В том, что сегодня, день в день, было ровно десять лет с того самого дня, как они все выбрались из Лабиринта, Томас видел что-то ироничное. Тогда, ещё шестнадцатилетним мальчишкой, он верил, что они пробиваются к долгожданной свободе, что всё в их жизни изменится в лучшую сторону раз и навсегда. И, если задуматься, в каком-то смысле так оно и было. Группа из двадцати одного человека принесла этому миру надежду на исцеление, а спустя пару долгих месяцев тестов, проверок и доработок надежда была претворена в жизнь, и информация о "катализаторе" была пущена по всем ныне работающим новостным каналам. ПОРОК справился со своей задачей, все усилия и жертвы, всё это было не напрасно. В то время это едва ли утешало кого бы то ни было из мальчишек, не видевших мир со всем его безумием и разложением. Их умы занимало то, что было ближе к сердцу - смерти друзей, напыщенная снисходительность сотрудников, уверявших, что скоро всё изменится и закончится, что они все отлично постарались.
- Выжить? О, ну что вы, не стоит благодарности, мы были рады, - всегда иронично отзывался в ответ на подобное Минхо, и им с Ньютом поочерёдно приходилось на всякий случай опускать ладонь на его плечо, чтобы он и не думал горячиться. Потенциальные спасители мира или нет, рядом с ними всегда находилась вооружённая охрана, и что-то подсказывало Томасу: охраняли далеко не их от влияния извне, наоборот, это была чистой воды слежка за тем, чтобы ни один "билет в счастливое будущее" не исчез из-под самого носа, преуменьшая шансы на успех.

Неимунов в группе, ко всеобщей радости, оказалось не так много, но имя Ньюта в числе первых упомянутых всё же заставило Томаса вздрогнуть так ощутимо, словно ему дали под дых. Слишком свежи были в памяти образы безумцев, которых им заботливо показали представители ПОРОКа, объясняя, что же случилось с миром, о котором они были вынуждены забыть на благо эксперимента. Картина была не радужной, а потому брюнет лично убедился, что его старшего товарища снабдили аппаратом по обнаружению "вспышки" в крови до проявления явных симптомов и достаточным количеством "катализатора" из самой первой партии, чтобы вылечить болезнь при каждом новом заражении.
- А заражения будут происходить, поверьте мне на слово, потому что ваша миссия по спасению мира не закончилась на поиске лекарства, - оптимистично уверяла их сотрудница в белом халате на одном из собраний, выглядя при этом так, словно бы она вручала нобелевскую премию всем и каждому из присутствующих, а не отправляла их на задания, опасные для жизни. - Вам предстоит отправиться в разные города страны, чтобы помочь сотрудникам ПОРОКа вылечить максимальное количество людей как можно быстрее, устраняя помехи и уничтожая инфекцию на корню.
- Устраняя помехи? Это вы так завуалировали убийство заражённых, которым уже не помочь?
- К сожалению, "катализатор" не способен обратить процесс заражения на поздних стадиях болезни, а потому, для излечения целого мира, мы должны предпринять соответствующие меры.

Томас никогда не считал себя особенным, но, увы, таковым его считали представители организации, уверявшие, что именно его вклад в разработку долгожданного лекарства был самым значительным. И всё бы ничего, скромное "спасибо" в ответ, и можно бы забыть о столь сомнительном звании, но только у ПОРОКа было припасено и собственное "спасибо" их лучшему из лучших, и нет, далеко не возможность остаться с друзьями и помочь им. Его как "единственную надежду и единственного, кто может с этим справиться" вместе с небольшой командой отправили в Топку, совершенно безумное местечко, сплошь раскалённая пустыня с приятным бонусом в виде полуразрушенного вспышками и последующими погодными условиями города, в котором едва ли найдётся хоть один не заражённый человек, не считая иммунов.
- Будет весело, - пообещал Минхо, отправляющийся, судя по тяжёлым взглядам сотрудников, в место ничуть не лучше чем выпало его коллеге-бегущему.
- Не дай себе попасться, - хлопнув его по плечу, сказал на прощание Ньют. Томасу не хватило духа спросить у того, куда его отправили, и он мог только надеяться на то, что с другом будет всё в порядке, а поставка производящегося в невероятных количествах лекарства не прервётся в один момент, подставляя блондина и оставляя на волю судьбы и пока ещё не истреблённой болезни.
Перед отбытием им всем предоставили возможность вернуть себе воспоминания о том, кем они были раньше и что с ними всеми происходило до Лабиринта и ПОРОКа. Все трое разумно отказались, подозревая, что знание будет в разы хуже всего, что они себе могли бы представить.

