SEMPITERNAL

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » SEMPITERNAL » Архив игры » Für dich geh ich viel zu weit.


Für dich geh ich viel zu weit.

Сообщений 1 страница 6 из 6

1

[AVA]http://savepic.org/6380950.png[/AVA]

http://savepic.ru/5727496.png

Lafee – Zusammen

Damon Salvatore aka Eliza

James Norrington aka Faust VIII

#ради тебя я зайду слишком далеко. они не оставили нам выбора. мы не знаем страха. мы останемся вместе. ты - для меня. я - для тебя. мы никогда не потеряем друг друга...

Стоит ли возвращаться к прошлому? Стоит! Фауст благодарен Анне за то, что она вернула ему его возлюбленную и ему не выразить словами, как он ей благодарен, но сейчас он хочет вернуться в Германию. Он хочет вернуться домой. Знакомые улицы, тот самый пляж, на котором они с Элизой когда-то гуляли... Но только ли ностальгия тянет Фауста домой?

- Он убил тебя! Этот человек убил тебя, Элиза! А они?! Эти люди... - он взбешен и она видит это. Ей страшно. Он теряет контроль. Если она не станет ему помогать, то он и сам убьет его.  - ... все это время они молчали!
- Это в прошлом, Фауст... Пожалуйста, не надо. Прошу тебя, посмотри на меня. - она тянет к нему руки, пытаясь воззвать к голосу разума, к его сердцу и к тому, во что она верит. Но слышит ли он её? Нет, он её не слышит. Слишком тяжела обида. Слишком сильна боль. Слишком долго её не было рядом.

В этот раз я буду защищать тебя. Я твой хранитель, Фауст.
Вместе, как и раньше...

[Faust & Eliza]




[NIC]Eliza[/NIC]

+1

2

[AVA]http://savepic.org/6404502.png[/AVA]

#Было так холодно, но стало тепло; было так больно, но это мне помогло. Мне кажется, я стала лучше и легче, и выдержат небо легко мои плечи. Пойдём в эту теплую осень, в туман, в город, усыпанный листьями, в море огней показывал зарево в звездах небесный экран, пока жизнь приятна, давай насладимся ей.[c]

Этот город. Стоило мне увидеть его снова, стоило мне вновь посмотреть в сторону того самого холма, на котором все еще стояла наша старая и маленькая частная клиника, в которой я когда-то проводила очень много времени, как во мне вновь как будто бы ожило что-то давно забытое и я бы могла поклясться вам в том, что мое сердце, которое уже не способно на это, забилось быстрее. Это чувство называется ностальгией, не так ли? Едва слышимой минорной мелодией, что холодными пальцами касается твоих запястий, она заставляет тебя вытащить из глубин своего подсознания весь тот ворох воспоминаний, который тебе очень дорог, пускай и некоторые фотографии в этом фотоальбоме, что называется "жизнь", уже порядком выцветшие и не способны вызвать в тебе ничего кроме боли, которая, если себя не контролировать, может превратиться в самую настоящую бурю. Будь осторожен со своими воспоминаниями. Они умеют убивать. Если вам говорят, что призраки ничего не чувствуют, то знайте, что вам врут. Мы чувствуем. Я... чувствую. И пускай мое сердце больше не перегоняет кровь по организму и пускай оно не бьется, а я не могу в полной мере ощутить прикосновение прохладного ветра к мои волосам и не могу вновь заговорить с теми людьми, которых я когда-то знала - они меня не увидят, - и пускай я больше ничего не почувствую, если поднесу руку к огню, но мне все также, как и раньше, бывает страшно, я способна любить и я... Я все еще способна чувствовать. Я не бездушная кукла и не дымка прошлого, которая, стоит лишь махнуть рукой, исчезнет. Да, я пародия на жизнь, потому что жизнью называется нечто иное, но и назвать меня мертвой тоже нельзя. Это пограничное состояние. Я жива и мертва одновременно. Простите, если я говорю загадками, но я не знаю, как мне еще объяснить то, что со мной произошло. Просто... Просто не знаю. Но я отвлеклась. Тонкая и бледная рука с длинными пальцами на которых никогда не было никаких украшений, и которую видит только лишь он, ложится на плечо рядом стоящего со мною Фауста, который бы словно о чем-то задумался, смотря на город, в котором он родился и вырос. Мягко. Осторожно. Мне просто нужно доказательство того, что это не сон, что мы дома и что он действительно рядом. Ты больше не один. Да, я не могу ощутить тепло его тела и если он сейчас дотронется до меня, накрывая мою руку своей, то ключевым фактором для меня станут эмоции и воспоминания, которые помогут мне в полной мере вспомнить то чувство, которое ты испытываешь, когда держишь кого-то за руку и как чужое тепло по цепочке из нервов распространяется по твоему организму, - нет, ну что вы, прикосновение я и правда почувствую, но в нем не будет тепла - но уже и этого достаточно мне для счастья. Возможность видеть его, знать, что я могу к нему прикоснуться и что он, в свою очередь, может сделать тоже самое. Пускай я всего лишь дух, пускай обычные люди меня не видят, но все это не важно. Главное, что он может меня видеть и слышать. Главное, что мы снова вместе. И кстати об этом... После своей смерти я и не надеялась на то, что смогу вновь увидеть Фауста, а уж тем более даже и предположить не могла, что стану его духом-хранителем, - я открыла для себя новый мир - который теперь должен был защищать его, если того потребует ситуация. Да, я понимаю, что несмотря на это он, как и раньше, будет считать, что это не я должна заботиться о нем, а он обо мне, - для него, как мне кажется, не было и нет различий между двумя моими жизнями - но чувство того, что я смогу ему помочь, что теперь я буду рядом и всегда смогу ответить ему, если он спросит, делает меня очень и очень счастливой. Я больше никуда не уйду. Никогда.

