варнинг первый: этот пост может сломать вам мозг.
еще немного варнингов под катом
варнинг второй: я скрестил бегемота с кобылой совместил марвел и мифы. второго больше. что из этого вышло - не знаю, судить вам.
варнинг третий: я немного пренебрег оформлением прямой речи, чтобы не перегружать пост болдом. ограничился правилами русского языка.
варнинг четвертый, который не варнинг: если кому интересно поподробнее об упомянутых мифах, то тутпро смерть бальдра и тут про рагнарёк. кратко, но по делу.
и варнинг пятый, последний, тоже не варнинг на самом деле: кто найдет все пасхалки (это такие отсылки в тексте к какому-нибудь произведению или к фильму, или к чему-нибудь еще такому, известному), получит плюшку. хД
Локи всегда спал очень чутко, поэтому громкое и настырное «Покайтесь» прозвучало для него как гром среди ясного неба. Ну или не очень ясного… Разлепив глаза, бог обнаружил себя в очень странном месте: стеклянные стены, пустая комната, только часы и динамик. Но даже тем, что вчера у трикстера была бурная ночь, нельзя было объяснить пробуждение в таком месте. Конечно, это могла быть какая-нибудь дурацкая мидгардская шутка, а может, чего хуже, традиция. Локи нахмурился, еще раз осматривая свою камеру, глубоко вдохнул воздух, провел рукой по гладким стенам, но никакого намека на то зачем и почему не нашел. Его похитители или как там себя называют люди, которые запирают богов в странных стеклянных кубах, не удосужились хотя бы поставить стул, чтоб было где скоротать оставшиеся шесть с половиной часов.
«Стоп. Откуда я знаю, что именно шесть с половиной?». Локи обвел помещение глазами и «похвалил» себя за внимательность: он как всегда пропустил самое очевидное. Слава Одину подсознание исправило эту досадную оплошность. Часы не показывали время, часы отсчитывали сколького его осталось. «Осталось на что?» Ответ сам возник в голове, и ключом к нему было то слово, из-за которого он проснулся. «Покаяться? Серьезно?» Локи насмешливо фыркнул. Смертные, запершие его здесь, даже не удосужились поинтересоваться, знает ли он, бог лжи, что значит это слово. Трикстер знал, но только благодаря своим путешествиям по Мидгарду. В Золотом городе, да и в остальных семи мирах, такого слова просто не существовало. Можно было жалеть о содеянном, горевать, плакать и убиваться, можно было заглаживать вину, извиняться перед жертвами, задабривать обиженных, но каяться – такого асы не знали. Боги жили по своим неписаным законам и если и были виноваты в чем-то, то муки совести по этому поводу касались только их самих, и были сугубо личным делом. Никаких публичных признаний или молитв о спасении души. Да и какие могли быть молитвы у асов, высших существ, не без оснований провозгласивших себя богами? Только смертные, слабые и ведомые, нуждались в мнимом прощении мнимым богом. Локи немногое знал о христианстве, но сама идея греха его очень забавляла: трикстер с трудом представлял себе более действенный способ загнать огромную толпу в рамки, способствующие сохранению ресурсов на планете, да еще и получить при этом право (да даже не право, обязанность!) давать волю стадному чувству, травя и забивая ослушавшихся. Конечно, времена, когда это было нормой, давно прошли, но мораль осталась, и осталась маленькая лазейка, через которую можно было избежать и адских мук, и костров общественной инквизиции. Покаяние. Сделка с совестью. Иногда, сделка в прямом смысле этого слова. Расскажи, признайся, купи, и будешь прощен. Гармония с собой, спокойствие и обещания светлого будущего прилагаются. Локи в очередной раз посмеялся над смертными, которые сначала создают одни законы, а потом выдумывают другие, чтобы обходить первые. «Если бы все было так просто, мне была бы обеспечена отдельная зала в Вальхалле, а не сырой подвал у Хель, которая будет бесстрастна и неподкупна даже когда речь зайдет обо мне»,- с этой грустной мыслью Локи опустился на пол своей темницы и закрыл глаза: торопиться было некуда. Что бы там смертные ни задумали сделать с ним через шесть часов, богу лжи и обмана, трикстеру и ётуну бояться было нечего.