Надо же, десять долгих лет назад он был тем самым трясущимся подростком, прощавшимся с жизнью на подлёте к Топке. Ни капли уверенности в завтрашнем, да что там, в сегодняшнем дне, ни капли надежды на то, что удастся уцелеть достаточно долго, чтобы увидеть конец всего этого хаоса. И вот, десять лет спустя, он стоял у когда-то закрытых, а теперь едва-едва кажущихся похожими на вход ворот в Денвер, щурясь от яркого солнца и радуясь тому, что от лёгкого ветра уже вполне себе можно было поёжиться. Это значило, что климат постепенно менялся, медленно, крайне медленно, но всё же приходя в норму. Поправив сумку на плече, Томас направился в город уверенными шагами, по привычке салютуя охране с автоматами. Это был своеобразный привет старому миру, напоминание, а так же мера предосторожности на случай, если определённому количеству крэнков удалось не только скрыться в лесах при чистке, но и выжить. После всего, через что люди прошли, рисковать хрупким миром и порядком было нельзя. И хоть цены на "Катализатор" поднялись за последние полтора года, они всё ещё оставались в пределах разумного, а каждый неимун был обязан проходить проверку на "вспышку" раз в определённое время. Поначалу периодизация была раз в месяц, затем промежутки увеличились, сейчас же необходимости проверок чаще чем раз в четыре месяца правительство не видело, обзаведясь удобными детекторами болезни, распиханными по улицам городов.

Выплыть из своей задумчивости Томаса заставил голос подростка, летящий со стороны торговорого центра, мимо которого, как ему казалось, он проходил не в первый раз, хоть в Денвер жизнь его ещё пока и не заносила.
- Смотрите, а разве это не этот чувак из телика?
Из всех подлостей, что ПОРОК мог сделать и сделал в своё время, одной из самых страшных была именно эта: подобие популярности. Благо, мир ещё только возвращался к тому, что было раньше, и телевидение было доступно далеко не каждому, как и скромный тираж набирающих обороты газет. Благодаря этому его положение не казалось Томасу настолько уж критичным. Но в то же время, быть лицом превратившей его жизнь в ад организации ему хотелось меньше всего, и оставалось только радоваться, что жизнь в Топке наградила его шрамом на память, чудом задевшим только бровь и скулу, миновав глаз, да и щетина порядочно меняла образ "мальчишки с экрана" десятилетней давности до неузнаваемости.
- Нет, Джонни, что ты. Такие важные люди не бродили бы так просто по улицам средь бела дня, пойдём отсюда.

Важные люди. Фыркнув едва слышно, Томас проводил эту небольшую семью взглядом, продолжая свой путь вглубь города. Сейчас он чувствовал себя в лучшем случае уставшим, но уж никак не важным, хотя состояние его банковского счёта - единственного и неповторимого при одном-то только банке, восстановившем работу по стране для сотрудников ПОРОКа - говорило об обратном. "Привет, я Томас, мне двадцать шесть, я непозволительно богат для человека, который просто пытался выжить в этом мире, как и все, и я совершенно не представляю, что делать со своей так рано свалившейся на мою голову пенсией". Для начала, наверное, было бы неплохо поесть и оглядеться, в конце-то концов, проспект Денвера обещал ему покой, уют и жизнь, а это было именно тем, что ему сейчас было нужно. Мыча какую-то мелодию совершенно мимо нот, он свернул в ближайший переулок, осматриваясь в поиске приятной на вид забегаловки, едва не столкнувшись с кем-то нос к носу.
- Прошу прощения, что-то я замечтался. Вы в порядке? - выпалил он на автомате, улыбаясь немного смущённо - как же было всё-таки здорово улыбаться время от времени, ни о чём, просто потому что ты научился это делать, выжив, в первую же очередь - только вот улыбка почти моментально сползла с лица, стоило ему узнать знакомые длинные волосы и акцент в тихой ругани. - Ньют?

