Обострённое чувство долга и несгладимой вины перед ним было свойственно Вэйлону настолько, насколько оно было бы несвойственно любому другому человеку, оказавшемуся бы на его месте. Лежащий в бинтах и гипсе на больничной койке, скорее всего, и не слишком-то заслуживал такого обращения со стороны своего постоянного посетителя, - так бы сказал любой здравомыслящий человек, глядя на того, кто всего лишь несколько дней назад пытался отнять у него самое дорогое. Жизнь. В конце концов, любой бы на месте Парка был счастлив такому концу. Концу, который его ни к чему не обязывал в стенах психиатрической лечебницы, где всего за сутки, проведенные в качестве и обычного подопытного, и жертвы таких же подопытных, не могло заставить кому-либо сострадать.
Но, что парадоксально, именно Эдди Глускин оказался тем, кто ценой своей жизни спас его от пациента, время от времени промышляющим каннибализмом в прямом смысле этого слова. И именно поэтому мужчина вместе с хирургом практически без сна и отдыха ошивался у кровати больного уже около двух суток. Он помнил свой первый день здесь. Ему самому нужна была медицинская помощь, но он, словно ошалелый, просил внимания далеко не к своей персоне, ставя на первое место того, кому пришлось тяжелее всех.
Забывшему обо всех его грехах, Вэйлону удалось добиться от врачей хотя бы нескольких дающих надежду слов: - «Мы сделаем всё, что в наших силах». Эта фраза до сих пор эхом отдавалась у него в голове. Ровно так же, как и успевшее стать для него чем-то привычным слово «Дорогая».
То было не его виной, - самоубеждение. Оно, как и всегда, работает бесперебойно, помогая абстрагироваться программисту от реальности.

Очередное утро. Вэйлон стоял и смотрел в окно. Туман. Плотный туман окутывал улицу, точно так же, как мысли о смысле жизни в голове Вэйлона окутывали мозг. Сколько уже «Жених» провёл в реанимации? День? Два? Пять? Неделю? И до сих пор никто из врачей не давал гарантии, что он выживет. Никто не хотел больше давать ложных надежд, окромя той, которую ему удалось получить в тот самый первый день. Мужчина не понимал своего состояния. Он не хотел этого делать. Хотя бы ради себя. Потому что последнее время он чувствовал себя живым исходя только из того, что отделаться от мысли своего причастия в пребывании Глускина в предсмертном состоянии у него не получалось даже на самую малую часть. Ему больше не было страшно за свою жизнь. Ему не было страшно находиться с ним в одной палате. Ему не было страшно. Хотя и это утверждение довольно шаткое, ведь он всё же боялся. Боялся, что чужая смерть сломает его полностью. Боялся, что Эдди никогда не услышит от него слов благодарности, которых он так заслуживал. В конце концов, будь Парку плевать, он бы не был здесь частым гостем, верно? И не просто частым. Единственным гостем, который изо дня в день не забывал навестить этого человека, одинокого и несчастного. Он будто бы знал его уже давно; знал, что всю свою жизнь Глускин чем-то занимался, но чем именно - не знал, и это как-то выбивало программиста из равновесия каждый раз, когда он пытался найти логическое объяснение, почему же он до сих пор не плюнул на это дело, продолжая где-то находить деньги на содержание совершенно незнакомого мужчины кроме того, которое он и так прекрасно осознавал.
Это можно было сравнить с похмельем, когда друзья рассказывают, как ты всю ночь развлекался и кутил, но сам ты ничего из этого не помнишь и вспомнишь ли? Когда ты наутро просыпаешься и что-то делаешь, но не понимаешь, что именно и для чего. Когда у тебя в квартире парочка неизвестных людей, но ты не стремишься поскорее сплавить их из дому, прекрасно понимая, что ты, видимо, сам и пригласил их к себе, чтобы продолжить веселье где-нибудь, где будет намного уютнее.

Мужчина по-прежнему рассматривал пейзаж за окном и молчал, не реагируя на чьи-либо речи, даже на речи медсестры. Сюда заходил и доктор на утреннем обходе, все они были вежливы и пытались как-то его подбодрить, но Вэйлону, по правде говоря, и так было не до этого.