Видимо бог действительно задремал: «Покайтесь» снова разбудило его, выдернув из безмятежного мира трикстерских сновидений. Локи вздрогнул и судорожно огляделся, вспоминая, где он. «Если этот голос будет напоминать мне о покаянии каждый час, поспать не удастся. Что ж, они сами не оставили себе выбора», - даже с некоторой досадой подумал Локи. Ему было интересно, что же такого сделают смертные, чтобы убить его, если он не покается. Но перспектива просидеть без дела и без сна еще шесть часов богу не улыбалась, и он решил действовать так, как и подобало бы с первой секунды заточения.
Локи отошел к одной из стен куба, создал ледяное копье поострее и запустил в противоположную стену. Но вместо звона разбитого стекла трикстер услышал хруст трескающегося льда и перезвон осколков, рассыпавшихся по полу. Осколков от копья. Бог мысленно поставил плюсик тому, кто создавал эту темницу: хоть какие-то попытки удержать трикстера внутри он принял. Обычное стекло разлетелось бы вдребезги, но раз оно этого не сделало, напрашивался вывод, что оно было ударопрочным, пуленепробиваемым или каким-нибудь таким, защищенным от привычных людям опасностей. Сменив ледяное копье на самое обыкновенное, с металлическим наконечником, Локи швырнул его в стену своей темницы и получил тот же самый результат, что и в прошлый раз: оружие не оставило ни малейшего следа на стекле. Но это лишь подтверждало тот факт, что люди позаботились о том, чтобы пленник не сбежал. Правда они видимо не учли, что пленник-то у них представляет из себя куда большую угрозу, чем экипированный до зубов убийца-стеклорез.
Усмехнувшись этой мысли, бог сотворил небольшой алмазный кинжал и провел им по стенам камеры, попутно едва не оглохнув от неприятного звука. На стекле не осталось ни царапины. Локи продолжал водить лезвием, но ничего не происходило. Бог поупорствовал еще немного, и только убедившись, что все его попытки вырезать себе путь наружу абсолютно безрезультатны, убрал кинжал. Означать это могло только одно: на камеру было наложено заклинание или само стекло было не мидгардского происхождения. «Магию я бы почувствовал, да и стекла прочнее алмаза нигде кроме Асгарда не делают». Локи закрыл глаза, сосредотачиваясь, раскинул руки в стороны и стал искать следы заклинаний, нити и зацепки, которые помогли бы ему выбраться или хотя бы понять, кто устроил этот спектакль. Но ничего не было: все вокруг было абсолютно лишено хоть какой-нибудь магии, и больше того, не вело никуда кроме Мидгарда. Отказываясь верить в это Локи, швырял в стеклянные стены одно заклинание за другим, каждое сильнее предыдущего. Но чем больше сил бог тратил, чтобы сделать еще одну бесполезную попытку, тем меньше надежды у него оставалось, что все происходящее – чья-то неудачная шутка, которая будет стоить ее затейнику жизни.
«Покайтесь»
В конце концов отчаявшись что-либо сделать со стеклом или найти хоть какую-то слабину во всей конструкции, Локи опустился на пол и решил воспользоваться тем оружием, которым всегда владел лучше, чем другими: умом.
В своей магии трикстер был уверен: она еще никогда его не подводила, и он отвечал ей тем же – бережно лелеял, хранил и преумножал. Прятал. Но от асов мало что можно было скрыть, особенно когда тебя использовали как палочку-выручалочку в самых безвыходных ситуациях. Поэтому в Золотом городе знали, что бог лжи и обмана – силен, кто-то даже поговаривал, что против его магии, как против лома, нет приема. Локи старался быть скромен, помня конец этой присказки. Другим ломом был Один – обойти его в искусности волшбы еще не удавалось никому. Но мысль о том, что к затее со стеклянным кубом мог быть причастен Всеотец, показалась трикстеру дикой. «Уж кто-кто, а он-то знает о всех моих грешках и без покаяния. А о тех, что не знает – догадывается. Мелочи ему неинтересны». И, тем не менее, сколько раз Локи ни начинал рассуждать заново, все нити сводились к Одину. Богу даже начало казаться, что он видит какой-то знакомый след от его заклинаний, но ощущение тут же рассеивалось, не успев толком оформиться.