Вот так просто в жизнь Томаса, уставшего в один миг удивляться этому выгоревшему и прогнившему, покрывшемуся рубцами миру, вновь вошли две вещи: шок и чудеса. Способность быть шокированным он оставил в прошлом уже давно, ещё тогда, когда впервые попал в Топку, где запас удивительного был безграничным, а потому привыкнуть к любому дерьму, что подбрасывали будни, было особенно легко. Вера в чудеса закончилась парой лет позже, уже после получения шрама в той грязной заварушке, когда куда более важного и нужного чуда в его жизни просто не случилось. Да уж, последние десять лет, конечно, не убили, но заметно поубавили в Томасе оптимизма и веры в лучшее, а теперь... Теперь же он стоял, вновь ощущая что-то сродни духовному подъёму в этой смеси удивления и едва ли не божественного, кармического или чёрт знает какого ещё спиритуального проявления. Это было странной комбинацией, особенно если вспомнить, что мысленно он давно уже похоронил своих друзей, как и попытки хоть как-то узнать, что с ними случилось. Какой бы "важной" персоной он не был для ПОРОКа, к информации об иммунах его не подпускали ни на шаг по одной лишь организации известной причине, а значит, и шанса выяснить, живы ли его парни вообще, и если так, где находятся, не было.
И сейчас они вот так просто стояли в этом переулке, в, по сути, совершенно случайном городе, столкнувшись нос к носу будто по мановению волшебной палочки. Два старых друга, не видевшихся десять лет, за которые Ньют, похоже, почти не изменился. Всё тот же серьёзный взгляд прожёг Томаса, впрочем, скорее с раздражением в нём нежели с узнаванием, и блондинистая чёлка тут же упала на глаза. "Неужели не узнал?" Мысль показалась абсурдной совершенно, но, стоило старшему открыть рот, как всё встало на свои места и теория подтвердилась. Надо же. Похоже, шрам и щетина работали всё же куда лучше, чем брюнет позволял себе думать до этого. И такой новости бы радоваться, мол, вау, работает, только вот холод в голосе друга (бывшего друга? просто бывшего?) резал ножом по сердцу так же сильно, как и в день прощания, когда они изо всех сил играли в отстранённость, скорее всего, чтобы просто не расплакаться как маленькие. Этот холод оглушал настолько, что новоиспеченный мистер Уолкер (а именно эту фамилию ему прописали в свеженьком паспорте, из которого на него смотрело собственное измождённое временем лицо с припиской "Томас Райан Уолкер") только и мог что кивнуть, словно в оцепенении отходя в сторону и пропуская блондина, мол, я тебя не держу, товарищ, ты можешь идти куда тебе надо.

Со спины Ньют не выглядел таким уж не постаревшим, каким показался Томасу на первый взгляд. По осунувшимся плечам и хромоте, знакомой и вместе с тем забытой, почему-то кажущейся новоприобретённой и потому словно бы инородной для самого же блондина, было легко понять, как же сильно его помотало временем. Это не считая взгляда, всегда тёплого и иррационально мягкого в прошлом, а теперь пустого, выпитого. Наверное, смени старший причёску и цвет волос, а так же оденься он нетипично, бывший бегун и не узнал бы глэйдера с такой-то сталью и усталостью во взгляде. Но сейчас-то он узнал, узнал, чёрт возьми, этого тощего британца, всегда являвшегося его личным голосом разумности и баланса в Лабиринте. И чёрта с два он позволит ему сейчас вот так просто уйти, после десятка лет, когда Томас как последний идиот волновался, вспоминал, думал. Особенно вспоминал... Интересно, а сам Ньют помнил про их прощание?
- Разве так приветствуют человека, когда-то спасшего тебя и вытащившего из Лабиринта, шэнк?
Это был первый раз за десять лет, когда Томас решил воспользоваться сленгом. Первый раз, когда слово слетело с его губ так же неестественно и неловко, как и много лет назад, угловатое, непривычное, не принадлежащее ему. Но в этот момент, в эту самую секунду, Уолкер снова чувствовал себя шестнадцатилетним подростком, полным сил и стремлений, с целой жизнью впереди и осознанным желанием спасти всех, кого только можно. Одно слово, один старый друг, одна секунда - неужели это было всем, что ему требовалось, чтобы вернуть прежнего себя?
Ощущение рассеялось в тот же миг, когда блондин обернулся.