- Эдди... - он подсаживается ближе к больничной койке, склоняется чуть ниже и тяжело вздыхает, прося медсестру оставить его наедине с Эдди, и та послушно выходит, закрывая за собой двери. Он уже давно перестал ждать чуда, но теперь он хотя бы может «поговорить» с тем, кому обязан жизнью. Сделать то, чего за всё это время он всё ещё не сделал, предпочитая разговорам полнейшую тишину. Расслабляющую и не позволяющую ему устраивать более глубокое самобичевание. Мужчина обхватывает обеими руками чужую ладонь - такую крепкую, но удручающе холодную и обездвиженную, - Эдди... Прости меня, - Парк перехватывает его пальцы, подносит их к губам и коротко целует. Программист и в дальнейшем не выпускает чужой руки, желая таким образом контролировать каждый его вдох и выдох, чтобы быть уверенным хотя бы в том, что в нём всё ещё присутствует жизнь.

В этой небольшой комнатке были слышны даже сердцебиение больного и его тихое дыхание. Все эти дни с момента поступления спасателя в больницу, он почти не спал. Он не спал даже дома, когда ему предоставлялась такая возможность. А глаза… В его глазах отчётливо читались грусть и печаль, - Пожалуйста, проснись, - Вэйлон не контролирует своих эмоций, позволив себе даже небольшую слабость. К тому же, сдерживаться от слёз к этому времени было уже выше его сил.

- Дорогая? Почему ты плачешь? - хриплый голос разносится по практически пустой палате и эхом доносится до слуха Вэйлона. Он вздрагивает, изначально списывая это на усталость и слуховые галлюцинации. Но всё же открывает заплывшие от нехватки сна и мокрые от слёз глаза. Удивлённо смотрит в сторону Глускина и по прежнему не верит своему...простите...счастью? Ведь не скажешь, что блондин - первый в очереди, кто скучал по нему.
Однако, он был всё же единственным, кто искренне переживал за него. Единственным, кто хотел ему по-настоящему помочь, а не так, как тому помогали врачи клиники Маунт Мэссив, - Подожди. Нужно позвать врача... Чудо. Это настоящее чудо, - он и сам не заметил, как ещё крепче сжал его ладонь своей цепкой хваткой. Он, признаться честно, до сего дня и не подозревал, что в нём вообще есть столько сил. Соскользнув со стула коленями на пол, блондин грудью упёрся в железный бортик кровати, одной рукой касаясь теперь уже чужого лица, ощупывая его и наскоро осматривая всего пациента вдоль и поперёк, чтобы окончательно убедиться в том, «Жених» действительно пришёл в сознание, - Доктор! Скорее сюда! - в свете последних событий его голос был весьма возбуждён, и мужчину мало волновал тот факт, что, придя в себя, Эдди Глускин может не отказаться от своих нескромных убеждений и старых желаний.

Интересно, связано ли пробуждение Глускина с тем, что Вейлон был сейчас предельно откровенен и открыт? От чего-то создавалось такое ощущение, словно ненавязчивые искренние слова сожаления и своеобразная просьба-мольба о возвращении клинического психа в этот мир стали неким волшебным заклинанием, вернувшим оного сюда. Эдди не мог сейчас так просто снова окунуться в свой мир небытия, поэтому вовремя подоспевшие врач и медсестра, знающие толк в подобных делах, принялись исполнять свои обязанности и данное Парку слово «сделаем всё, что в наших силах».
- Я должен остаться с ним, - удушливое чувство вины, поглощающее всё сознание Вейлона, мешало ему оставаться хладнокровным и спокойным: программист боялся отвести взгляд от своего спасителя, боялся потерять этот контакт, который наверняка после того, как оборвется потеряет свою магическую силу. И тогда Глускин совершенно точно снова потеряет сознание, а именно этого сейчас Парку хотелось меньше всего. Но медсестра была настойчива, а лечащий врач – навязчив, и все закипающее недовольство Вейлона пришлось направить в другое русло.

- Дорогая? Почему ты плачешь? - вновь в голове зазвучали слова, после того, как он вышел из палаты и за ним наглухо захлопнулась дверь. Разве он плакал? Нет, точно же нет.
Недоумение скользнуло по лицу мужчины, когда он провел ладонью по влажной щеке. Кажется, он даже нелепо улыбнулся, отмечая про себя, что больше таких слабостей себе позволить не может. Другое дело - чем ярче он понимал, что плачет, тем сильнее хотелось выплеснуть весь негатив посредством слёз, но Парку довольно в скором времени снова разрешили пройти в палату. Когда Вэйлон слегка надавил на дверную ручку, аккуратно, не проронив и лишнего звука, почти на цыпочках протиснулся обратно в палату, Эдди всё ещё мирно посапывал на больничной койке, вынуждая своего единственного посетителя в который раз сопереживать своему спасителю. Запах больницы уже приелся и не вызывал такого отвращения, как пару дней назад. Удивительно, за столь короткое время он выучил весь персонал и даже некоторых пациентов, но в составлении компании по прежнему был верен только одному.