А ведь всего этого могло бы и не быть, а моя судьба могла бы быть совершенно иной... Ведь для многих, смерть - это конец, не так ли? На тот момент  - когда я еще была по-настоящему живой - я ничего не знала о загробной жизни, если можно так выразиться, да и я никогда об этом серьезно не задумывалась. Да, я верила в Бога и все такое, но эти вопросы никогда не стояли у меня на первом месте, да и в конце-концов я и сама все увидела. Тот выстрел. Лишь секундная боль, которую я даже не успела осознать, буквально на мгновение выхваченное взглядом чужое лицо, - в тот день в клинику вломился незнакомый мне человек - вспышка молнии и все. Мое обмякшее тело лежит на полу, с неестественно изогнутой шее и раскинутыми руками, по моему лицу стекает кровь, делая его похожим на страшную и испорченную маску - выстрел был прямо в голову - а я лишь могу смотреть на него со стороны. Это было... Я не знаю, как описать все это словами, но я никогда этого не забуду. Я не забуду ни кровь, ни звук от выстрела, ни лицо того мужчины, который убил меня. По какой-то причине я сразу же перешла черту, что разделяла этот мир и мир духов. Возможно, что все это произошло потому, что я была напугана, растерянна и не знала, что мне делать. Да и что я могла чувствовать помимо страха, когда смотрела на собственное тело?

А что же Фауст, да? Я увидела его лишь спустя несколько лет. Нам дали второй шанс. Благодарить ли мне за это Анну, или же какие-то другие высшие силы? Я не знаю. Хотя Анну поблагодарить и правда бы стоило. Если бы не она, то я бы не вернулась в этот мир, не смогла бы вновь увидеть того, кого люблю и не стояла бы сейчас здесь, внимательно наблюдая за выражением лица того, кому я тоже должна сказать "спасибо" за свое возвращение. Не только Анна помогла мне, но и ты. Спасибо. А знаешь, Фауст, ты изменился. Раньше у тебя не было этих синяков под глазами, - бессонница? - ты выглядел более здоровым, а на твоей груди не было всех этих шрамов. Я не знаю, что с тобой произошло за это время, но я догадываюсь. И мне очень жаль. Мне жаль, что меня не было рядом, что я не смогла вернуться к тебе именно тогда, когда ты так отчаянно во мне нуждался. И мне больно смотреть на тебя сейчас, потому что в каждом твоем изменении я чувствую себя виноватой. Твой усталый взгляд, эти синяки и шрамы. Это моя вина. Если бы я осталась жива, то этого бы не произошло, не так ли? Прости. Я бы очень многое хотела для тебя сделать, как только увидела. Хотела обнять, хотела многое сказать, но в тот день, когда нам с тобой дали второй шанс, о котором мы и мечтать не могли, - я помню твои слезы - я просто протянула руку и коснувшись пальцами твоей щеки, одним лишь взглядом пообещала, что больше тебя не покину. Никогда. Ты слишком долго был один.

- Мы дома. Тут ничего не изменилось.

Мой голос тихий, спокойный и я никогда не повышала его лишний раз. Поворачиваю голову в сторону Фауста, чтобы мягко ему улыбнуться и тем самым поблагодарить его за то, что он привез меня сюда. Мы ведь могли и не возвращаться. И знаете, но я испытываю к этому городу лишь самые теплые чувства. Да, меня тут убили и я всегда знала, что люди не особенно хорошо относились к семье рядом стоящего со мною парня, потому что привыкли опираться на прошлое и закрываться от настоящего, - если бы они только узнали его получше и не стали бы клеймить его за прошлое, к которому он не имеет никакого отношения - но с этим городом было связано и очень много хорошего. Здесь я познакомилась с Фаустом, когда была еще совсем маленькой девочкой, что могла наблюдать за жизнью лишь через оконное стекло, - он был маленьким мальчиком в смешных и огромных очках, а также чем-то напоминал мне игрушечное пугало - тут я впервые полюбила и именно здесь прошли лучшие годы моей жизни. Я ни о чем не жалею и даже того убийцу, который в свое время изменил мою судьбу, я ни в чем уже не виню. Когда ты умираешь, то несколько все переосмысливаешь. Да и разве могу я сердиться на кого-то, когда я вновь стою здесь. Нет, я никогда не была злопамятной, мне не нравилось насилие и поэтому я ни к кому не испытываю ненависти сейчас. Разве только, что я немного расстроена из-за того, что не вернулась раньше. Да, я знаю, что в одиночку я бы не смогла этого сделать, но чувство вины за то, что я оставила Фауста одного все еще не дает мне покоя. А впрочем, мне нужно постараться забыть об этом. Почему? Все будет иначе.