- Ну здравствуй, дружище. Приятно знать, что ты всё ещё так же хорош в выживании, - наполненная неумышленной иронией, фраза прозвучала удивительно безобидно, и бывший бегущий поспешил нагнать Ньюта, протягивая руку для рукопожатия и почти без стеснения позволяя старшему рассмотреть лицо, видимо, действительно настолько незнакомое. Или забытое, но верить в это Томасу не хотелось. Совершенно.
Рукопожатие вышло крепким и уверенным, не под стать их последнему, когда сил притворяться накануне перед отбытием уже не было, как не было и сил сидеть в отведённой каждому комнате тихо и послушно. У Томаса ушло не менее получаса на то, чтобы пробраться в комнату старшего мимо охраны, не подняв шуму, и это того стоило от и до. Если совсем откровенно, ему было неловко перед Минхо из-за того, что его компании он предпочёл компанию Ньюта. Тогда он ещё не мог себе объяснить, в чём была причина и почему один из друзей в тот вечер оказался чуточку важнее. Но ларчик просто открывался, и дело было далеко не в "том вечере", что стало понятно довольно быстро. Обычно, когда идёшь провести время с другом, не создаёшь неловких ситуаций с затянувшимися паузами, словно бы на языке вертится всё недосказанное. Обычно, когда хочешь попрощаться с другом хорошо и правильно, не делаешь прощание болезненным для вас обоих. Но это именно то, что делал Томас в тот вечер, портил всё, и бремя грядущего расставания лишь становилось тяжелее, обволакивая сердце тёмной дымкой. До того момента, как всё встало на свои места. "Пожалуй, мне надо идти", - произнёс тогда он и протянул руку для рукопожатия, последнего в мирной-тихой обстановке места, которое они почти могли назвать домом, защищённым от всего безумия внешнего мира. "Быть твоим другом было честью", - добавил он, сжимая пальцы и, кажется, полностью отключаясь "рационально", дёрнув Ньюта на себя и поцеловав в первый, но не последний за ту ночь раз.

- Не ожидал тебя когда-нибудь снова увидеть. Ты... давно в Денвере?

В собственном воображении Томас не раз и не два прокручивал сцену их встречи, обыгрывая всевозможные варианты с упорностью мазохиста, иначе и не сказать: сама мысль о том, что ни один из этих вариантов в итоге может не свершиться, ранила невозможно сильно, прямо в сердце, и тогда ещё совсем мальчишкой, он пытался бороться с этими страхами, уверяя себя в том, что как и всегда, они выстоят. Их же выбрали за то, что они сильные, а значит они смогут выстоять против всего, что решила им подготовить эта несправедливая адская жизнь. Конечно, никто и не говорил, что в этом мире им придётся просто, но слушая рассказы о том, как всё было "до" - до вспышек на солнце, до распространения инфекции, до всеобщего безумия и появления первых иммунов - довольно сложно было не укрепиться во мнении, что их мир здесь и сейчас - совершеннейший отстой, и не понятно, что именно от него следовало бы ждать. Но как не крути, бывший бегун всегда верил: если кому-то и было суждено расхлебать эту кашу, так это им. Всем вместе, даже когда они разбросаны по стране и лишены возможности связаться друг с другом. Больше никаких смертей. Никаких жертв. Только слепое выживание.

Только со взрослением пришло понимание, что дела в этом дурдоме мирового масштаба обстоят несколько хуже, чем им хотелось бы думать. Масштаб катастрофы был глобальным, это поражало воображение и занимало мысли, настолько, что не оставалось ни сил, ни времени думать о чём-то, кроме банальной последовательности: "выстрел, выстрел, удар, выстрел, укол, удар, укол, снова выстрел", и так по кругу. В такой среде для иллюзий и воздушных замков просто не оставалось места: Томас видел, как один за другим гибнут люди из его команды, кто-то умирал, растерзанный крэнками за гранью спасения, кто-то попадал под перекрёстный огонь в особо тяжёлых случаях, кто-то нелепо погибал в руинах, сделав неосторожный шаг... Казалось бы, у планеты Земля появилась тысяча и один способ избавиться от паразитов, её населявших, сократить их количество до минимума, и при таком раскладе верить в чудеса не представлялось возможным. Юноше оставалось только надеяться на то, что у его друзей, у этим несносных шенков, по которым он всё ещё скучал каждый день и о которых думал всякий раз перед тем, как сомкнуть на ночь глаза, хватит сил пережить весь этот кошмар и не стать его жертвой. Сам он был близок к подобной участи три раза, один раз схлопотав пулю в бок, другой умудрившись провалиться сквозь пол ветхого здания, чудом не переломав себе ноги при приземлении в подвале, но оказавшись зажатым рухнувшим сверху фрагментом пола (которому теперь обязан частичной нечувствительностью ноги, из-за которой в худшие свои дни он теперь прихрамывает, напоминая себе одного отчаянного блондина раз за разом). Третий раз почти стоил ему глаза, о чём вполне свидетельствует его отражение в зеркалах, возвращая его в Тот День снова и снова... Вот уже полгода как он избегал собственное отражение. Вот уже полгода как он старался не думать ни о чём и не вспоминать всех тех, кого у него забрала жизнь.