Но даже если Локи и признавал, что Всеотец здесь как-то замешан, это ровным счетом ничего не объясняло. Только окрашивало ситуацию в темные тона: людей по прошествии четырех с половиной часов можно было бы раскидать по сторонам, убить горе-затейников и уйти с миром, но провернуть что-то подобное с Одином не стоило даже пытаться.
А значит, выход у бога оставался только один: покаяться. «Но что говорить? Что Всеотец хочет услышать?». Тут надо было хорошенько подумать, чтобы ненароком не взболтнуть лишнего. Сказать достаточно, но не все. Даже Один не всесилен и не всеведущ – о маленьких шалостях, задуманных и горячо лелеемых трикстером он точно знать не мог, да и не стал бы ради этого так изощряться. Хотя вопрос, зачем правителю Асгарда вообще нужно было так изощряться, чтобы что-то вытянуть из бога лжи и обмана, тоже оставался открытым. Ведь кинжал у горла или магические путы, на крайний случай, упростили бы ему задачу и ускорили бы процесс. «А может дорогому папаше, стало скучновато на своем золоченом седалище», - с горькой иронией подумал Локи.
«Покайтесь»
Голос из динамика сбил трикстера. Он был готов признаваться в мелких (да и не очень) гадостях, но теперь в голову лезла какая-то ахинея.
- Что ж, раз ты так хочешь, Один, я покаюсь. Честно, я не оценил, что ты так нагло воспользовался этим словом для своих сомнительных целей. Попрание чувств верующих, все дела, знаешь ли. Но не мне тебя учить, правила игры твои, и раз ты решил, что можешь судить меня, то пусть будет по-твоему. На этот раз.
Хотя заикнувшись про правила, я конечно погорячился. Они мне не ясны, и поэтому есть вероятность, что даже если я все оставшееся время посвящу перечислению своих грехов, ты все равно убьешь меня. Я не знаю, что ты хочешь услышать, и поэтому не знаю, что говорить и с чего начать. Ведь не за сотни трупов, что я оставил после себя в Нью-Йорке, ты решил лишить меня жизни? Не про украденные у Идунн яблоки и не про заплутавших по моей вине путников ты хочешь слышать, так? Мне бы доставило огромное удовольствие рассказать тебе про горячие ночи, что я проводил с прекрасными валькириями, да и не только с ними, мне бы доставило удовольствие потрепать твои старые нервы наиподробнейшими описаниями, чтоб тебе завидно было, но это конечно не улучшит моего положения. Кстати о зависти. Смертные говорят, что от нее зеленеют. Ты же помнишь цвет моего плаща? Я не подбирал специально, честно, но подсознание, говорят коварная штука. Никому я так не завидовал как Тору, но ты ведь и так об этом знаешь. И моя ненависть к тебе не будет таким уж откровением: о ней разве только младенцам неизвестно. Я возомнил себя лучше всех и решил нести свет этой истины людям, но разве не был я уже наказан за это? Разве вся Асгардская братия не отомстила мне за это сторицей? Я был остер на язык и не умел держать его за зубами, и многих обидел не делом, а только лишь правдивым словом, но ты же знаешь об этом и без спектакля со стеклянным кубом и одним актером, которому не объяснили его роль. Может быть ты хочешь услышать, что мне стыдно за все сделанное, противно от самого себя и отчаянно жалко своих жертв? Ты хочешь услышать, что я каюсь?
Локи хотел быть спокоен, рассудителен, искренен. Хотел, чтобы его слова звучали серьезно и правдиво, чтобы признание было похоже на признание. Но не вышло. Слово цеплялось за слово, и бог уже не мог себя остановить. Он злился, и это туманило его рассудок, и чем больше он пытался себя обуздать, тем ядовитее и желчнее были слова, что слетали с его языка.