[NIC]Eliza[/NIC]

+2

3

[AVA]http://i62.tinypic.com/zk3aqu.jpg[/AVA]Перед глазами мелькали цветные картины, размытые, пестрые, иногда бледные, порой серые и темные. Блеск океана, массивы лесов, бескрайний простор полей и ухоженных земельных угодий, городские пейзажи… Даже бывалого путешественника наверняка бы одурманил вид великолепной немецкой земли, ухоженной, но естественной, настоящей, как непогода над океаном, прохладный западный ветер, принесший самолет в аэропорт, или закат солнца, которое постепенно пряталось за верхушками деревьев, устав освещать людям путь. Но Йохан уже давно жил в своем обособленном особенном мире.
В мире, где есть лишь жизнь и смерть, забирающая самое дорогое, смерть – тот единственный его враг, который руками людей или природы превращает мечты в осколки, острее ножа и опаснее чужой воли, ведь резался о них он по своей. Он существовал, обращая на окружение лишь толику исключительно нужного внимания. Он был безразличен ко всему, что не касалось Ее, всегда и везде, даже в своих снах, каждый вздох, каждый день посвящая любимой и отрекаясь от всего человеческого, что было в нем когда-то. Фауст не чувствовал, не верил, не надеялся, забыл о покое, прогнал прочь воспоминания о самом себе, оставив лишь очертания прежнего «я», искаженные страданиями и физическими, и душевными, пока наконец не обрел Ее вновь.
Сколько раз перед мысленным взором и в ночном бреду он звал Элизу, надеясь, что она услышит, что простит его за то, что не уберег и не смог спасти. Сколько раз он оступался, умоляя о помощи родных и близких, слыша лишь упрямое и безнадежное «она мертва». Они твердили, что он бессилен, что Богу виднее, кого и когда забирать к себе, что надо смириться, но Йохан не мог смириться. Никто не понимал, какого это – потерять душу без всякого на то намерения, по случайности, из-за стечения обстоятельств, которые эти слепые недалекие люди называли Господом. Все было проще, прозаичней, и потому в вере он не нашел ни капли утешения своему горю. Пустота внутри разрасталась, пожирала его, мучая, заполняя все нутро нечеловеческим невыносимым холодом одиночества, в которое погружался с головой, захлебываясь без воздуха и горькими слезами. Он рыдал в отчаянии, но Небеса были глухи к его просьбам вернуть проклятый день назад, дать ему шанс спасти жену…
По этой дороге Фауст пронесся мысленно как вихрь, не слушая ноющее, затравленное бедами и препаратами сердце. Йоханн не думал возвращаться домой с тех пор, как родственники поставили на нем крест. Перелет через Атлантику, поезд из Дюссельдорфа до Книтлингена на автобусе, вдоль реки до самый окраины городской черты, к высокой скале над озером, где была их новенькая клиника… С обрыва которой он хотел упасть и наконец разбиться, как был разбит внутри все эти годы, отразив свое душевное состояние единственным доступным образом, последним шагом в бездну, в которой и так был сознанием. Отчаяние стало его вечным спутником, а от боли он едва ли различал лица и слышал голоса. Его все покинули, оставили страдать, бороться с внутренним демоном, не дающим покоя. Не зря древние говорили, что без прошлого не бывает будущего. И мыслями своими молодой доктор все чаще уносился назад, к тем временам, когда жил его печально известный предок. Его наследие, его темный дар, теперь его собственный Мефистофель ждали Йохана, нуждающегося в помощи оттуда, откуда бы другие побоялись попросить.
Он перешел черту, с тех пор нося фамилию предка со смирением как клеймо безумия, страха и отчаяния, которые сделал своими инструментами в работе. Черту, разделявшую его старый мир и новый, в котором наконец обрел свое успокоение. Переступив через себя прошлого с безнадежной легкостью, потеряв все и лишившись груза ответственности за себя, Фауст терзал себя и Элизу опытами, не дав пролежать ей в гробу и дня. Отпустить ее было выше его сил, выше понимания, что так нельзя, выше всех забытых идеалов. Кроме одного - единственной, искренней, испепеляющей любви, ради которой готов был кромсать и резать самого себя на лоскутки, лелея в своем безумии страх и ужас, с привкусом крови, наблюдая как в бреду как от его прекрасной Элизы остаются лишь кости. Даже кости, даже это откровение того, что человек смертен и ничто не вечно, он любил, наполняя их жизнью, отдавая свою беззаветно, лишь бы хотя бы за счет его воспоминаний Она была с ним рядом. Он отдалялся от жизни настолько, насколько это нужно было, чтобы приблизить ее. Но все было безрезультатно, напрасно, пока Фауст не нашел среди прочих шаманов человека, сумевшего призвать любимую из мира духов, не калеча то, что осталось от ее смертной оболочки.
Ее дух, ее душа, светлый облик, к которому тянулся как утопающий к единственному своему спасению, теперь Элиза была с ним рядом, и в те редкие мгновения, когда он не смотрел в ее глаза, он чувствовал ее прикосновение. Странным могло бы показаться то, что прикосновение духовной, но в то же время материальной оболочки дает больше ощущения жизни, чем глубокий вздох, сон или еда. Он носил своего призрака, самого заветного демона своей потерянной души на руках, боясь отпускать и на минуту. Мучения закончились, пускай и дорогой ценой, которую бы другие не поняли и не приняли бы. Но Йохан в итоге все равно был прав, смеялся как безумец в ночных кошмарах, в ответ упрекам отца выкрикивая, что вернул Элизу, смог добиться своего. Но в ответ слышал лишь упрек, что не смог вернуть любимой истлевшее тело… Эта мысль засела в его голове и не отпускала всю дорогу, пока они шли по Катс штрассе, вдоль тихой Вайсах, побережье которой они изучали вдоль и поперек, гуляя с псом, и вновь наблюдая за тем, как склоняется солнце к горизонту. Его теплые лучи озаряли возвышающийся впереди холм, где до сих пор стояла их клиника, темным силуэтом притягивая взгляд как маленькая крепость. Ноги сами вели его по стертым в памяти улицам и истоптанным тропинкам, подальше от заселенных кварталов.
Редкие прохожие оглядывались на странного молодого человека в изношенном широком пальто и высокой шляпе. Он прятался за затеняющими его бледную кожу полями, поджимая локоть для Элизы, которую сопровождал. Именно сопровождал, а не вел. Фауст был ее спутником, ее слугой, связующим звеном между тем миром, который она любила, будучи живой, и в том, в котором пребывала теперь. Он готов был гулять по Книтлингену сколько она захочет, не зная ни усталости, ни боли, лишь наивно радуясь, что видит ее рядом и следует за ней как за путеводной звездой, действительно заблудившись и душой, и телом. Они гуляли здесь когда-то, на этой самой лужайке рядом с одинокой беседкой, напротив каменного моста, соединяющего два берега реки. До сих пор рядом с беседкой ютились лодочки, до сих пор поле было усыпано клевером. И до сих пор сорванный и засушенный когда-то ее рукой клевер на удачу украшал его шляпу. Она верила в эти глупые сказки об удаче, а у него не хватило духу сорвать не оправдавший надежд зеленый талисман. Он даже пел ей здесь, слушая, как она смеется и видя, как сияют счастьем любимые глаза.
- Если б только мог, то дотянулся бы до неба,
Что б сорвать красивую и яркую звезду,
Если б голод вдруг напал, отдал б кусочек хлеба,
Ведь без тебя, любимая, скорее сам умру…
Мечты и грезы, все печали, все оставил в прошлом,
В памяти остался только смех и облик твой,
Исходил без веры и надежды в мире ложном,
Но теперь я знаю путь, ведь я иду с тобой.
Моя Элиза, ангел мой, я так тебя люблю,
Каждый день от счастья я в душе пою,
Что бы не случилось, что б не помешало…
Все пройду… Ведь без тебя я сам скорей умру.