И вот один из тех, с кем пришлось уже сто раз попрощаться мысленно, стоял перед ним, держа за руку так крепко, что аж дыхание перехватывало. И ещё больше - от знакомого "Томми" с этим проклятым акцентом. Каждый раз до мурашек по коже, что десять лет назад, что, похоже, сейчас, но в отличие от времени в Лабиринте, сейчас Томас ценил улыбки куда больше. Всегда излишне серьёзный и сосредоточенный тогда, теперь он не упускал ни единого шанса поймать позитив за хвост, найти в себе эти силы на оптимизм, сколь бы призрачным и мимолётным он не был. И чёрт, улыбка Ньюта, слабая и чуть нервная стоит того, чтобы на неё ответить тем же, с большей уверенностью и каким-то нездоровым количеством тепла в простом жесте. До этого момента, Томасу кажется, он и не осознавал, насколько сильно всё же соскучился по этому невероятному человеку. Насколько чужими они стали за всё это время? Насколько изменились? Насколько отдалились? Насколько остались теми же, привязанными? Голову занимали сплошь одни вопросы, но Ньют словно поспешил ответить хотя бы на часть из них, сгребая в охапку и обнимая словно в первый и последний раз. Хватка крепче чем десять лет назад. Кажется, стал ещё выше, что всё ещё настолько же возмутительно, как и было когда-то. От волос пахнет цитрусовыми, видимо, запах шампуня, и Томас не стесняется вдохнуть полной грудью, улыбаясь шире. Ему бы очень хотелось задержаться в этом моменте, но увы. Ньют отстранился первым, утаскивая его в сторону кафе и засыпая вопросами, не во всём удобными и далеко не лёгкими. С чего бы ему начать?

- Воу, сбавь обороты, приятель, давай обо всём по порядку, а то у меня от Денвера и так голова кругом, - он улыбнулся совершенно обезоруживающе, пусть и устало, входя вслед за Ньютом в кафе и направляясь к столику в углу, самому дальнему и самому изолированному от людей. Пожалуй, им в своё время хватило общения и внимания и так, а потому минутка вдали от шума была бы как нельзя кстати.Старший, похоже, особо не возражал, немного удивлённо разглядывая старого друга, и Томасу пришлось согласно кивнуть. - Да, ты всё правильно понял: я только прибыл сюда. Пришлось немного поколесить по стране от города к городу. Много работы по зачистке тут и там, ты и сам наверняка знаешь. Не думаю, что кто-либо из счастливчиков группы А ушёл на пенсию досрочно, мы явно слишком провинились в прошлых жизнях, чтобы быть настолько удачливыми в этой. Хотя... Не то что бы я мог знать, я ведь и не видел никого с тех самых пор, как мы распрощались десять лет назад. Слышал только в самом начале, что Чака всё же пощадили, оставив на базе в качестве помощника по мелким делам. Надеюсь, ему не пришлось столкнуться с крэнками как только он подрос достаточно, чтобы не считать его ребёнком, - словно отчитавшись перед другом в почти что военной манере - привет и спасибо ПОРОКу за эту отвратительную привычку - и наконец-то выудив из сумки кошелёк, Томас поднялся вновь, неохотно переводя взгляд с Ньюта на довольно скромное, но в целом многообещающее меню заведения, интереса к которому не было совершенно. В отличие от блондина, будившего в уставшем от жизни молодом человеке то самое любопытство, что когда-то сыграло в пользу им всем. Если честно, младший не помнил, когда в последний раз интересовался чем-либо кроме обычного выживания в Топке на протяжении стольких лет. Нет, конечно, у него была ещё Бренда... Но эту историю вспоминать без сжимающей сердце тисками боли он не мог совершенно, а потому предпочитал делать вид, что этого с ним не случалось в этой жизни. Ни в этой, ни в какой-либо другой.