В невыносимом ожидании программист меланхолично смотрел в окно, наблюдая, как вязко и томно плывут серые тучи, принося в город дождь и слякоть. Но вдруг бархатный тихий голос отвлек мужчину от увлекательного занятия, вынуждая повернуть голову в сторону источника звука. Знаете, такого не бывает. Сейчас, тот самый парень невысокого роста, с лохматыми светлыми волосам, с бледным и уставшим лицом искренне был счастлив второму пробуждению своего спасителя. Казалось, забыто было всё, что случилось с ним не так давно. Казалось, что здесь и сейчас находится кто-то, кто был ему очень важен.
- Д-да, доброе утро, - сказал Вэйлон слегка испуганно, но в то же время как можно мягче, подходя к Эдди медленными маленькими шажками, – ты помнишь меня? - на этот раз он решил не звать врачей, мотивируя свой поступок тем, что тому, должно быть, так станет гораздо комфортнее. Но вот имел ли Парк вообще право находиться здесь, если всем сердцем желал Глускину смерти? Впрочем, всё это стало для программиста уже неважным ещё тогда, когда он, униженный и с дрожью во всём теле, фактически умолял здешних врачей переключиться с него на того, кто в помощи нуждался гораздо больше.

Каждое утро, накаченный лекарствами, весь в ссадинах и синяках на руках и ногах, Жених всё чаще напоминал Вэйлону его самого - жертву непредвиденных обстоятельств, подопытного кролика и зверя, загнанного в тупик. У того не было выбора - ему не дали возможности решить самому. Возможно, - по крайней мере, IT-ишник не исключал такого варианта, - особо опасный пациент лечебницы Маунт Мэссив таковым на деле не являлся. Хотелось верить, что в своём прошлом Эдди был самым обычным человеком с самыми обычными потребностями, жизненными ценностями, желаниями и мечтами. Но чем больше он строил предположений о том, что было, тем больше думал над его предстоящей жизнью.

Мужчина ведь даже не знал, что за личность скрывалась под маской его лица. Зато лицо Глускина во время игр в прятки он мог воспроизвести просто закрыв глаза. Но он был уверен, что за его действиями и поступками скрывалось нечто большее. Что-то, чего не мог понять нормальный человек. Что-то, что было далеко от понимания каждого из нас.
Поэтому-то программист все время так заботливо отзывался о нём, вызывая у персонала непонимающие взгляды. Неужели незнакомый человек с улицы, из его недалёкого прошлого действительно был настолько важен? Но, может, он просто обманывал себя, обманывал окружающих, пытаясь хоть как-то скрыть страх перед неизвестностью? Быть может, Вэйлону проще было думать, что Глускин значителен, нежели считать, что он просто никому не нужен, даже ему и даже своим родителям, которые ни разу не приехали навестить своего сына.
А были ли они вообще?
Была ли у него семья?
Ведь Эдди совсем другой: он казался Вэйлону не из его привычного мира, а из мира, который ему был неизвестен. И он хотел его узнать, во только пока не был до конца уверен, стоит ли доверять своим иллюзиям, своему желанию помочь и, самое главное, стоит ли верить самому.

- Пожалуйста, только не делай резких движений, и так выглядишь паршиво, - сколько раз и так за день Парк выбегал из палаты при малейшей трудности или каверзном вопросе? Он хотел помочь. Но как можно помочь человеку, которого ты даже не знаешь? Нужно стать еще сильнее и встретить проблемы с гордо поднятой головой. Дать отпор любым трудностям и сражаться за двоих, - я даю слово никуда не уходить, - слова дались ему с трудом. Вот ещё вчера он с ужасом убегал от него, а сегодня даёт далеко не лестные обещания совершенно незнакомому для него мужчины и присаживается рядом, начиная без разрешения врача аккуратно виток за витком снимать с его головы бинт.

- «Оно» намного лучше, чем раньше, но небольшие ссадины ещё остались, - избавив своего спасителя от очередных оков, не таких крепких и жестоких, всего-лишь хлопковых, но по мнению самого Парка достаточно грубых и не приносящих от своего присутствия максимума удобств голове, честно признался он. В принципе, Вэйлон старался всегда говорить максимально честные признания, отчего даже самый маленький обман со скрытием некоторых фактов очень сильно коробил его совесть. Тем более, это – не та вещь, которая требовала от Парка подобной хитрости.