- Ты хочешь услышать, что я каюсь?! Да сколько угодно! Я убивал, крал и обманывал, и, пресвятые твои панталоны, мне так жаль! Спал с кем придется: как выберусь отсюда, так сразу женюсь на всех недовольных сим фактом! Был корыстен и зол: все верну, за все попрошу прощения! Завидовал, но впредь не буду! Раньше плевать я хотел на тебя и на братьев, теперь я молю у тебя и у них о прощении! Ел и пил себе в удовольствие, мне сесть на диету?! - Локи не говорил, он кричал, задыхаясь от распирающего его смеха. – Но ведь ты же не поверишь ни единому моему слову, ни единому моему «каюсь»! Я создан таким, что ни о чем не жалею и ни о чем не вспоминаю, как же мне каяться, даже если б и очень хотелось?! Как, скажи мне, Один, возложивший себе на голову терновый венец?!
Ответом Локи послужил только его собственный смех, вырывавшийся из груди истерическими толчками, дикий, леденящий душу, почти гогот. Трикстер оперся на стекло и сполз по нему вниз, словно ноги были не в силах больше держать его. Он хохотал как безумный, но не мог остановиться. Оставленный наедине с сумасшествием, полосующим разум, и без права отдаться в его удивительные объятия, Локи просидел еще час. За этот час прозвучало одно «Покайтесь» и стремительно приближалось другое.
Трикстеру казалось, что, сколько бы он ни думал над загадкой, загаданной Одином, из этого уже ничего не выйдет. Слишком много гадостей он наговорил, чтобы тот отпустил его. Да и раскаяния в его душе не прибавилось ни на грамм. Шутка хороша, пока она остается шуткой чуть больше, чем наполовину, но это представление с кубом пересекло ватерлинию и переполнило терпение Локи. Богу хотелось ударить кого-нибудь, разнести все окружающее к ётунам и уйти в закат, чтобы потом тенью настигнуть своего мучителя в черной ночи Асгарда. Но бить было некого, единственной вещью, которую можно было сломать, были часы, а о закате и думать не стоило: в непроглядной тьме, царившей за стеклом, казалось, такого понятия вообще не существовало. Поэтому Локи довольствовался лишь методичными ударами кулаком о стекло. Бесполезность этого действия напоминала трикстеру о его бессилии, но это было лучше, чем сидеть без движения оставшиеся ему два с небольшим часа.
Один удар вышел совсем неудачным: Локи разбил костяшки пальцев, и по рукам быстрыми каплями потекла кровь. Он слизал ее и хотел было залечить досадные ранки, как его вдруг словно огрели по голове. И почему он не подумал об этом раньше? Почему не вспомнил, как мог забыть? Больше не обращая внимания на кровь, Локи уставился в пустоту за кубом, застыв, шокированный пониманием того, что хочет услышать Один. Тайну, которую он, бог лжи и обмана, спрятал даже от себя. Спрятал за самым надежным, как ему казалось заклинанием, ведь он так давно не чувствовал привкуса собственной крови во рту.
«- Что это мелкие творят на тинге?
- Как, ты не в курсе? Нельзя так надолго отлучаться из Асгарда, все на свете пропустишь. Нашему братишке стали сниться кошмары, и он насмерть перепугал ими маму. Так что она решила, что все живое поклянется беречь мелкого. Уж не знаю, как ей удалось уговорить все живое, но факт налицо.
- То есть Бальдр теперь у нас вроде как бессмертный?
- Получается что да, - Тор усмехнулся. – А ты не завидуй.
Одинсон хлопнул Локи по плечу так, что у того подогнулись колени и ушел».
Словно это было тысячу лет назад. А может оно и в самом деле было так давно? Трикстер не сказал бы с точностью. Он не завидовал, нет, нет, нет! Это просто мелькнула в голове короткая и ужасная мысль и тут же исчезла. Мало ли какие мысли мелькают в голове. Да и Бальдр всегда был чудесным мальчиком, в отличие от Тора.