Заказав себе карамельный латте, излишество, непозволительное не то что в Топке, но и на базе ПОРОКа в своё время, брюнет дождался старого друга, возвращаясь к их столику и наконец-то позволяя себе немного расслабиться, вглядываясь в знакомое лицо, почти что не тронутое временем, если не считать некой напряжённости, усугубившейся явно из-за линии работы, отведённой Ньюту.
- Надо же, столько лет прошло, а ты всё такой же. Уверен, верни о н и тебе ту мешковатую одежду, ты вновь сойдёшь за подростка, - мягкость собственного голоса казалась поразительной и Томас делал всё, что угодно, лишь бы не анализировать это. В мире было лишь несколько человек, с кем он когда-либо разговаривал так, а потому манера казалась непривычной. - Уверен, тебе в своё время немало комплиментов досталось от крэнков перед лечением. Ты ведь этим занимался, не так ли? Вся весёлая лабораторная работа, при которой не соскучишься, и все дела? - кофе оказался невозможно сладким, но это было и к лучшему, помогая забыть чуть горький привкус их последнего поцелуя, так и не выходящего из головы, стоило только взглянуть на Ньюта. Воспоминание теперь почему-то казалось куда теплее, чем все эти годы, оно грело, даже моментами, когда холодные дрожащие пальцы скользили по горячей коже, обжигая, впечатывая ощущения в память. Сглатывая чуть шумно, Томас отвёл взгляд, переводя дыхание. Это было давно. Это было с другими версиями их самих. И у него не было совершенно никаких причин вот так наивно цепляться за это воспоминание детства, вернувшееся вместе с другом.

У него так же не было причин уходить от ответа про Топку.
Не было, но говорить об этом сейчас, прячась за встречные вопросы, решительно не хотелось.

- Не была мешковатой? Да она болталась на тебе как мешок на пугале! Не то что бы тебе не шло, - в добродушном хохоте Томаса не было и капли издёвки, а в глазах плескалось откровенное веселье, и нужно было очень постараться, чтобы заметить промелькнувшую в них панику от сказанных слов. Столько лет "на воле", среди людей - если, конечно, можно так выразиться, когда восемьдесят пять процентов своего времени он проводил в компании сумасшедших, относившихся к их компании сотрудников ПОРОКа как пять к одному - а он так до сих пор и не научился шутить не угловато и совсем не обидно, и, кажется, стал ещё хуже справляться с совершенно нелепыми и никому ненужными попытками быть очаровательным. Хорошо ещё, что не попытался сейчас сделать блондину действительно полноценный в своём понимании комплимент. Наверняка всё закончилось бы почти так же, как в последний раз, когда он пытался выдать что-то подобное, вызвав приступ истеричного и почти что нездорового смеха, из-за которого можно было решить, что иммуны всё же способны подхватить Вспышку, за которым последовал заслуженный удар по тогда ещё не покалеченному лицу. Заслуженный, впрочем, и научивший больше не акцентировать внимание на том, на чём его акцентировать явно не следовало. - И если что, я не сравнивал тебя с... То есть, я хотел сказать, без обид, окей?

Из-за шрама улыбаться было несколько неудобно, непривычно даже, ведь там, на их войне, поводов для подобного было не так уж много. Удачная зачистка района, спасённый сотрудник, оказавшийся в эпицентре бури, призыв ПОРОКа на мини-базу с целью пополнить запасы продовольствия и оружия - подобных поводов в своё время было хоть отбавляй, как и пьяных вечеринок по прибытию, заканчивавшихся, впрочем, после двух баночек пива в силу безумной вымотанности, и никогда не продолжавшихся на следующий день, ведь на утро нужно было вставать до рассвета и вновь отправляться в горячую точку, навстречу крэнкам и далеко не любимому, но всё же необходимому делу. Увы, всё это было ещё до возвращения в Топку, до шрама, до того, как случилось непоправимое - результат беспечности их же группы, результат их ошибки, за которую пришлось заплатить  сполна, и цена была слишком высока. С тех самых пор поводов лишний раз улыбнуться не представлялось, улыбки вообще казались бывшему бегуну переоценёнными и пустыми. "Ну же, Томас, ты - без пяти минут свободный человек. Неужели тебя это не радует? Выше нос, дружище, ты спас мир!" Ну и чего стоил этот их спасённый мир, когда юноша не мог защитить самых дорогих людей в своей жизни? Не знал даже, где находится большинство из них? Не знал, куда отправили Минхо, не знал, почему ни на одной из баз, куда отправляли его подразделение, никогда не было Ньюта, выпускать которого за пределы ПОРОКа было не только неразумно, но и небезопасно, не знал, в конце концов, куда назначили Терезу и что случилось с их связью, прервавшейся в тот же день, как их разделили, отправив каждого своей дорогой. И вот он, сидел сейчас напротив старшего, которого боялся никогда больше не увидеть, делая небольшие глотки непростительно сладкого латте и улыбаясь, наверняка выглядя немного устрашающе при учёте почти бандитского вида из-за отметины и порядочно отросшей щетины.