И пускай Йохан уже не жил и дня без морфина, боль душевную, вложенную в эту песню, он чувствовал до сих пор, понимая, что на глаза наворачиваются слезы. Фауст осторожно сморгнул свою грусть и отголосок боли, которую так тяжело было описать словами. Они были дома, там, где были счастливы, через столько бед и пройденных препятствий наконец снова рука об руку. Улыбнувшись любимой и успокоившись, он засмотрелся в ее глаза и осторожно прижал ее ладони к своей груди, вымученно подбирая нужные слова, чтобы спросить, а счастлива ли Элиза, вновь оказавшись здесь рядом с ним? Ему казалось, что это понятно и без слов, но спросить все равно хотелось, чтобы услышать это из ее уст, найти себе оправдание в том, что делал, в том, что привез ее впервые после стольких лет домой, где семейная жизнь прервалась так жестоко. Но она улыбнулась ему, скромно и нежно, и сомнения растаяли за одно мгновение, одарив его теплотой, будто бы она действительно была жива и он мог почувствовать ее как прежде.
- Я так хотел, чтобы ты снова прогулялась здесь со мной. Я это… Видел. Как если бы мои мечты вдруг стали пророческими снами, - он усмехнулся сам себе, вспоминая то бездонное озеро потери, в которое нырял по утрам, расставшись с Элайзой, живущей в его снах. – Куда пойдем сначала, любовь моя?

