со звоном высвобожденный из ножен. Тяжесть оружия придала его рукам неистовую силу, с которой Торин не поскупился вогнать острый клинок в землю подле первого же попавшегося дерева, будто корни и земля были его злейшими врагами. В порыве даже зарычав словно зверь, с боевым криком принц выпустил злобу, мучившую его беспокойными ночами. Как же было обидно, не передать словами. Мало того, что сестра остановила его расправу, так еще и заботу проявила к врагу, которую Торин прежде видел исключительно по отношению к родным – деду, отцу, Фрерину…К себе.
Ревность впервые затмила разум гнома, и он не понимал, как с ней справиться, ведь это была его сестра! Его маленькая сестренка, которой ему порой приходилось петь колыбельные на ночь! А этот подлец Вили переманил ее на свою сторону не иначе как злой магией… Затмил ей даже родного по крови гнома, готового и жизнь отдать ради Дис, если не саму душу. Несправедливость меткой стрелой пронзила Торина насквозь, оставив тягостное беспокойство где-то глубоко внутри у сердца, ослепив и оглушив настолько, что гном не сразу услышал шаги за спиной.
Сколько времени он провел в лесу, бесцельно мотаясь из стороны в сторону? Дис даже показалась Торину навязчивым видением сознания, измученного думами. Подняв на девушку затравленный взгляд, принц молча слушал ее лепет, несмотря на возвращающуюся тоску, сначала с откровенной досадой, а потом… Со смиренной грустью, словно признавал правоту чужих слов. Уже нечего было поделать со случившимся, и повисло молчание, прерываемое разве что шелестом потревоженных листьев. Конечно, он видел, что «оно есть», иначе бы не страдал так отчаянно сильно. Торин не мог так легко смириться с тем, что любовь сестры отныне придется делить с кем-то еще. Но должен был, как и положено старшему брату, ведь…
- Я желаю тебе счастья, - раздался наконец его хрипловатый низкий голос. Бегло взглянув на сестру, Торин грустно улыбнулся Дис, будто признавался в какой-то тайне, но все равно опустил с повинной голову, тяжело вздыхая. – Не забывай только, что я тебя полюбил раньше него и… Не люблю бегать за ухажерами сестры по всему королевству, - пробурчал он уже больше себе под нос, шумно втянув им воздух, с демонстративной невозмутимостью вдруг заинтересовавшись неподалеку разросшимся кустарником.[AVA]http://savepic.net/6693844.gif[/AVA]

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-04-14 01:11:11)

[AVA]http://savepic.org/7199874.png[/AVA]Казад-Дум, давно потерянное королевство гномов располагалось в самом сердце Мглистых гор, простиралось и вглубь, и вширь, поражая воображение, захватывая дух даже тех, кому не довелось увидеть чудо своими собственными глазами... Истории о нем, оставаясь на веки в легендах и песнях, возвращали гномов к тем временам, когда их народы вели Семеро первых, праотцы, среди которых был и Дурин I, предок Длиннобородов. Сколько раз Торин слышал старую песню о пробуждении Дурина в недрах Мглистых гор, сколько раз он пытался представить себе великие чертоги, поневоле сравнивая их со своим собственным домом, величайшим из существующих королевств казад, но не мог. Эребор был воистину великолепен в своем убранстве и богатстве, хранящемся в великой сокровищнице Трора. Мраморные могучие стены блестели золотом. Каждый чертог, каждый ярус королевства был настоящим произведением искусства, внушающим уверенность в завтрашнем дне своими прямыми линиями и углами, воспроизвести которые не смогли бы даже самые лучшие мастера людей и эльфов. В голове не укладывалось, что могло быть что-то прекраснее, но легенды утверждали превосходство Казад-Дум над всем, что знали гномы. Великолепнее Мории не сыскать ничего на этом свете, гласили древние сказания, и даже Подгорное царство Одинокой горы меркло и бледнело по сравнению с Казад-Дум. Торин готов был поверить в старые легенды, как и все прочие гномы. Он знал, что по искусству с мастерами древности новые умельцы уже не могли сравниться, ведь время проходило, утекало как вода и рассыпалось песком, уносимым ветрами… Вместе с этим ветром исчезали знания, таяли навыки, и, что страшнее всего для очевидцев и современников великих свершений и событий – сама память о былом. Больнее всего было эту память выпускать из своих рук, смиряться с неизменным ходом солнца и луны, вслед за которыми уходят целые государства, будь на то воля Создателя или Творца… Ему тяжело было отпустить Эребор.