«- Сильна же моя царица, что смогла сотворить такое колдовство.
Послышались шорохи, смешки, папино фырканье.
- Ах, ну перестань! Ничего я не сильна, есть вещи мне неподвластные.
- Это какие же такие?
- Плохо я знаю мидгардскую природу, и не со всех растений и животных я брала крепкие клятвы. Да и слишком молоды многие побеги и звери, чтобы клясться.
- И что же не клялось тебе?
Локи изо всех сил зажал уши и хотел убежать, но ноги не слушались его и стали словно ватные.
- Омела и клевер, роза и ландыш…
Издав истошный крик, Локи все-таки сорвался с места и, перекинувшись в ворона, исчез в темноте».
Он не хотел знать этого, услышал случайно и все бы отдал, чтобы забыть. Омела засела в голове, и он жег это растение, едва завидев, но не мог распрощаться с веткой, что спрятал под подушкой.
«- Почему ты не играешь в любимую игру Бальдра «убей меня и не будь проклят всем Асгардом»?
- Я слеп и не вижу, где Бальдр, - мальчик, стоявший в стороне, сконфуженно улыбнулся.
- Прости, я не знал, - Локи было неловко. И страшно».
Он хотел бы, чтобы этого диалога никогда не было. Чтобы Хёд не привязался к нему, чтобы лучше проклинал и ненавидел, как многие другие. Локи буквально убежал из Асгарда, но когда вернулся, первым делом навестил слепого мальчика. Трикстер старался не знать зачем.
Это было целую вечность назад, когда Тор был всего лишь старшим братом, а не правителем Асгарда, когда он сам еще не знал о своей природе и когда мысль о стреле из омелы в руке Хёда наводила на его душу леденящий страх. Многое изменилось с тех пор: Бальдр перестал быть светлейшим ребенком, а Локи перестал бояться себя. Но угрожая Тору расправой, Локи всегда знал, что не сможет убить брата. Не хватит сил, магии, ловкости, сноровки, чего-нибудь еще, и даже дикая ненависть не изменит этого. Убить старшего Одинсона трикстер не мог, и оттого это страшное желание не пугало. С Бальдром все было иначе: Локи мог выбирать, и это был самый страшный выбор в его жизни, который, как ему казалось, он уже сделал.
«- Как же асы поймут, что Рагнарёк грядет?
- Петухи и птицы подскажут им, а Хеймдаль будет трубить в Гьяллархорн.
- И никак раньше не узнать?
- Разврат и братоубийство покроют землю, человек не будет щадить человека, и все погрязнет во зле.
- Да неужели, вёльва, не будет никакого знака?
- Как же, будет. Сын твой, светлый Бальдр, падет от руки глупца, направленной хитрецом».
Один принес это пророчество в Асгард, как чуму, и оно накрыло Золотой город тишиной и мраком. Асы боялись проснуться от звука Хеймдалева рога, боялись узнать, что Бальдр мертв, боялись даже криков петухов по утрам, да так, что вскоре не осталось ни одного ни на одном дворе. Ничего этого Локи не видел: он скитался по мирам, решив порвать с Асгардом раз и навсегда после падения с Биврёста. Но у пророчеств свои пути, и речь вёльвы нашла дорогу к ушам Локи. Тогда он был ослеплен ненавистью к своей приемной семье, и Бальдр он тоже причислял к ней, но у трикстера хватило ума и силы воли сделать выбор, который должен был быть правильным. Бог магией и рунами заставил себя забыть и об омеле, и о Хёде, и о бессмертии Бальдра. Он сказал себе, что делает это не для семьи и не для Бальдра, а для собственной же жизни, ведь Рагнарёк грозил смертью не только ненавистному Одину и Тору, но и ему самому. И только когда начнется «разврат и братоубийство» и «человек не будет щадить человека», и в мире и без того польются реки крови, и когда он, бог обмана и лжи, маг и трикстер, будет втянут в это настолько, что его ранят, и он ощутит собственную кровь во рту, только тогда он вспомнит и совершит неизбежное.