Отредактировано James Norrington (2014-10-10 11:32:50)

+1

4

[AVA]http://savepic.org/6380950.png[/AVA]

#я притворюсь, сглотнув комок, что я твоих не вижу слёз сквозь волны темноты. больше не будет больно и плохо, сегодня не кончится никогда. между выдохом каждым и вдохом с неба летит звезда. гаснет звон последнего слога и шкатулка вопросов пуста. больше не будет больно и плохо, сегодня не кончится никогда.[c]

И вновь все еще живущей в моем сердце мелодией он напоминает мне о том, какими мы были раньше. Напоминает мне о том, что здесь, на этом самом берегу, наблюдая за волнами и не стараясь заглянуть в будущее, - не хотелось загадывать, да и обременять себя ложными надеждами, пускай я и всегда верила во все хорошее, что нас окружало - мы проводили все свое свободное время, иногда забирая с собой на прогулки и твоего пса, Фауст, который с радостным лаем носился за брошенной ему палкой. Мне был полезен морской воздух и он, как мы верили, помогал мне выздоравливать. Но знаешь, любимый, я выздоровела не благодаря этому воздуху и не потому, что ты и твой отец были самыми лучшими врачами в этом городе. Все гораздо проще. Да, ты можешь назвать меня наивной, можешь улыбнуться в ответ, да и забыть о моих словах, отмахнувшись от них словно от очередной ерунды, в которую поверила влюбленная девушка - ты никогда так не делал и даже тот самый клевер, который я сорвала тебе на удачу, в которую ты не особо верил, ты все еще носишь с собой - но моим лучшим лекарством был - ты. Ты всегда был рядом, ты поддерживал меня, и заставлял улыбаться даже тогда, когда у меня опускались руки, а я переставала верить в себя и в свое будущее. Как-то я даже отказалась от лекарств, считая, что они мне не помогают - я много плакала в те дни, все больше и больше убеждая себя в том, что превращаюсь в обузу, которая не приносит ничего кроме проблем - и только лишь после разговора с тобой, в моей палате, когда ты держал меня за руки, я вновь согласилась вернуться к лечению и... закончила его. Мы победили болезнь. А ты был и останешься для меня тем ярким и солнечным парнем, который, держа меня за руку, подарил мне ту жизнь, о которой до встречи с тобой я и мечтать не могла. Да, моя прежняя жизнь - когда я все еще могла дышать, - была довольно короткой, но это не значит, что она была не счастливой. У нас была хорошая жизнь и, поверь мне, я буду очень стараться, чтобы сейчас, во второй раз, у нас все было также. Да, будет тяжело и нам придется лишь смириться с некоторыми моментами, но я верю в то, что у нас все получится. Мы это заслужили. Ты это заслужил.

- Мне бы хотелось пойти домой. Давай вернемся. - Встаю напротив, внимательно смотрю в глаза Йохана, в которых отражалось что-то давно забытое - о чем ты думаешь? -  и осторожно касаюсь его щеки своей холодной ладонью. Я вновь хочу почувствовать, хочу поддержать и уговорить. Да, словами можно многое сказать, но иногда каждому из нас не хватает простого и банального прикосновения. Прости, что не могу подарить тебе то тепло, которого нам обоим так не хватает сейчас, но я надеюсь, что и этого уже будет достаточно. И если уж говорить о тепле, то... Тебе не холодно? Я ведь помню, - почувствовать уже не смогу - что вечерами здесь бывает довольно прохладно. - Тебе нужно отдохнуть.

Да, мне бы очень хотелось погулять здесь еще, хотелось бы поддаться ностальгии, что сейчас рвалась наружу, - у меня еще будет время, да и город никуда не исчезнет - но я не могу не обращать внимания на Фауста. Почему? Меня беспокоит его здоровье. Ему нужно вспомнить о себе, забыть о том, что было в прошлом и жить настоящим. Да, он может говорить мне, что у него все хорошо, что он прекрасно себя чувствует и все такое, но это не отменяет того факта, что он всегда носит с собой обезболивающие. Морфин. Как долго ты им пользуешься? Как сильна дозировка, любовь моя? И только не говори мне, что твое тело перестает на него реагировать, из-за слишком частного применения... Я видела больных людей, я видела тех, кто был при смерти, да я и сама была серьезно больна, из-за чего большую часть своей жизни я провела в пропахших спиртом палатах, а не дома, в обнимку с книгой, которую ты иногда мне читал, потому что я слишком быстро уставала и мне было тяжело сосредоточиться на тексте, который через пару минут уже начинал предательски расплываться перед глазами. Разве ты забыл об этом, Йохан? Ты ведь и сам учил меня всему, что ты знал сам, потому что я хотела стать медсестрой и когда вылечусь и окрепну, помогать тебе. Мне хотелось присматривать за твоими пациентами, помогать тебе и таким образом отблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал. Я ведь не оплачивала свое лечение. Ты все решил за меня, не так ли? Так что, родной, я могу отличить больного человека от здорового и сейчас, когда я смотрю на тебя, мне бы хотелось верить, что я ошибаюсь и думаю совершенно не о том, о чем следовало бы. Да, мне не хотелось бы этого говорить, не хотелось бы признавать, но... Фауст, ты болен. Мы не можем отрицать очевидного. Когда ты в последний раз смотрел на себя в зеркало? Когда забыл о том, что ты такой же человек, как и все? Когда болевой порог перестал существовать? Что ты сделал с собой? Чем ты занимался все это время? Я не хочу вытягивать из тебя признания, не хочу добавлять к старым шрамам, которые сейчас покрывают все тело, новые, но я не смогу смотреть на то, как ты мучаешься. Расскажи мне обо всем сам... Пожалуйста. Разворачиваюсь и делаю пару шагов по направлению к дому. Прогулка подождет. Я - твой хранитель, Йохан. И пускай мне никогда не избавиться от чувства вины, - я не смогу простить себя за то, что вернулась к тебе так поздно, пускай от меня и ничего не зависело, - но теперь именно я буду заботиться о тебе, потому что это меньшее, что я могу для тебя сделать.