Смауг, древний ящер с севера, напал на Одинокую гору и выжег прекрасные чертоги, раздавил и сожрал их братьев и сестер, уничтожил красоту, память о которой тяжелым бременем легла на сердца выживших. Дракон посеял ужас во все окрестные земли, лишив гномов дома и изгнав скитаться по всему свету. Многие гадали, роптали, сомневались, что делал государь их Трор, когда напал огненный змей. Не по его ли вине случилась беда, не Трор ли своей дерзостью прогневал Махала, лишив верных подданных всего и вся, что было дорого, и себя всего королевства? Слухи, которые блуждали по Эребору до злосчастного дня в их истории, в тяготах годами длящегося похода против орков обрели твердую почву, но, увы, уже засыпанную толстым слоем пепла. Не дано было гномам вернуть время вспять и остановить алчность Трора, приманившую не менее алчного дракона. И все же воины без сомнений уважали своего правителя, переносившего такие же тяготы и лишения, как и все прочие. Никто не смел оспаривать право на трон, поддавшись горю, особенно когда самого трона уже не было, а вместо бразды правления ждали лишь испытания и страдания, которые никто бы не пожелал взвалить на свои плечи к уже имеющейся ноше… Но ее взвалил на себя Торин. В отличие от многих своих соотечественников, в отличие от самых близких членов своей семьи Торин знал Трора слишком хорошо, чтобы закрывать глаза на правду. Они были слишком похожи, как говорил когда-то Траин, стоя между своим отцом и своим сыном, похожими даже внешне, не говоря уже о взглядах на будущее. И потому Торин с особой болью наблюдал, как меняется дед, как он теряет свой рассудок, променивая его на все более высокие горы золота и драгоценных камней. Король обезумел в своей жажде, драконий недуг сковал его разум. Даже в самый страшный день вместо помощи своему народу Трор предпочел укрыться в сокровищнице, оставив воинов сражаться со Смаугом без его поддержки, без его приказов и храброго примера. Тогда пал не только сам Эребор с его великолепием и богатым убранством, тогда не просто пали храбрецы и несчастные мирные жители, не ведающие боли и горя страшнее чем естественная смерть… Тогда упал весь его мир, в который верил Торин. Все что он знал, все о чем мечтал и грезил, все на что только смел надеяться и на что мог полагаться – все исчезло, словно минувший дивный сон. Во сне дед был храбрым и мудрым, самоотверженным и честным, во сне его семья все еще жила в Эреборе и ничего неожиданного никогда не случалось. Очнувшись в холоде, гном обнаружил себя в лагере, с взглядом, устремленным в пламя костра перед палаткой, с оружием в руках, которое лениво начищал весь вечер и пол ночи, лишь бы чем-то отвлечься в окутавшей лагерь мгле от тяжелых воспоминаний, преследующих безустанно по пятам. Торин не мог толком спать, ел так мало, что удивлялись даже повара, привыкшие к здоровому аппетиту воинов, и уж тем более тех, что рвутся в первые ряды на орков, едва отряды наткнуться на вражеские укрепления.
– Опять ты приуныл, брат, – усевшись рядом, Фрерин намеренно толкнул родственника плечом, чтобы всколыхнуть застывшую как изваяние фигуру. Торин пошатнулся, как на то и надеялся Фрерин, но лишь нахмурился, придя в себя, и сосредоточенно уставился на клинок, чье лезвие уже сияло словно зеркало от ухода владельца. В этом зеркале сплелись воедино свет огня и звезд, свет уничтожающей все на своем пути силы и свет далеких и недоступных каменьев, а потому холодных и безжалостных, как и все в этом мире. Вздох старшего брата Фрерин воспринял с пониманием и откровенным снисхождением, звучно хлопнув себя по колену. Пытаться вытащить Торина из его плохого настроения Фрерин забросил еще два месяца назад, довольствуясь разве что тем, что брат хотя бы не бродит призраком по лагерю, пугая остальных гномов отрешенностью от опостылевшего и жестокого мира.