- Приятно знать, что им хватило ума держать тебя подальше от прямой угрозы заражения. На базе наверняка по большей части работал в защитных костюмах, - знание, что Ньюта не стали вышвыривать на улицу вопреки его... природному беззащитному состоянию, почему-то успокаивало Томаса, и в голову вновь лезли совершенно безумные мысли. А что, если бы Ньют вдруг оказался без лекарства под боком? Что, если бы какой-нибудь крэнк оказался слишком близко в своём бесконтрольном буйстве, чтобы свернуть шею или убить ещё каким, более жестоким методом? Что, если бы кто-то из этих ненормальных попытался изувечить блондина? В груди глэйдера моментально сформировался ледяной ком, заполонивший собой всё свободное пространство и не дававший вдохнуть полной грудью, и тут же появилось иррациональное желание раздеть блондина и осмотреть. Молодец, Томас, пять минут с начала встречи, а ты уже думаешь, как его раздеть... Может, он за давностью уже даже и не помнит, что между вами произошло когда-то давно. Или нашёл себе кого-то здесь, в Денвере, как только вырвался из цепких лап ПОРОКа, и думать забыл о подростковых глупостях. - Не знаю, тут всё зависит от того, что считать за "в разы хуже", пожалуй. Любителям побегать, пожалуй, моя учесть показалась бы в разы лучше, например... Ну а если серьёзно, то все мы хлебнули дерьма стараниями оперативной комиссии, и тут нечем мериться. Или гордиться. Хотя теперь я хотя бы точно уверен, что мне хватило бы сил надрать зад даже Минхо.

Беззаботный смех звенел в ушах и оседал в них приятной какофонией, отчего новоиспечённому Уолкеру, отвыкнему за полгода от веселья как такового, было совершенно плевать на непривычность и дикость подобного. Он никогда не был излишне позитивным малым, редко улыбался даже тогда, когда только-только попал в лабиринт, но годы сделали своё дело. Как и люди. Кому-то просто суждено было ворваться в его судьбу и научить многому - улыбаться, выживать, любить. Хотя последнее едва ли казалось такой уж страшной наукой, в ещё меньшей степени - такой уж незнакомой. Взгляд карих глаз вновь упал на светлые пряди, на тёмные глаза, на губы, вкус которых, как ему казалось до этой встречи, он давно забыл, но стоило взглянуть на старого друга, и горечь поцелуя в смеси с отчаяньем и чисто подростковой не утоляемой жаждой возвращалась к Томасу моментально. Впрочем, не только поцелуя...
- Занят? Ты шутишь? Я только-только приехал в город, чем я могу быть занять? Ну, кроме поиска жилья, конечно, хотя что-то мне подсказывает, что с этим мне не справиться так уж быстро даже вопреки трещащему по швам, наверняка как и у тебя, банковскому счёту, так что... Видимо, придётся поютиться какое-то время в отелях. Не думаю, что в них такой уж широкий спектр развлечений, так что, как только я высплюсь и приведу себя в надлежащий вид, я весь твой.

- Да брось, это был бы солидный вид спорта без всяких грязных приёмчиков. Красота! Думаю, дружеская драка с последующим визитом в бар, как не крути, в разы лучше, чем очередной марафон с крэнками. Не представляешь, какое это счастье - знать, что с оставшимися десятками по стране разбираться уже не нам. Видеть их больше не могу, спасибо одной потрясающей девушке за то, что хоть не буквально.
Небрежный жест в сторону собственного глаза и шрама, явно рассказывающего пугающую историю из прошлого, едва скрывает болезненность в голосе при упоминании Брэнды, но это весёлый разговор, по-своему счастливый, и потому улыбка возвращается на лицо Томаса, как всегда немного неловкая и кривоватая. Но настоящая тем не менее. Когда-то ещё в Глэйде, ещё мальчишкой, он почти не улыбался и редко шутил. Не помнил себя и жизни до Лабиринта, но, тем не менее, ощущал на себе вес едва ли не целой вселенной, не дававший расслабиться и веселиться в полную меру. Сейчас же... Сейчас всё было иначе. Мир очень медленно и печально, но приходил в норму, невыносимая жара постепенно сбрасывала градусы, по одному-полтора в пару лет, выжившие латали раны, чаще всего душевные, от потери всех родных и друзей, возрождался медийный мир, почти было полностью зачахнувший со временем. Жизнь снова кипела, настолько, насколько она могла кипеть на полуопустевшей планете. И если и было время шутить и веселиться, то оно было здесь и сейчас.

- Что, в Денвере туристический сезон и полно народа? - невесело усмехнувшись, Томас внимательно посмотрел на Ньюта. Как его можно было не узнать, с этими вечно длинными светлыми волосами, теперь собранными в, если задуматься, довольно нелепый, но очень мило выглядящий хвостик, он не представлял. Его собственное лицо за последние годы изменилось едва не до неузнаваемости, шрам и щетина усложняли задачу по опознаванию новоиспечённой звезды и спасителя "верным фанатам", пусть слухи о том, что "Уолкер уже не тот, бородат и исполосован" и расползлись по некоторым городам. Оставалось тихо надеяться, что до Денвера они всё-таки не добрались. - Ну а если серьёзно, раз тебе там комфортно, то и мне волноваться не о чем. Спасибо, - пришлось проглотить очередную глупую шутку про "это приглашение в свой номер или мне сейчас показалось?", чтобы не опозориться, но вот только мысль так и застряла в голове, звеня и резонируя, откровенно смущая своей откровенностью и подростковой глупостью. Надо же, столько лет уже прошло, столько всего было за спиной, иного, взрослого, зрелого, а какая-то околоромантическая и неуместная чушь в присутствии старшего всё равно продолжала возникать из ниоткуда. "Соберись, Томас, ну же. Это уже никому не интересно, ни тебе, ни тем более Ньюту. У него наверняка за это время появился кто-то, как и у тебя в своё время, не к чему ворошить прошлое", - строго наказав себе, он прокашлялся и собрался, поднимаясь и следуя за Ньютом. Идти так идти, в конце-то концов. Только вот сам Ньют статуей замер уже на выходе, откровенно подвисая, и не понятно, то ли задумавшись, то ли вспомнив вдруг что-то. Может, забыл что-то в кафе? - Эй, ты в порядке? Выглядишь так, словно гривера увидел.
- Что?.. А, нет, все нормально, шенк, просто я наверное не привык. Пойдем, идти нам вполне порядочно кварталов. Так значит, у тебя тоже денег столько, что ими можно было бы наш старый домик в Глэйде набить до крыши?

Старый домик в Глэйде. По-хорошему, воспоминания об этом периоде жизни и о любых элементах их "родного дома" должны были причинять Томасу по меньшей мере дискомфорт, по большей - заставлять ёжиться и хмуриться, ведь испытание лабиринтом было очень жестоким, кровавым и суровым, особенно если вспомнить, что они были всего лишь мальчишками, слишком юными, чтобы возлагать на них надежды по спасению такой непомерно большой для них планеты. Только вот почему-то родной домик, кривенький и косенький, построенный явно наугад и в надежде, что он продержится на честном слове, не вызывал ничего кроме тёплых чувств, словно бы не было ни гриверов, утаскивающих их прямо из дома по одному, ни конфликтов с Галли, ничего. Хорошее было время, детское по-своему, лишь закуска перед Топкой и массовым геноцидом своих. Пусть и съехавших с катушек, но своих.
- Я думаю, у каждого сторожевого пса ПОРОКа теперь денег столько, сколько не растратить в этом поехавшем крышей мире. Серьёзно, неужели они и правда думают, что при отсутствии банка для всех и выгоревшей наличности, мы в ближайшее столетие увидим прежние цены? Пфф, идиоты. Выдай они нам пару тысяч, нам бы хватило лет на десять вперёд. А миллиона, авось, и до старости. Которая, после всего, что было, не факт, что нам светит. Ну да не будем о плохом. Как жизнь на пенсии проходит? Чем живёшь, с кем живёшь, какие планы?

Вопросы были более чем абстрактными и общими, но Томасу в целом было плевать - ему было интересно совершенно всё, что касалось Ньюта, разве что за исключением подробностей о частоте походов в туалет и всего такого, но в остальном... В остальном, этот шенк выглядел отлично, более чем отлично, и при всех изменениях что во внешности, что в поведении, он создавал ощущение дома просто находясь рядом, просто улыбаясь вот так, просто самим фактом своего пребывания тут. "Да соберись ты уже, ну, как влюблённый мальчишка идёшь и пялишься". Последний факт, к слову, дошёл до молодого мужчины чуть запоздало и он спешно отвёл взгляд, часто моргая и подозревая, что в целом пойман с поличным, но в общем-то чёрт с ним. Ведь вокруг столько полузаброшенных полуразрушенных зданий, и всё внезапно такое красивое, такое интересное, такое важное! Куда важнее изучения каждой родинки на бледной коже старого друга.