Мимо нас прошел человек. И он нас, а точнее Фауста, - я ведь всего лишь призрак, которого могут видеть только шаманы - даже и не заметил, словно был поглощен своими мыслями, которые не давали ему покоя. Ничего примечательного, как и ничего необычного в этом мужчине не было. Самый обычный среднестатистический человек, с которым абсолютно каждый из нас может встретиться на улице, но только вот... Он заставил меня остановиться. Замираю. В нерешительности прижимаю большой палец правой руки к губам, да прикусываю зубами кончик ногтя - нервничаю. Я всегда так делала еще при жизни, когда начинала особенно сильно нервничать и переживать из-за чего-то. Но из-за чего я переживаю сейчас, да? Я понимаю, что видела этого человека раньше, что мне знакомы его черты лица и даже, если можно так выразиться, силуэт. Но когда? Лишь понимаю, что это было очень и очень давно. Несколько лет назад. И мне бы, конечно, хотелось ошибаться в своих предположениях, но только вот... - Фауст. - Я не смотрю на парня продолжая задумчиво вглядываться в некое пространство прямо перед собой. Я не уверена в себе, и мой голос выдает меня. Нет, никакого страха. Всего лишь сомнение. - Этот человек, который только что прошел мимо, он...  В тот день, когда я осталась одна в клинике. Ты где-то задерживался, а я решила немного прибраться, чтобы скоротать время и... В ту ночь. - Только сейчас понимаю, что зря я это все начала. А что если я и правда обозналась? Вряд ли бы тот самый человек, который убил меня, остался бы после этого в городе. В городе, где жил Йохан. Он ведь не мог не искать того человека, не мог не опросить каждого жителя в этом городке, где все друг друга знают. Нет, это невозможно, а я просто себя накручиваю. Это все лишнее. Просто это место вызвало слишком сильные воспоминания, и я увидела не то, что стоило видеть. Всего лишь наваждение. Легший шепот того дня, когда мою жизнь прервали, но и не более того. Да и я не хочу тревожить любимого. Не стоит ворошить прошлое, не надо ему возвращаться к тем мыслям, с которыми он жил после моей смерти. Хватит. Мы можем это отпустить. Можем. Я ведь простила своего убийцу и не испытываю к нему ненависти. Да, он отобрал у меня и Фауста очень многое, - у нас никогда уже не будет того будущего, которое я себе представляла когда-то - но я не хочу убиваться, как говориться, по уже давным-давно разбитой чашке. Пускай у нас все будет по-другому, пускай нам будет тяжело, пускай все изменилось, но это и не главное. Нужно жить настоящим. Нужно ценить то, что у нас есть сейчас. Мы справимся. Вместе.

- Ничего. - Словно бы отмахиваюсь от своих же собственных слов, да стараюсь улыбнуться, тем самым пытаясь успокоить шамана. Я не хочу проблем. Не хочу подводить Фауста к осознанию того, что все это время этот человек был здесь и его не нашли лишь по чистой случайности. Неужели и правда случайность? Я не знаю. - Извини, мне просто показалось. Ничего особенного. Идем домой. - Настойчиво, но при этом осторожно, - все должно быть ненавязчиво и спокойно - тяну Йохана за рукав его широкого пальто, которому уже не один год. Я хочу, чтобы он пошел со мной, чтобы не оборачивался, чтобы не думал обо всем этом. Отворачиваюсь, пряча лицо за волосами и стараясь и сама скрыть в своих глазах ту правду, о которой я ему сейчас солгала. Надеюсь, что он поверил... Я никогда не умела врать и раньше, когда я пробовала врать, он всегда мог поймать на лжи, которая пускай и была, как я верила, во благо, все равно его расстраивала. Прости меня, любимый, но сейчас я действительно солгала. И я не обозналась. Я, правда, знаю этого человека и... это он убил меня. Он нажал на курок в ту ночь. Почему? Я не знаю. Возможно, что таким образом он всего лишь навсего избавился от свидетеля, который ему был не нужен. Но знаешь, что важно? То, что сейчас мы должны забыть об этом. Прошу тебя, не оборачивайся. Иди за мной. Не замечаю того, как дрогнули мои пальцы, сжав рукав его пальто чуть сильнее, чем это было нужно. Он может догадаться. Я волнуюсь, но стараюсь заглушить в себе это чувство. Оно может все испортить. Было бы лучше, если бы я молчала...