Но сегодня был не тот день, когда чары должны были разрушиться. Случайность, совпадение, какая-то дикая игра Одина? Был ли это точный расчет Всеотца или просто все пошло не по плану? И если был, то зачем ему приближать гибель богов? Локи не знал. Но выбирать опять нужно было ему, и побыстрее: «Покайтесь» снова разорвало гнетущую тишину стеклянного куба.
Внутренним чутьем Локи знал – он нашел то, что хотел услышать Один. Поэтому молчание почти точно будет означать смерть. Сознаться же значило позволить Всеотцу судить Локи там, где у правителя Асгарда не было власти, ведь никто не волен противиться судьбе. Признание могло вообще значить для трикстера что угодно: от нравоучительной беседы с кинжалом у горла, до каких-нибудь магических пут, которыми его прикуют к скале, лишь бы он только не. Но остановит ли это бога? Чему быть, того не миновать – это знают все асы, и попытки образумить или заковать в цепи – всего лишь попытки отсрочить неизбежное. Локи казалось, что он знает наилучший способ отсрочки: снова воздвигнуть заклятие забвения и держать страшный секрет в старом тайнике до поры до времени. Но даже если допустить, что он признается и сможет снова сотворить то сложное волшебство, оценит ли Один его поступок? Не решит ли «для верности» наказать и подвесить над ним змею, истекающую ядом? Локи совсем не хотелось лишиться своей свободы, силы и магии, да и еще и не понять при этом за что.
Время шло, а трикстер не мог принять решение. Когда он снова начинал злиться, ему буквально хотелось рассказать всему свету о том, что Бальдр все же не бессмертен и что он, Локи, убьет его, как только выйдет отсюда. Убьет и вскоре сам сгинет в пучине Рагнарёка. Последнее остужало пыл трикстера, и ему начинало казаться, что он готов стать жертвенным агнцем, который отдаст себя на волю победителя и тем самым задержит смерть всего на свете еще на чуть-чуть. Потом Локи вспоминал жесткое лицо Одина, которому никогда не было присуще милосердие, и снова начинал ненавидеть Всеотца, хотя бы за то, что тот неизвестно зачем поставил трикстера перед этим выбором.
«Покайтесь»
Голос прозвучал неожиданно, беспощадно и в последний раз. Дальше медлить было нельзя. Умирать просто так Локи не собирался и, поскольку его мозг не выдал больше ни одного способа остаться в живых и при этом не привести весь мир к преждевременной гибели, он решил сознаться и тут же начать плести заклятие вокруг своих воспоминаний.
- Теперь я буду краток, потому что я все-таки понял, по каким правилам ты заставил меня играть. Хотя цели игры я до сих пор не вижу достаточно ясно, чтобы сказать тебе, стоит ли игра свеч.
Я знаю, как убить Бальдра. Я видел это так ясно и четко в своем воображении, что иногда сомневаюсь, а не воспоминание ли это? Нет, конечно. Пока. Но его смерть – это то, что потешит всех моих демонов. И гордыню, и жажду крови, и жажду власти, даст выход ненависти, злобе и обиде. Это то, что навсегда усадит меня на корму Нагльфара, пускай пока и невидимого. Я не хочу убивать его, потому что он светл и добр и брат мне, но судьба всегда приходит за нами, и я не стану исключением. Поэтому, Один, прошу тебя, отплати мне той же монетой, что и я заплачу тебе сейчас. Или оцени хотя бы то, что я наступил себе на горло, прося тебя о пощаде.
Бог лжи конечно покривил душой: Бальдра убивать он не хотел лишь потому, что его смерть должна была означать скорую кончину и самого трикстера, но в общем он был куда искреннее, чем когда первый раз открыл рот в этом стеклянном кубе. Не теряя больше ни минуты, Локи встал в центр своей камеры и начал плести заклинание. Слова эхом отражались от стен, и в сосредоточении и напряжении прошло оставшееся время. Локи успел закончить колдовство, но понять, был ли этот последний час последним часом его заточения или последним часом его жизни, он так и не смог: темнота опустилась на куб и поглотила бога.
.gif)