– Они все еще спорят, правда же? – попытался вернуть нить разговора Фрерин. – Не понимаю, о чем вообще может идти речь, – скосив взгляд на шатер Трора, гном задумчиво почесал подбородок.
– Из огня да в полымя, - тихо шепнул он, к неожиданности своей услышав смешок. Оглянувшись, Фрерин заметил ухмылку на лице брата, впервые живую, пускай и ненадолго.
– Мне всегда казалось, что ты-то уж не откажешься от такого приключения, братец, – мельком взглянув на Фрерина, Торин наконец отложил в сторону меч, сложив руки на коленях в крепкий замок.
– От приключения – ни за что! Но не от самоубийства, – хмыкнул Фрерин, важно задрав нос. – Я-то знаю разницу.
– Не сомневаюсь, – согласился Торин, кивнув с самым невозмутимым видом, на который только был способен, чтобы не рассмеяться, – до самоубийства бы все равно не дошло. Убили бы тебя раньше, чем ты сам себя, не будь я рядом.
Получив локтем в бок, Торин все же в голос хмыкнул, пока брат ворчал на тему его изворотливой игры слов.
– Ты учился дипломатии, а не провокациям, если правильно помню, – вредно заявил Фрерин, вздыхая полной грудью прохладный воздух. Поздно спохватившись, младший брат не сразу заметил, как потух взгляд старшего от упоминания былого и всего того, чему уже не дано было свершиться. Кому нужна была дипломатия в войне, когда союзники оставили их умирать, а враг оказался неразговорчив, лишь голоден и жаден.
– Я не…
– Везде вас ищу, – сев по другую руку от Торина, Вили точно так же толкнул его локтем в бок, надеясь расшатать и вытащить из явно досадной задумчивости. Вздохнув, Торин поджал губы и устало покачал головой. Все же что-то не менялось в этом мире, даже когда он переворачивался с ног на голову и казался чужим и неприветливым.
– Есть новости?
– Пока нет, – отозвался Фрерин, сделав страшные глаза, – участь наша еще решается на собрании.
– Да о чем тут думать, у нас не так много вариантов, чтобы выбирать, – пожал плечами Вили, скрещивая руки на груди и склоняясь к огню поближе, чтобы согреться.
– Больше нам некуда идти, кроме как в Казад-Дум. Эребор потерян, а орки не страшнее дракона. Мы справимся. Тем более, подкрепления пришли. Орки не устоят против нашего натиска.
– Зачем рваться к своей смерти, если кроме нее ничего не найдем, – тихо ответил Торин, смотря на языки огня, с одной стороны приносящие свет и тепло, а с другой – воспоминания, от которых душа рвалась на лоскутки.
– Ты так говоришь, будто не веришь в нас, – возмутился Вили, – мы воины! – заявил гном с гордостью, от которой так и хотелось улыбнуться, ожить и вспомнить не только плохое, но и хорошее. Но Торин не был в таком настроении, чтобы верить в лучшее в эту ночь. Его снедала тревога, а разбитые идеалы отравляли душу. И новости из королевского шатра уже вряд ли могли исправить его состояние, ведь что бы не решили Трор, Траин и прочие военачальники других родов, пришедших им на помощь, лучше бы их жизнь все равно не стала. Смерть лишь могла отступить ненадолго, а жизнь осталась бы такой же жалкой, какой казалась Торину в эту ночь и все предыдущие с первого дня изгнания.
– Кажется, сейчас узнаем, что нас ждет, – заметил Фрерин, глядя через плечо на шатер, из которого стали выходить гномы. Заметив сыновей, Траин направился к их костру тяжелой грузной походкой, с хмурым лицом и усталыми глазами, в которых читалось разве что тихое возмущение. Траин не желал похода в Морию точно так же, как считал его бессмысленным сам Торин. И лишь потому дед не допустил его на собрание, зная, что своими доводами внук посеет смуту в ряды военачальников, быть может, даже преуспев в этом деле и отвернув их с пути к Казад-Дум. Трор снова предал доверие внука, и от того лишь сильнее противился походу Торин.
– Решение принято, – прокряхтел Траин, манерно держась за рукоять меча, висящего у гнома на поясе под алой меховой накидкой. – Мы идем к Азанулбизар.
Прикрыв глаза, Торин со вздохом опустил низко голову, чтобы скрыть тенью легшее на лицо разочарование и боль. Ради чего они шли сражаться к Мории, ради кого, когда их дом лежал далеко на востоке от Мглистых гор? Им следовало покарать за предательство эльфов, стребовать подмоги с людей, живущих за их счет столько лет, собрать армию, способную выстоять драконье пламя, и убить Смауга. Но вместо этого их путь лежал к давно потерянному королевству, о котором помимо легенд о величии рассказывали историю и про ужас, погубивший Длиннобородов. Проклятие Дурина еще жило в великих чертогах, и даже после истребления орков могло стать воплощением самой ужасной смерти… Их народ достаточно настрадался во время скитаний, а из-за решения Трора мог вообще исчезнуть в песках истории.
Встав с земли, Торин молча побрел на окраину лагеря, прихватив с собой оружие. Ему нечего было ответить ни отцу, ни брату, ни другу, потому что не было слов, чтобы передать эту жгучую боль разочарования внутри. Он чувствовал, что решение ошибочно, что враг не там, куда указал Трор. Настоящий враг почивает на кровавом и золотом ложе в Одинокой горе, пока они пытаются добраться до руин давно забытого прошлого, чтобы попытаться из обломков и пыли сделать новое королевство.
– Я знал, что он так решит, – остановившись на берегу узкого ручья, рядом с которым гномы разбили лагерь, Торину даже не пришлось оборачиваться, чтобы понять, что он уже не один. – Дед утонул в алчности и зависти к самому себе, великому Королю-под-Горой в Эреборе, – с надменной насмешкой произнес гном, со вздохом опуская взгляд на сверкающий ручей, устремляющийся куда-то на юг. – Ради чего мы сражаемся, когда все уже потеряно?..

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-04-19 15:52:47)

[AVA]http://savepic.org/7199874.png[/AVA]Поле боя погрузилось в зловещую тишину, покой которой лишь изредка нарушали доносящиеся с порывами ветра стоны и всхлипы. Холодный ветер закрадывался в самое сердце, и гномам не стыдно было проливать горькие слезы над телами погибших в битве. Их было так много, что идя среди недвижимых трупов братьев, невидящим взором смотрящих в небеса, и врагов, сраженных подле них, Торин впервые в жизни ощущал, как тяжело дается каждый сделанный шаг. Словно земля манила к себе. Ненасытная, жаждущая новой крови, которой в свете заходящего солнца ей будто было все еще мало… Багряный закат над алым пустырем сливались в единое целое, а на границе земли и неба сновали как призраки выжившие, темные силуэты которых так же медленно и осторожно прокладывали себе путь в небытие. Куда они могли идти, потеряв столько родных и близких? За грядущей ночью последующий рассвет казался едва ли мыслимым, ведь из тысяч воинов его увидят уже десятки, а оставшиеся без отцов, братьев и мужей родные наверняка и не обратят внимания на то, что жизнь все же продолжается… Не сразу, потом они смогут смотреть в будущее, быть может и с улыбками на лицах, когда боль уляжется, найдет себе место в душе и навсегда останется в ней той частью, что с трепетом вспоминают, хваля почивших в песнях. Таков был их удел, наверно, восставать из пепла каждый раз, когда огонь пожирал все вокруг. Хоронить павших гномы не могли, слишком много умерло в битве у врат Мории. По традиции они обязаны были отдать воинам почести, построив гробницы, но столько гробниц построить оказалось попросту невозможно. Не здесь, где жаркое пламя темных сил таилось за высокими стенами некогда их царства. Гномы не рискнули войти в Казад-Дум, и после отмщения за смерть Трора, остановились на самом пороге, так и не сделав шаг навстречу самой страшной своей погибели – Проклятию Дурина. Балрога бы они не одолели… Потому вместо привычных захоронений они развели погребальные костры. Сотни костров, вокруг которых тени толпились словно сироты, замерзая без ушедшего живого пламени сердец тех, кого положили на алтари.
Торина Дубощита среди этих теней не было. Так и не сложив оружия, так и не отпустив из рук дубовую ветвь, которой защищался от страшных ударов бледного орка Азога, предводителя армии нечисти, захвативший их королевство, гном в одиночестве искал покоя там, где безвозвратно потерял его в ходе битвы. Он искал отца, исчезнувшего среди живых и мертвецов без следа. Траин пал, говорили опечаленные горем воины, не понимая, почему Торин так упрямо отрицает очевидное. Но для него смерть отца значила куда больше, чем просто утрата еще одного родного гнома. Пал Фрерин, храбрейший из всех, сложив голову лишь под натиском пятерых окруживших его орков, забрав с собой на тот свет троих из них с яростным криком и с улыбкой на губах на зло всему жестокому миру. Пал Вили, поклявшийся защищать свою семью любой ценой, до последнего вздоха, не ведая, что он был так близок, но исполнив клятву, как и подобало всем казад. Пали и старшие, переложив бремя ответственности на выживших сыновей и дочерей. И если для остальных смерть старших означала бремя вести за собой свою семью, для Торина смерть Траина значила вести за собой весь народ. По праву крови он стал королем народа Дурина, и лишь в ту ночь, когда время так хотелось повернуть назад и исправить ошибки, у него был шанс попрощаться с горьким прошлым. Больше такого шанса никогда не будет, больше он сам никогда не будет прежним, а значит, не посмеет подвести тех, кого так сильно любил.
Деда обезглавили на его глазах. Даже в самом страшном сне Торин не мог представить смерти своего короля столь жестокой, какой она оказалась, в конце концов, на самом деле. В тишине окруживших его сумерек Торину казалось, что Трор прекрасно знал, что погибнет, пытаясь освободить Морию. Старый гном намеренно вел их всех к Азанулбизар, чтобы закончить свой путь именно так: пытаясь вернуть родину, вопреки всем невзгодам, наплевав на обстоятельства и преграды… Потому что желал больше всего на свете своему народу процветания и богатства, несправедливо отнятого у них всех в очередной раз. И с высоты каменного кургана, откуда от края до края долины еще возносились в темное небо густые столбы дыма, мир вдруг открылся для Торина с другой стороны, каким прежде его видел, наверно, только сам Трор.
Вдруг Торин понял своего деда и каждый совершенный им поступок, вдруг он осознал, какими глазами дед смотрел на свой народ и что чувствовал в изгнании, будучи королем, не справившимся с бедствиями. Вдруг та же горечь тяжелым камнем придавила сердце и та же вина легла на его голову, венчая вместо короны. Отныне Торин Дубощит должен был вести за собой тех, кто выжил, тех, кому нужно будет жить дальше после битвы, и тех, кто только появится на этот свет, когда мрак рассеется и они найдут себе новый дом.
В лагерь Торин вернулся самым последним, опровергнув кем-то напрасно распущенный слух, что с горя наследник своего рода тоже канул в небытие, как и его отец. Дубощит был призраком самого себя в прошлом, но в одиночестве смирился с настоящим, вернувшись к раскинувшимся стройными рядами палаткам. Гном уже не мог игнорировать нужды своих поданных, для которых в одночасье стал лидером. Лучший воин, достойный ученик, отныне же король без королевства с таким грузом обязанностей, что другой бы посчитал корону проклятьем. Но не Торин. Утраты жарким пламенем выковали в его душе броню, грубую, но прочную, чтобы ни один гном, озирающийся вслед Дубощиту, не увидел и не понял, насколько тяжело ему было идти к палатке сестры. Снова тяжело, но выбора не оставалось. То же пламя иссушило сердце, и не находилось слез, чтобы пролить их даже по родным. У него не было на то права, твердил ожесточенный внутренний голос. Не было, потому что лишь он один должен был оставаться твердым духом, чтобы суметь утешить тех, кому утешение было нужнее всего. Кому как не сестре теперь нужно было найти утешения, когда погибли почти все родные? Конечно, Дис уже рассказали, что случилось… Наверняка сестра была среди тех, кто отдал дань уважения Сожженным Гномам, о подвиге которых выжившие намеревались помнить до скончания веков. Конечно, она ждала этих вестей от него самого, но Торин пришел лишь поздней ночью, слишком поздно, чтобы разделить с ней горе, чтобы объяснить, как же так случилось, что не пережил сражения брат, муж, дед и родной отец, не говоря уже о всех тех, кого они просто знали и кем дорожили. Не вернулся и сам Торин. Он покидал лагерь одним, а вернулся совершенно другим, предводителем с прозвищем, которое навсегда закрепит в его памяти минувший кровавый день. Лишь сестра могла понять эту перемену, быть может, простив за нее, если бы нашла в сердце милости к старшему брату. Откинув полог шатра, Торин с поникшей головой опустил взгляд на свои руки, с обреченным выдохом обнаружив так и не оставленное в покое оружие. Повисший в руке меч он просто выпустил из ослабших пальцев, позволив тому упасть на землю, а дубовую ветвь уронил как непосильный груз рядом, чувствуя, как от напряжения сводит руки. Торин так устал, что даже не понимал этого, взглянув ничего не выражающим взглядом на Дис как на мираж, слишком прекрасный и живой, чтобы быть правдой. В грязи и в крови, своей и чужой, он был живым свидетельством того ужаса, что раскрылся им у врат Казад-Дум, и мог лишь надеяться, что сестра не оттолкнет его как напоминание о случившемся. Слова застряли в горле, да и сказать ему было просто нечего, настолько отяжелело сердце.

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-04-26 22:33:36)

[AVA]http://savepic.su/5105119.png[/AVA]Погожее утро в снежных Синих Горах всегда напоминало собой маленькую сказку о прекрасном. Сокрытый под шапками из белого снега, город гномов просыпался в лучах восходящего солнца, сверкая словно в свете сотен тысяч бриллиантов. Простирающийся ниже по склону гор мрачный лес становился все ярче и даже казался добрее, когда расступались и таяли блеклые тени между деревьями. Ветер сгонял наваждения и страхи ночи подальше от ворот к дворику Фрерина во мрак дальних земель. Грозный облик высеченных ворот Торина прояснялся в рассеивающейся темноте, сияя красотой каменных узоров и рун, статуй и могущественных сводов центрального крыльца. Но никто не наслаждался прекрасными видами, дарованными самой природой. Гномы еще спали в такую рань, исключая работяг и торговцев, которым нужно было вовремя оказаться в мастерских и в своих магазинчиках в торговом холле. Не спала и просторная кухня, шум из которой постепенно стал доноситься до жилых кварталов, расположенных на втором ярусе под землей. Среди прочих лишь в нескольких домах уже горел свет, а в некоторых из них уже не было и самих владельцев, ушедших на прогулку или по делам…
Торин всегда просыпался рано, привыкнув к подобному распорядку дня с самого детства. Он вынужден был подниматься вместе с ранними птицами, бойкими голосами пробуждающими лесную Великую Пущу и Дейл, чтобы успеть вовремя к отцу и деду. Он учился под их руководством и надзором разным наукам, боевому искусству, много читал и писал, совершенствуя навыки и оттачивая кузнечное ремесло вместе с простыми гномами в Великих Кузнях Эребора. Каждое утро полнилось всякими заботами, приятными и не очень, интересными и скучными. Будучи принцем, Торин всегда предпочитал учебу в царской казарме всяким бумажным унылым счетам, которые вел старший из его дядюшек, Фундин. Привычка осталась, а дом – нет. В Синих Горах, куда его народ пришел вслед за ним к новой тихой и мирной жизни Дубощит был первым, кого можно было застать в Зале Королей для утренних аудиенций, назначенных заранее или по экстренным случаям.
Обычно лишь редкие жители Чертогов тревожили одиночество Торина, восседающего как всегда на троне в тишине и полумраке. Тени причудливо плясали по отполированным мраморным полам, сверкающим в свете десятка факелов вдоль колон и по обе стороны от царского пьедестала. В это утро к нему не явился никто, как и во все ранние часы прошлой и позапрошлой недель. С одной стороны Дубощит был рад, что его горожане не нуждаются и бед не знают, с другой – он вынужденно погружался в думы, предоставленный сам себе и захватывающей его тоске. Прошло больше трех десятков лет, а память все еще тлела, как угли в печи, туманя взор и думы, унося его назад к Одинокой Горе, к Мории, которую так и не удалось вернуть, к потерям, которые пришлось пережить. Не было больше Трора, великого короля-под-горой, не было его сына Траина, учителя и наставника во всем, не было младшего брата Фрерина, которому Торин заменял всех учителей разом, рассказывая все, что знал сам, и обучая управляться с мечом. Не было больше Вили, которому гном был обязан до конца своих дней. Он возглавил свой род, семью, народ и каждое утро в бледном сиянии золотых украшений и рыжих огней высоких колон размышлял о том, что могло бы быть и что осталось…
А осталась сестра Дис и ее прекрасные мальчики. Погибший отец Фили и Кили оставил бесценное для своего народа наследие, самих наследников, которым однажды придется править Народом Дурина. Торин не мог передать трон собственным детям, дав клятву никогда не обременять себя близкой семьей, пока его люди в изгнании. И пусть эта клятва мучила «короля в изгнании», он не смел от нее отрекаться, понимая, что просто не будет ни хорошим отцом, ни хорошим учителем для собственных детей, столько боли и горечи жило в его душе и сердце. Но племянники – другое дело. Дети Дис были яркими солнышками в подземном городе. Их смех мог разноситься со сквозняком по всем залам, возносясь к потолкам, а игры и охватывали всю территорию Чертогов, ставших огромной площадкой для воображаемых сражений и погонь друг за другом. Радость маленьких сорванцов отогревала сердца взрослых, удрученных монотонностью жизни и памятью о былом, которой мучился их король. Не мало погибло детей в огне Смауга, не мало пало взрослых, оставивших сирот. А принцы напоминали гномам, что дети – это радость, а не только обязательства. И даже Торин не мог грустить долго, когда племянники лезли к нему с расспросами или пытались повиснуть на деревянном необычном щите из дуба на его руке, словно проверяя, выдержит ли он и их вес, как когда-то смог выдержать удары булавы Азога. Даже самые страшные эпизоды своей жизни Дубощит рассказывал для них как истории о героях и подвигах, тая грусть за маской рассказчика на лице. Рассказчика-очевидца, в деталях помнящего каждую историю. Ради племянников он переживал свои утраты, страхи и кошмары с улыбкой на лице, пытаясь подражать рычанию орков или демонстрируя, с какой силой его самого пытались придавить к земле ударами орудий или разрезать на кусочки. Восторг от юных слушателей окупал его мучения, ведь дети мечтали стать как дядя, а значит, хотели быть ему опорой, когда вырастут. И Торин любил их за это. За то, что мальчишки так напоминали ему его самого, Вили и Фрерина, за то, что жили вдали от своего законного дома и не унывали, наслаждаясь тем, что есть. За то, что росли не по годам, а по часам, и уже успели замучили с вопросами, когда же дядя научит их самих сражаться.
Дождавшись последнего часа не состоявшихся аудиенций, Торин отправился в столовый зал. Расположенная там же кухня кипела не только от работы, но и от присутствия там Фили и Кили.
- Доброе утро, дорогая сестра, - поймав в охапку Дис, трудящуюся с самого утра, Торин поневоле отвлек ее от дел и поцеловал в лоб, устало, но с улыбкой вздыхая. Он мало проводил времени с родным человеком, еще когда семья жила в Эреборе, и наверстывал по возможности упущенное, пользуясь такими моментами, как завтрак или общий обед или ужин, чтобы посмотреть на нее и племянников, поговорить и отвлечься. – Доброе утро, Фили и Кили, - вздернув одну бровь, Торин осмотрел сорванцов, с одной уже как будто виноватой физиономии переводя взгляд на другую, после чего поймал обоих верх тормашками и понес к ближайшему свободному столу.
- Завтрак подан! – пошутил он, отпуская со смехом детей себе на колени в забавный изворотливый клубок.

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-05-04 12:35:46)