[NIC]Eliza[/NIC]

+1

5

[AVA]http://i62.tinypic.com/zk3aqu.jpg[/AVA]Домой – как много сокрыто в этом коротком, уютном слове. Лишенные дома мечтают о нем и ищут всю свою жизнь, если нуждаются в покое, а нашедшие его – оберегают, словно крепость, ревниво и не редко защищая силой. Так было раньше, так будет позже, так было и у него с любимой, когда они наконец нашли друг друга и поняли, что дом там, где поет о счастье сердце. Метафора, образ, способный вернуть на лицо давно угасшую улыбку, а в глаза - живой блеск. Дом был там, где тебе хорошо, а Фаусту было хорошо только рядом с Элизой. Казалось, сведи он руки над ее головой, обрисовывая невидимую крышу, она была бы надежней любой каменной кладки или прочной черепицы. Он бы сделал эту защиту такой ради любимой. Этот дом они хранили в теплоте своих объятий, в заботе, которую дарили друг другу с того самого дня, как познакомились. Йохан действительно готов был отдать все, чем только владел, лишь бы быть рядом с Элизой, лишь бы она была счастливой, не важно, какой ценой. Он мечтал подарить ей дом, в котором они будут счастливы вместе, а может и не они одни, а вместе с детьми... Мысли тревожили его искалеченный горем разум, затмевали рассудок, путали и пугали тем, как легко преодолевают возведенные им преграды в виде злостного употребления медикаментов. Это был его диалектический щит, материально введенный ради идеализированного покрова. И он падал, как падают щиты настоящие из ослабевших рук, когда рана уже нанесена и просто не хватает сил обороняться. Он чувствовал, как жизнь возвращается вместе со всеми эмоциями, которым Фауст боялся давать волю, выуживая из души и сердца лишь самое светлое, связанное с Элизой. Она боялась за него, словно мог сломаться как старая, хрупкая кукла. Марионетка собственного безумия и столь очевидной болезни, на потертых ниточках, тянущихся куда-то в темноту жестокой бесконечности и чего-то тайного, в глубине собственной души. Закрыв на миг глаза, Йохан представил себе ее прикосновение, пытаясь вспомнить то тепло, что дарила ее мягкая бархатная кожа. Робко затаив дыхание, словно ожидая чуда. Где же была та граница между вымыслом и правдой? Между реальным и надуманным, между памятью и настоящим, в котором обнаружил себя, тешащим разбитые мечты, копошащимся в осколках чужой рукой разбитого благополучия, упрямо, до крови, не замечая боли, что причинял сам себе. Он ею упивался, находя даже в страданиях каплю столь нужного, воскрешаемого словно из мертвых счастья. Болезненная улыбка дрогнула на его губах, постепенно тая и сменяясь легкой ухмылкой, словно насытился своим новым лекарством и мог себе позволить умилиться заботе супруги. Это была его обязанность, переживать за нее, охранять, защищать, заботиться, быть опорой и поддержкой в радости и печали. Фауст не справился, и теперь призрак возлюбленной самозабвенно беспокоился о его здоровье. Ирония, которую душа с трудом переживала, холодея от простого факта – он был мертвее, чем Элиза. Даже в такие блаженные минуты, как эта, когда он мог смотреть ей в глаза и видеть вопреки разлучившей их Смерти отражение собственных потухших без надежды и от отчаяния, он чувствовал себя призраком больше, чем жена. Он хотел быть призраком, как она, чтобы наконец разделить с ней незавидную участь. И презирал себя за слабость духа все же пойти по ее пути и присоединиться. Кары ли за грехи ждал Фауст, опасаясь сделать страшный шаг в объятия смерти? Его пугало неизведанное, ведь далеко не все мертвецы могли вернуться в мир живых. Ошибиться и потерять Элизу вновь – вот был новый страх Йохана, живущий в нем с момента воссоединения. Презрение, которое он испытывал к себе за эту слабость, могло сравниться разве что с любовью к жене. Он понимал, где-то глубоко в подсознании, что просто боится умирать, не имея власти проконтролировать сам процесс ради желанного итога. И в темные моменты слабости своей души в глазах Фауста мелькали темные тени далекого прошлого, наследия, оставленного предком, его безумия и желаний покорить непокоренное, то, что всегда считалось божественны промыслом. Но он не смел признаться в том Элизе. Пока что… А она все равно видела его тревогу, его метания от одного опасного огня к другому, среди которых затерялся словно в ночи, беспомощный и брошенный на произвол судьбы. Он жил даже сейчас в двух реальностях, постепенно расслаивающихся от морфина, боли и любви на отдельные состояния его странного бытия не тут и не там. Разве мог отдых помочь на таком распутье?..