«Все невесты будут выстраиваться в очередь», - программист бы с превеликим удовольствием для разрядки обстановки добавил и этих слов, но, к своему удивлению, решил аккуратно обойти навязчивую тему стороной с целью не воротить прошлое. Ни своё, ни своего спасителя. Парк боялся быть понятым неправильно, поэтому предпочёл вообще не открывать рта без надобности. Да и раз второй по-прежнему не помнил всех деталей, значит, судьба даровала ему второй шанс, и Вэйлон не хотел этот самый шанс у Эдди отбирать. К тому же, как он уже давно успел заметить, внешне тот был куда приятнее, когда на лице не оставалось больше тех, леденящих от одного лишь взгляда, глубоких ран и нарывов, а пристальный взор ярко-голубых глаз словно молил Парка о помощи и просил не бросать. От того, пациент рисковал быть под опекой блондина на фоне данного только что им же обещания, как минимум, ещё пару недель. Он поможет ему освоиться в новом мире. Он сделает всё, на что будет способен морально, физически и материально. Он постарается быть ему не только опорой, но и другом, которого у того, возможно, никогда не было. У Эдди не будет повода считать себя одиноким. О чём ещё можно мечтать, лёжа на больничной койке без малейшего понятия о том, кем ты являешься на самом деле и что значимого было в твоём прошлом?

- Как тебя зовут? - если так подумать, то он ещё ни разу до сегодняшнего дня не видел его улыбки. Тот лишь счастливо (если данный эпитет вообще можно хоть как-то использовать по отношению к тому, что, должно быть, творилось у «жениха» в голове) и настойчиво размышлял о своей замужней жизни, мечтательно пытался выстроить свой идеал и безжалостно расправлялся со своими потенциальными «невестами», чьих имён никогда не спрашивал. Но Парку с этим повезло намного больше. В отличии от остальных, он всё ещё ходит. Как бы не парадоксально, но ходит он тоже только благодаря Эдди. Так почему бы не согласиться с тем, что «новорожденный» заслужил в ответ далеко не с силой выдавленную из себя улыбку, а опять же - самую что ни на есть лёгкую, искреннюю, пускай и слегка уставшую. На это у него были весьма очевидные причины, одна из которых лежала прямо перед его носом и ждала ответа на заданный вопрос.
- Вэйлон Парк, - очень тихо, чтобы избежать появление врача на посторонние звуки из этой палаты, произнёс программист своё имя и подтянул скатившееся одеяло чуть выше, предотвращая его падение на пол, а заодно накрывая им горе-пациента, что за прошедшие дни заставил Вэйлона изрядно поволноваться. Если ему и удавалось немного поспать, то либо в сидячем положении, либо по осторожности заснув в палате Эдди, располагаясь опущенной головой где-то у того в ногах чуть ниже колен и сопя в покрывало. Ему было абсолютно по боку, что делалось это в ущерб своему сну, комфорту, здоровью. Вообще, в ущерб всему ради того, чтобы даже будучи без сознания тому было спокойнее. На предложения пойти домой он лишь мотал головой и уезжал восвояси только тогда, когда сам считал это необходимым. Сам факт того, что Глускин находится в поле видимости, делал мужчину увереннее в том, что врачи больного не бросят, - я так рад, что с тобой теперь всё в порядке, - без доли лжи или сарказма.  Всего-лишь человеческое и тёплое обращение. Наверное, этого Эдди очень не хватало, и пока его психическое состояние стабильно, врач, пропуская Вэйлона в палату, посоветовал отвечать на вопросы оного по мере не поступления, а надобности. Если правда не сладка на слух, то лучше её обходить со всех сторон. Чему Парк, по правде сказать, противиться не стал. Какой нормальный человек захочет услышать о себе такую историю? Он ведь... нормальный. Так ведь?
- Прости меня, Эдди, - время просить прощения не в пустоту. Он осторожно касается тыльной стороной ладони чужой щеки, плавно опускаясь к ране, - к месту, куда пришёлся удар циркулярной пилы одного из призраков Маунт Мэссив, - и виновато отводит взгляд в сторону, чувствуя, что вот-вот снова заплачет, но уже толком не понимая от чего именно, - есть что-то, что я могу для тебя сделать?