- Моя милая Элиза, - шепнул он влюбленно и благодарно, неловко прижав к своей щеке ее ладонь и надрывно вздохнув. Он бы пошел куда угодно, лишь бы она была рядом, даже в давно забытый дом, опустевший и отрешенный. В поместье, больше напоминающее замок, уже никто не жил. Слишком громоздкий дом для современного жителя, нуждающегося в таких банальных вещах как электричество. Семья самого Фауста давно перебралась в более современное и комфортное жилье, оставив наследственное имение тому, кому оно еще могло пригодиться, равно как для нахождения столь нужного покоя, так и для схождения с ума в сжигающем душу одиночестве. От одного воспоминания, сколько бессонных ночей и бесполезных дней провел Йохан, шатаясь как сумасшедший по коридорам и подвалам, его сердце стыло, словно холодея. Но спустя время, полное мучений, он возвращался туда не один, и потому готов был переступить порог вновь, если так желала Элиза, его ангел-хранитель, его причина страдать и мучиться, сколько бы не потребовалось времени для искупления страшной вины перед ней. Она была его миром, лишая кругозора, даруя ясность лишь в связанных с собой вопросах. Фауст даже не видел прохожих вокруг, пока любимая сама не обратила внимание на одного конкретного человека. И даже в эту секунду, когда она сама обратилась к внешнему миру, Йохан больше переживал за нее саму, глядя только на нее. За ее поведение, реакции, мысли, которые желал услышать, забрать, если они тревожные, умножить, если они радостные, в мгновение ока. Остановившись сбоку и надеясь поймать ее взгляд, Фауст забыл обо всем на свете, посвятив себя всего Элизе и ее вдруг настигшим переживаниям. Что случилось? Что могло так расстроить его прекрасную Элизу? Его счастье, его любовь, его самое дорогое сокровище на свете? Кто или что посмело вдруг вторгнуться в и так хрупкое счастье? Все эти вопросы кружились как рой в его голове, мешая собраться с мыслями и задать хотя бы один, он лишь надеялся, что Элиза сама скажет, развеяв его сомнения и тревоги. Ее рука в его руке, еще крепче, как только мог, чтобы подарить частичку вдруг потребовавшейся уверенности или покоя. Если надо, он ведь готов был отдать все, чтобы не потребовалось, в любую секунду. Но как передать то, чего не было?..
Фауст застыл как изваяние, немигающим взглядом смотря на супругу. Взгляд его остекленел, став неживым, но полным самой страшной гаммы эмоций, которые только носил в себе – ужаса, ненависти, злости, страшной, всепоглощающей обиды. Он понимал, что жена не ошиблась. Он это видел, почувствовал, словно прикосновение правды к сердцу, не обращая внимания на воспаленный разум. Да даже если это был не убийца, даже если Элиза ошиблась, он хотел, чтобы она оказалась права, вопреки логике и здравому смыслу. За эту возможность, как за очередную ниточку, тянуло безумие. И тянуло жадно, словно дорвавшись до желанной цели. Он пошел за любимой, даже не замечая, что шагает по дороге вперед. Пошел безвольно, все той же марионеткой, подчиняясь уже желанной воле, но чувствуя влияние чужой, своей, темной, страшной как самый жуткий ночной кошмар, вдруг открывшийся среди белого дня. Фауст не видел, куда идет, он полагался лишь на Элизу, доверившись ей, не чувствовал земли под ногами, прохладного ветра, тревожащего застывшее как маску лицо, закрадывающегося куда-то в растерзанную самим собой душу, где собирался в разрастающуюся бездну, спасение от которой было впереди, вело его домой. Он улыбнулся, поддавшись очередной своей слабости, обожая Элизу, даже когда мир сужался до размеров его затуманенной горем головы. Она была его спасением всегда и всегда им будет, светом, который уводил от тьмы… Столь манящей и притягательной для безумца. К тьме, которой он все же обернулся…
***
Приближаясь к дому Фауст постепенно приходил в себя. Он запомнил прохожего по спецформе фирмы, название которой видел по пути к реке. Он мог найти этого человека, когда захочет, признав в лицо при рассмотрении. И сама мысль вдруг подступиться ближе к убийце Элизы радовала его как ребенка, вдруг нашедшего старую любимую игрушку. Фауст почти сиял от счастья, но не мог признаться в причине приподнятого настроения. К тому же, любимая могла подумать, что он просто рад увидеть семейное гнездо. Впервые за много лет он наконец оттолкнул старые двери парадного входа. Незапертые створки с гулким скрипом отварились и впустили в затхлое, запыленное помещение лучи теплого солнца, возвращая к жизни краски на расписном ковре прихожей. Поместье было трехэтажным, средневековым и потому монументально тяжелым с виду. Никакие попытки декорировать стены из цельного камня, сложенного веками назад, не могли затмить мощь самой архитектуры. Высокие потолки подпирали сводчатые колоны, вдоль стен кое-где до сих пор висели так не выкраденные из опустевших залов картины и зеркала. Кое-где преступники даже оставили следы своего обитания, разбросав вещи антуража и мусор, столь выделяющийся пестрой современной упаковкой на фоне потертых гобеленов в гостиной и на лестнице, ведущей на верхние этажи, где наверняка не раз побывали воры. Лишь одна дверь была запертой в этом доме, та, что вела в подвал и была сокрыта от глаз посторонних. Словно приближаясь к своей старой обители, в которой начал страшный путь некроманта, Фауст поневоле вздрогнул, распрямляя сгорбленную спину. Ему было мало воздуха дышать в этом месте, и все равно – он искренне улыбался, видя на фоне былого свою Элизу, которой вновь доверил вести себя, куда ей захочется.

+1

6

архив в связи с удалением игрока(-ов)

0


Вы здесь » SEMPITERNAL » Архив игры » Für dich geh ich viel zu weit.


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно