[AVA]http://savepic.su/5087850.png[/AVA]В тишине и покое, притаившись за диким лесом, дворец был домом для заколдованных колдуньей людей не один год. Они жили в дворце, надеясь, что однажды проклятье падет и каждый снова обретет прежнее, человеческое счастье… Видеть в отражении свой истинный облик, не сокрытый стрелками часов или расписной каймой на ожившем фарфоре. Они мечтали, что смогут стать прежними, и только один обитатель дворца надеялся, что станет другим. Колдунья прокляла принца Адама, обвинив его в том, что юноша не хранил любви в своем сердце. И какого же было его удивление, когда, несмотря на устрашающий облик дикого невиданного никогда и никем прежде зверя, одна красивая девушка решилась с ним остаться в заколдованной крепости, спасая тем жизнь старому отцу. Прочие бы испугались даже приблизиться, не смирились бы с судьбой, но не Белль. Белль была хитрее.
Холодный ветер завывал на рассвете. Алом, как кровь… Но не от пламени солнца горел небосвод, а от огня, охватившего некогда величественный дворец на скале. Он лежал на краю обрыва, едва дыша и наблюдая, как огонь пожирает заостренные пики на крышах башен, как тлеют угли некогда былого величия. И несравним был пожар его дома с пожаром, который горел в его сердце, причиняя боли куда больше, чем кровоточащие раны. Как легко было обмануться спустя столько лет, приняв чужие улыбки за искренние, ласковые прикосновения и заботу – за проявление внимания. Он любовался своей пленницей, чувствуя жизнь, забытую и заброшенную по прихоти ведьмы. Он жил Ею, надеясь, что нашел человека, способного разглядеть за маской монстра суть, полную светлых чувств и преданности. Она видела. Каждый день даруя свой чарующий смех и любящие взгляды, она видела, как он меняется ради нее. Рядом с ней он уже не мог быть Чудовищем, кровожадным и грубым, не заботящимся ни о ком, кроме как о себе. Белль сделала его слабее.
Любовь в сердце Чудовища не нужна была красавице, достойной лучшей доли. Любовь уничтожила не только монстра, но и человека, разбитого как и все его надежды о холодный камень у основания замка, в шаге от обрыва в бесконечную пропасть. Казалось, он все же упал в нее, ощутив пугающую пустоту в душе от предательства. Лишь когда Бель простилась с ним в башне, он понял, что девушка никогда не желала быть с ним рядом. Адам увидел в ее глазах страх. Не за отца, но за обман, который рассыпался на глазах вслед за опадающими листьями волшебной розы. Чудовище должно было бы разорвать ее на куски и выбросить с башни вниз, но не смогло, ведь действительно любило. Даже несмотря на обман, несмотря на то, что девушка, которая заставила его стать человечнее, лишь воспользовалась тем, что настоящий человек не станет убивать за разбитое сердце. Светлые идеалы, приятные манеры, терпимость и доброта были выгодны для ее корыстных, трусливых целей. И Чудовище не смогло стать тем, кем было, когда нужно было своим людям. Белль предала его.
Убежав назад в свой городок, девушка натравила на хозяина заколдованного замка вооружившихся крестьян. Разбитый и опечаленный, Адам стал легкой жертвой лучника и его острого клинка. Он все же упал. Упал так больно и сильно, что не мог встать всю ночь, до рассвета в беспробудном сне зовя в бреду Белль. В его кошмарах девушка все же вернулась назад… Она не бросала Чудовище, она должна была ненадолго его покинуть, чтобы потом вернуться раз и навсегда, закончив их сказку заветным «И жили они долго и счастливо…». Ему снился бал, снилось, что проклятие снято и истинная любовь смогла победить вредные чары, подарив свободу обитателям дворца. В его сне Белль была с ним честна, не порвав на лоскутки не знавшую любви и ласки душу, а наконец приняв ее в дар. Каким же холодным было это утро, когда открыв глаза, Адам увидел пепел на руинах своих владений...
Он черными хлопьями опускался к обрыву, будто лепестками покрывая обломки и щепки на каменных и мраморных плитах дворца. Карабкаясь вверх по крутому склону, Чудовище стонало от боли и гнева. Он знал, что увидит там, наверху, среди некогда прекрасных садов и залов дворца. Они лежали разбитыми куклами. Причудливым фигурками и осколками, перьями и клочками, так и не обретя своего прежнего вида. Пружинки и свечки, осколки стекла и обломки шкафов… Это была казнь, жестокая расправа над ни в чем неповинными людьми. Но другие их за людей не посчитали, другие не рассмотрели за волшебным обликом содержания. Защищая дворец и хозяина, его слуги пали от той же напасти, от которой стонало и выло чудовище, пробираясь через груды обугленных деревянных перекрытий и поломанных каменных перил наверх, к запретной башне.
Волшебная роза стала такой же черной, как и пепел, ее окружавший. Из всех предметов, переломанных давным-давно в круглой комнате, только роза под волшебным куполом, казалось, просто завяла. Потемневший стебелек и опавшие лепестки еще поблескивали от некогда хранящейся в них магии. Час пробил, больше не было принца Адама, было лишь Чудовище с изуродованной душой. Все могло быть иначе, все могло стать счастливым концом для каждого, кто пал кровавой ночью, все сгинуло в небытие из-за Белль. Из-за ведьмы, проклявшей замок, из-за того, что поверил в любовь! Схватив стеклянный купол, он с ревом разбил его об пол, лапами сжав осколки и опавшие лепестки розы, диким ревом, возносящимся к равнодушному небу, возвещая о своем горе.
Замок опустел, блеклой тенью прошлого оставаясь за спиной, пока он медленно углублялся в лесную чащу. Кровавый след на пройденном пути тянулся за ним тонкой нитью, пока и следы могучих лап не превратились в алые разводы на постепенно замерзающей тропе. Начиналась зима… Холодеющий воздух превращался в густые клубы пара от тяжелого дыхания зверя, жмущегося к деревьям, чтобы не упасть на своем бесконечном пути в неизведанное. Он не желал мстить налетчикам, не хотел снова видеть Белль, боясь, что воспетые во лжи, но благодетели падут к ее ногам вместе с вырванным его лапами девичьем сердцем. Смерть не была наказанием, но жизнь – без сомнений. Но за что его обрекли на такую судьбу? Ведьма решила, что в его сердце нет любви… А была ли она в сердцах других людей вообще?
- Будь ты проклята сама, - прохрипел Адам, когтями цепляясь за древесную кору, чтобы вырвать себя из цепких лап забвения, - будь ты проклята…
Казалось, он слышит чей-то смех. Смех Белль или колдуньи, потешающийся голос незримого наблюдателя. И только после он понял, что смеется сам.
- Любовь! Великий обман! За что ты покарала меня, такого же, как и все, прежде… Теперь я знаю, какого это, когда не видят за оболочкой сокрытого внутри. Не понимают, не принимают! Не я один был в этом грешен! НЕ Я ОДИН! И почему из всех людей на свете именно меня ты решила покарать за обыденный ход жизни, за привычные всем нравы…
Рухнув на землю, Чудовище снова взвыло, пытаясь в очередной раз достать из загривка обломок стрелы. Каждое движение лапой давалось с невыносимой болью. И не потому что физически было так тяжело все же сомкнуть когтистые пальцы и выдернуть обломок, а потому что ему приходилось это делать из-за Белль. Из-за ведьмы, решившей, что может наказывать на свое усмотрение кого вздумает.
- Будьте вы все прокляты, как я… Отвергнутыми теми, кого полюбили, - склонив тяжелую голову, он так и не смог достать застрявшую стрелу, рухнув плашмя на живот без движения, проваливаясь в новую бездну.

Отредактировано James Norrington (2015-02-20 19:57:50)

[AVA]http://savepic.su/5087850.png[/AVA]Зимний лес казался тихим, спокойным и равнодушным к отчаявшемуся зверю, блуждающему в чаще. Казалось, слова эхом разносились среди деревьев, поднимались к кронам, к яркому бледному солнцу, чьи лучи резали замерзшие ветки. Свет падал на упавшего без сознания зверя, обессиленного, истекающего кровью, совершенно одинокого в горе и страданиях, которые терзали его душу и угнетали помутившийся разум. От потери ли крови или от того, как тяжело было принять потерю разбитого сердца, упал он без сил на холодную пустую тропинку, где ни одна живая душа не догадалась бы искать некогда принца Адама? За закрывшимися веками ему все еще виделся свет. Свет от улыбки любимой Белль, свет надежды на то, что когда-нибудь сможет обрести свой прежний облик и не пугать ее, как бывало в минуты даже легкого гнева. Он был страшен в гневе и еще страшнее – в муках, в которых жил все эти годы.
Проклятье сделало его диким и привело в лес, где дикие звери и обитали. Где ему, наверно, было самое место, несмотря на попытки быть человеком и жить по законам людей, не обращая внимания на тяжелую поступь когтистых лап и громадные клыки мощной челюсти. Как же глупо, наверно, выглядело Чудовище в жалких тряпках, коими баловали себя люди. За одеждой скрывая истинную суть собственных душ, прячась от других за дорогими тканями и украшениями. И даже принц Адам цеплялся за жалкие уловки оставленного светского общества, надеясь скрыть хотя бы часть своего чудовищного облика от самого себя. Не получилось спрятаться ни от кого. Никакие одежды не спасли Чудовище и его слуг от нападения разъяренной толпы. Толпы, посланной Белль.
Ее улыбка в его тревожном и противоречивом воображении блекла, как если бы блеклым становился яркий солнечный день, испорченный неприятностями или наступающей с горизонта непогодой. Свет больше не дарил радости, не вселял уверенности. Он был чужд, казался издевкой над и так настрадавшимся человеком, пускай и в облике невиданного монстра. Чудовище исчезало в наступающей тьме, мерзло, тяжело дыша и чувствуя, как холодный ветер лаской дуновения забирает из него вместе с теплом саму жизнь. Никому не нужную, никем не понятую, проклятую и обреченную на столь жалкий финал по вине вероломной бессердечной девушки. В такие моменты поневоле хотелось, чтобы кто-то бы однажды сказал, что разделяет чувство потери и тревоги, каким бы невероятным это ни было. Даже в агонии из боли и душевных терзаний он все еще нуждался в простом понимании. И он услышал желаемое…
Голос тихим эхом донесся до потерянного в своих мыслях Адама, заблудившегося в воображаемом лесу. Уставшего до такой степени, что еле волочил лапы, постепенно теряя всякие ориентиры. Так умирает воля, когда не видишь своего пути через преграды, которых стало слишком много, и никто не ждет возвращения домой. И дома больше не было… Холод стал единственным приютом, где властвовал только этот спокойный голос. Он невольно рыкнул от острого жара изъятого наконечника, когда стрела наконец покинула изможденное тело, тихо и коротко застонав от боли, оставленной на прощание нанесенной раной. Будто нанесли последний штрих в картину его несчастного конца, дополнили еще несколькими пятнами алой, пока что горячей крови. Но вслед за болью наступил покой. Лишь на миг обжигающий, холод затянул его рану и забрал с собой чувства, будто льдом сковав боль, дав сердцу успокоить неровный бег, привыкнуть к тому, что ее больше нет. Ни боли, ни Белль…
Из дикого леса, притихшего в холодных лучах солнца, к беззащитному Чудовищу вышли другие звери. Белоснежный мех стаи сливался с окружающим пейзажем, помогая волкам растворяться даже днем и незаметно подкрадываться к зазевавшейся жертве. Выделял их лишь взгляд внимательных черных глаз, следящих за Королевой. Они подошли тихо, словно боясь потревожить Чудовище, так похожее на них, если бы не бурый окрас и габариты, доволокли до снежных саней и втащили внутрь, даже заботливо подоткнув к громоздкой туше выпавший из саней пушистый хвост. Послушные звери тяфкали вслед своей королеве, преданными псами забывшими о дикой природе, далеким воем сопровождая удаляющуюся владычицу зимы и ее незваного гостя... В снежном дворце, где Чудовище действительно обрел покой.
Он не видел ни страшных картин разыгравшейся в его замке схватки, ни руин, оставшихся после пожара, ни поломанных тел заколдованных друзей… Ни Белль. Только черную, темную тень, которая укрыла его своим беспросветным покрывалом и не отпускала, пока силы не вернулись к Адаму, позволив поднять отяжелевшие веки. Он все еще чувствовал усталость, но не такую, от которой хотелось слечь в могилу и исчезнуть в толще земли, оставив после себя лишь историю о несчастном грубом принце. Усталость, которую испытывают после долгой тяжелой дороги, но доведшей до цели. Или убежища, из которого снова можно будет начать новый путь. Где же он был? На перепутье или в ловушке? В логове врага или доме неожиданного друга? Вздохнув, Адам отнял голову от перины. Он лежал поперек широкой кровати, в пустой белой комнате, несмотря на однотонность, уютной и красивой. А за окном падал снег, закрывая собой пейзаж далеких гор, укрытых лесом. Все еще было холодно, но потому что затекли и залежались без дела лапы. Потянувшись, Чудовище оскалило клыкастую пасть, почувствовав кроме усталости и ноющую боль. Раны затягивались, но еще давали о себе знать. Адам осторожно сполз с кровати на ковер, слегка пошатнувшись, упав на все четыре лапы, еще не найдя в себе сил стоять на двух, как успел привыкнуть. Нечаянно ткнувшись носом в пол, он увидел ледяные узоры. Сморгнув еще оставшуюся после болезненного сна пелену перед глазами, Чудовище осмотрелось внимательней. Все кругом было сделано из снега и льда. Сияло и блестело, заколдованное и невероятно красивое. Раскрыв было рот от удивления, Адам сделал пару шагов вперед, поскальзываясь, пока не привык ходить по непривычному покрытию, наконец встав в полный рост. Как он оказался в таком чудном месте? Кто притащил его сюда из леса и дал отдохнуть? Вопрос за вопросом начинали мучить Чудовище догадками, одна хуже другой. Не было сомнений в том, что вокруг все было заколдовано, а к магии у Адама было стойкое чувство недоверия, обеспеченного весомым поводом. Благо, это была комната, а не темница, и первым делом вольный передвигаться как вздумает, он подошел к окну, чтобы осмотреть открывающийся вид с не малой высоты просторного замка.

Отредактировано James Norrington (2015-02-20 19:57:36)

[AVA]http://savepic.su/5087850.png[/AVA]Если и осталось что-то от Чудовища прежнего, способного выживать любой ценой и держать в страхе всю округу, так это инстинкты. Дикие, звериные, присущие существу, чьей обителью была скорее непокорная как и он сам когда-то природа, а не роскошный дворец. От Адама осталось слишком мало, чтобы Чудовище угнетать и держать в клетке. Он был подавлен тем, что случилось в конце его несчастливой истории любви, настолько, что от прежнего затравленного как зверя «я» осталась разве что походка, да способность говорить. Чудовище и думало сейчас скорее как зверь, нежели чем заколдованный человек, потому что наконец-то приняло истину о неспособности людей вокруг прощать и видеть дальше своего носа. А потому все было опасно, даже когда казалось, что наконец настал покой и счастье. Кто бы ни был владельцем странного замка, он наверняка был могущественным, а значит – очень опасным. А опасность всегда требовала должной амуниции.
Едва раздался неизвестно откуда взявшийся голос, Адам выпустил когти, царапая белый подоконник и отступая на пару шагов в сторону. Пригибаясь, чтобы не возвышаться над чужой головой и быть готовым кинуться при случае в прыжке в ответ на возможную угрозу, он почти опустился на все четыре лапы, поневоле ежась и даже желая отступить еще чуть назад для большей дистанции. Недоверчиво глядя на женщину в белом снежном одеянии, от одного взгляда которой холодел загривок, Чудовище тихо, угрожающе утробно урчало, по привычке, инстинктивно давая знать округе о сокрытой в теле силе, способной убивать. То был естественный сигнал для другой живности не приближаться, если жизнь дорога, хотя и для людей был весьма символичным звуком, что скоро кто-то может стать закуской. Но постепенно звук стихал, поддаваясь магии чужого холодного очарования. Было что-то невыразимо прекрасное в ее статной фигуре, и не благодаря волшебному наряду или гордой осанке, пристальному взгляду, от которого бы наверняка похолодел пуще прежнего воздух в белоснежной комнате. Если было лицо у древней первородной магии, могущественной, непонятной до конца, захватывающей, то оно было бы таким. С таким же голосом, в чистый звук которого поневоле вслушивался, не мог успокоиться, но внимал, будто не было другого более важного на свете.
Адам слегка встряхнул мордой, прогоняя странное наваждение. Он засматривался на незнакомку как на чудо, опасался ее как огня, которым может обжечь бесстрастный лед, и в то же время – почему-то не боялся как должен бы был. Магия, какой бы грубой и безжалостной не казалась принцу прежде, проявилась в другой форме, и вряд ли с ним могли сделать что-то ужаснее, чем уже сотворили. Ощутив прилив усталости, гнетущую и выдворившую его на зимний мороз отрешенность, Адам взглянул в окно. Все, что осталось от дворца самого Адама горело руинами былой, напрасной от и до жизни. А новая была пуста и холодна, как зимний мороз. Чувства, если и остались в Чудовище, были израненные, как и его тело, пострадавшее и от ударов кинжала, и от стрелы, пущенной предводителем людского нашествия на его дом. Признаваться в том, что настолько пал духом и слаб телом в присутствии представительницы той силы, которая по сути довела его до такого состояния, Чудовище не желало, быть может, было слишком стыдно и вопреки ожиданиям все еще сохранилась какая-то, но гордость. Выпрямившись в полный рост и оказавшись на голову выше незнакомки, Адам хмуро фыркнул, словно отрицая необходимость в отдыхе. С напускной надменностью, достойной именно его самого как Чудовища, властителя некогда заколдованного, забытого всеми замка, полного зачарованной прислуги, которая  осталась без надежд на преображение в прежний облик, как и хозяин.
Подступившись ближе, сощурив взгляд и нахохлившись, он уложил когтистую лапу назад на подоконник, опираясь на него, чтобы в случае чего не потерять равновесия и уверенности в себе, остатки которой собирал по крупинкам. Улыбка незнакомки сбивала его с толку.
- Но волен ли я уйти из этого замка, если не желаю оправляться в этих стенах после ранений? – сощурив еще больше взгляд, Чудовище даже рискнуло подойти еще чуть ближе, всматриваясь в лицо королевы снегов и льда с обреченной решимостью спорить в случае отрицательного ответа. И не известно еще как, речью или грубой силой, которая все же еще была даже в раненных лапах.

Отредактировано James Norrington (2015-02-20 19:57:25)

[AVA]http://savepic.su/5087850.png[/AVA]Стоило признать, что ответ на вполне законный вопрос слегка пристыдил Адама и в какой-то степени даже унизил. Казалось ли или нет, но перспектива идти на все четыре стороны из уст снежной королевы была произнесена с иронией, способной задеть за живое. Чудовище не могло поверить ни в благие намерения, ни в добрый взгляд. Он ежился от одной лишь мысли, что неизвестная ему колдунья так легко и беззаботно разговаривает с монстром. Существом, перед одним видом которого все прочие падали от ужаса, желая скрыться и спасти свои жизни. Она не боялась и отсутствие страха обезоруживало привыкшего им пользоваться некогда принца, забывшего о других путях достижения желанного. Но чего он сам желал в этот момент? Он был совершенно одинок, предан и унижен той, которой по глупости и в безумной надежде отдал сердце, никогда прежде не знавшее любви. Адам был ранен не только телом, истекая кровью, но и в душе, израненной от осколков своих мечтаний о будущей счастливой жизни с Белль. Эти осколки все еще мешали ему дышать, словно собрались в груди острым букетом, хотя виной тому скорее был удар кинжала, исполосовавший зверю бок. Бежать в неизведанное, умирать в одиночестве, выживать там, где жизни с виду нет, действительно, выбор достойный ироничной усмешки. Адам понурил голову, жмурясь и фыркая. Не позволив приступу боли стать поводом для больших сомнений, что спешить Чудовищу не просто некуда, а вообще нельзя в силу одного лишь здоровья, он с удивлением уставился на чужую руку, вдруг дотронувшуюся до его спутанного и свалявшегося в крови меха. Шкура скрывала и глубину и длину раны, но после чужого прикосновения уже и сам Адам не мог сказать, как серьезно был ранен, и был ранен ли вовсе, обескураженно встретив чужой взгляд своим совершенно растерянным. Почему она помогала, зачем забирала боль, зачем спасла и вывезла в снежную даль… Как узнала, что ему нужна помощь? Столько вопросов разом завились роем в голове, и на каждый Чудовище нуждалось в ответе, чтобы понять, кто перед ним – друг или пока еще не давший о том знать, но враг. И лишь рана, страшнее которой прежде Адам не видывал, лишила его всех сомнений. Как можно было навредить такой красоте? Нахохлившись в смущении, Чудовище хмуро покачало головой. Пускай снежная королева была холодна под стать своей стихии, ее рукой, той самой раненной, можно было исцелять и творить чудеса. Кто же смел нападать на такое диво?.. В том и была ирония уже всей жизни, что не важно, красота ли сокрыта или уродство, вред наносят просто слепые и бездушные люди, не способные оценить, понять, принять или простить. Если сам Адам пострадал за внешний устрашающий вид, не сумев доказать любимой, что все равно человек, способный на чувства, то Ингрид, наверно, за то, что красоту посчитали лишь внешностью, скрывающей ледяной холод. Но ведь не все так просто, как кажется на первый взгляд. И если мог вынести какой-то урок из своей жизни монстр, то заключался он в том, что надо доверять. На свой страх и риск, но ради другого, возможно, самого близкого на свете существа. Он улыбнулся, хотя вряд ли оскалившиеся клыки можно было бы назвать жестом вежливости. Но что он мог будучи всего лишь Чудовищем? Хотя бы представиться и вспомнить, может, для самого себя, что был принцем прежде.
- Боюсь, такую боль заберет лишь время. И то, если смогу сам себе это позволить, - фыркнул Адам, уныло взглянув на свои когтистые лапы, в ладонях которых когда-то бережно хранил чужие тонкие ручки в такой же мороз, который с виду окружал замок Ингрид. Белль любила зиму и игры в снежки. Он даже кормил птичек, лепил снеговика, катался на льду замерзшего озера, деля с Белль ее маленькие радости и вспоминая, что значит быть человеком, беззаботным и счастливым.
- Я не хочу забывать о том, что случилось, и о той, которой позволил с собой так поступить.
Сжав лапы в огромные кулачищи и опустив их, раскрывая, чтобы не показаться излишне агрессивным, Чудовище со вздохом осмотрело снежную королеву с головы до ног, удивляясь и восхищаясь одновременно.
- Вашими стараниями я выжил… Леди Ингрид. Я благодарен, хотя не знаю, есть ли смысл в этой жизни для одичавшего монстра, некогда бывшего принцем. Меня столько лет звали Чудовищем, что имя Адам уже мне не подходит, но можете называть как хотите. И то, и то – моя жалкая сущность.

Отредактировано James Norrington (2015-02-20 19:56:35)

[AVA]http://savepic.su/5087850.png[/AVA]«Обеду?..Помочь?!» - опешив, Чудовище уронило было челюсть, лапами пытаясь привлечь к себе внимание, чтобы задать еще вопрос или хотя бы уточнить, чем ему собираются помогать. Намереваясь это сделать, но так и не решившись, в итоге он лишь удивленным взглядом проводил в спину Ее Снежное Величество, оставшись наедине с призванным слугой. Непонятное с виду существо, просто стеклянное, если не знать, что сотворено из льда, но определенно живое,  покорно пропустило пред собой Ингрид, закрыв за хозяйкой замка дверь в комнату, которую выделили для Адама. С некой заинтересованностью уставившись уже на гостя, слуга сделал неопределенный жест руками, в одной из которых тут же появился ледяной зазубренный гребень, а в другой – кувшин с настолько чистой и кристальной водой, что аж легкий пар взвился в воздух от холодной субстанции внутри.
- Нет-нет-нет, - заверещал в протесте Адам, съежившись от одной лишь мысли о грядущем мучении. Отступая от явно не проникшегося тем же ужасом к предстоящей экзекуции слуги, Чудовище само себя загоняло в угол, понимая, что с боем вырываться в морозный край толку нет, но и радости от издевательства чисткой сваленной от грязи и крови шкуры не испытывая. Слуга тем временем медленно и целенаправленно вытеснял Чудовище в соседнюю комнатушку, игнорируя страх гостя и его очевидный протест. За неприметной дверью оказалась своего рода ванная комната, проход в которую закрылась по волшебству аккурат в тот миг, когда Чудовище, все же почувствовав на своей шкуре всю силу чужого гостеприимства, отчаянно взвыло на весь замок.
Спустя минут десять, с выпученными глазами и безудержно дрожа, но сверкая посветлевшей от мытья гривой, Адам угрюмо ерзал в огромном полотенце, сидя на прикроватном пуфике, обезумевшим яростным взглядом следя за тем, как слуга Ингрид невозмутимо подбирает гостю наряд к обеду. Порванные вещи самого принца исчезли еще в злосчастной ванне, поэтому новый костюм подбирали со вкусом, присущим уже исключительно обитателям снежного дворца. Мнения Чудовища никто не спрашивал, да и, казалось, слугу обделили речью, но явно не обделили стилем. Перед ним вскоре оказался идеального размера полный наряд от выбеленной как первый чистый снег рубашки до широких черных бридж, в которых лапам Чудовища было бы удобно во время ходьбы как на двух, так и на четырех. Слуга помог Адаму переодеться, после чего указал на напольное зеркало в самом углу комнаты, где принц мог посмотреть на себя. Черный, и к удивлению комфортный, из блестящей ткани фрак с белоснежным воротником и манжетами сверкал такими же черными пуговицами, которые слуга поспешно застегнул на брюхе ставшего смиренным зверя. Оправив последние складки на бриджах и расправив фалды, слуга добавил в наряд Чудовища последний штрих, положив в нагрудный карман большую белую салфетку, даже, кажется, удовлетворенно улыбнувшись. Адам смущенно фыркнул, откашлявшись и распрямив горделиво спину, чтобы не сутулиться и продемонстрировать былую осанку хотя бы перед зеркалом. Он мог быть презентабельным, чем когда-то хвастался перед редкими гостями в своем собственном замке, демонстрируя дорогие наряды и устраивая для их ношения дорогие званные вечера местной аристократии и знати. Теперь же он сам был гостем и рисковал опоздать, о чем напомнил все тот же слуга, открыв дверь, ведущую прочь из комнаты и вежливо указав на проход рукой.
Прошагав слишком уверенно пару шагов вперед, Адам едва не рухнул, поскользнувшись, и суетливым меховым комом выбрался из комнаты, в очередной раз открыв в удивлении рот. Если одна комната Адама была красивой, несмотря на скромное убранство, теперь ему предстало самое настоящее великолепие, мимо которого он проходил завороженный, поневоле замедляя и так неловкий шаг. Слуга тем временем старался не выражать своего беспокойства по поводу медлительности Чудовища, но упрямо указывал дальнейший путь, словно приглашая, но все же больше поторапливая. Адам кивал и шел вперед, все еще озираясь, пока наконец не оказался в просторной столовой, под которую выделили целый зал. Чудовище вновь увидело владелицу замка и смущенно нахохлилось, вдруг почувствовав себя несусветно глупо в новом костюме. На фоне Снежной Королевы он был бы чудовищем даже в человечьем обличье, но долго про это думать Адам просто не мог, заметив, как ему предложили наконец сесть напротив Ингрид за стол. Перед принцем был солидный набор приборов, по размерам больше напоминающих лопатки и вилы, а не привычные для обычных людей предметы, но в том была их практичная прелесть, когда Адам смог без труда взять их в лапы, даже улыбнувшись.
- Благодарю за… Кхм. Теплый. Прием. - сконфуженно проурчал принц. - Вы очень добры, леди Ингрид. Я даже не знаю, как смогу отплатить за гостеприимство.
Сказав эту правду, Адам всерьез задумался о насущной проблеме, ведь он действительно не мог отплатить за все сделанное для него волшебнице, судя по всему, и так имевшей все, что только можно было пожелать. Богатый сказочный по красоте и размаху дом, прислугу, выполняющую наверняка любую прихоть хозяйки замка, силу, благодаря которой она могла спокойно разговаривать с двухметровым монстром, не опасаясь ни капли никакой угрозы для своей королевской персоны. Что же даже гипотетически могло быть нужно Королеве от Чудовища еще предстояло узнать, а пока он мог лишь гадать и поневоле любоваться на множество вкусных с виду блюд. Привередливым Адам если и был, то очень давно, привыкнув питаться тем, что сам поймал на охоте в лесу. Прислуга в его собственном замке готовила чаще то, что принцу лень было жевать сырым. Теперь же он мог даже выбирать приготовленные блюда и глаза его просто разбегались от разнообразия.

Отредактировано James Norrington (2015-02-20 19:56:21)

[AVA]http://savepic.su/5087850.png[/AVA]Украдкой разделавшись с уже половиной тарелки, пока прекрасная леди Ингрид говорила о красотах своих владений, Чудовище застыло с измазанной в соусе мордой, опомнившись, что ведет себя неприлично. Сконфуженно сглотнув еду, зверь демонстративно аристократически поджал толстые губы, насколько то позволяли клыки, словно только сейчас, с разрешения, собирался приступить к трапезе, но отвлекся, залюбовавшись на вид из окна, который воистину был великолепен. Едва очнувшись, Адам с трудом мог рассмотреть и приглядеться к дивным горам и заснеженным лесам, холмам, которые раскинулись широким полотном под окнами замка Снежной Королевы. Холодный ветер не потревожил ни ума, ни тела, когда окно распахнули молчаливые и послушные слуги, лишь холод одиночества отозвался на вой ветра, закравшийся в столовую. Он мечтал оказаться в таком месте, когда покинул свой собственный замок, не имея ни сил, ни воли оставаться даже близко к руинам прошлой жизни и к телам почивших в неравной схватке друзей. Волшебница забрала его туда, где Чудовище могло наконец обрести покой, раз ни одна живая душа не посещала дворец… Никто бы не упрекал его за грубости, никто бы не испугался его облика, ведь даже хрупкая с виду королева снегов не вздрогнула, когда Чудовище показало клыки и когти, ранее приносящие страх и ужас, если не смерть всякому, кто окажется рядом… Всякому, но не Бэлль. Вспомнив ранее дорогое сердцу лицо и услышав дивный смех, которым заслушивался столько времени, не ведая о его лживости, Адам поневоле глухо утробно зарычал, опомнившись, хоть и не сразу, со сконфуженным кашлем.
Сгорбившись, принц забыл о манерах и потому виновато поднял взгляд на леди Ингрид, каясь за свои звериные привычки. Ему все еще было больно, настолько, что одного лишь воспоминания хватало для ярости и злости, для ненависти, которой прежде не испытывал даже к заколдовавшей его ведьме. В отличие от Бэлль, колдунья не разбила его сердца, не забрала надежду и веру в лучшее, она просто показала ему правду на вещи, которые раньше не играли роли в жизни Адама. Мир людей был жесток и безжалостен, и даже Чудовище могло стать в нем жертвой, несмотря на свои габариты и физические силы. Ничто не спасло его душу, ни груда мускулов, ни звериный оскал. И раз Снежная Королева сочувствовала своему гостю, то должна была понимать всю прелесть своего одиночества, когда никто не может тронуть душу и забрать сердце. Зачем желать себе же испытаний, с которыми навряд ли справишься?
- Благодарю за угощения, - все же вспомнил свои манеры Адам, уже без всякого аппетита глядя на тарелку. Он просто пропал, настолько диким и сытым своими бедами он вдруг себя почувствовал, вернувшись мыслями к потерянному замку за тридевять земель от владений Ингрид. Если ее замок был действительно так далеко, то он был рад оказаться в нем, пускай и против своей воли, не зная, куда его несут.
- Гости – это зло, от которого Ваш дворец убережен природой. Благо, что тут никого нет… Если бы пропасть ограждала мои владения со всех сторон, быть может, сейчас бы меня здесь тоже не было, - с оттенком грусти проворчал Адам, понимая, что начинает просто жаловаться на судьбу под чужой весьма гостеприимной крышей, что ни обстановке, ни тону беседы не соответствовало. Вымученно выдавив улыбку, оскалив клыки, принц собрал все мужество и звериное упрямство, чтобы продолжить трапезу.
- Но я рад, что тут оказался, - почти что не соврало Чудовище, с жутким скрежетом вдруг проехавшись по тарелке ножом и прищурив один глаз от противного звука, настолько неловко было пытаться вспомнить правила этикета.
– Хоть и не понимаю, как и зачем, - уточнил он в конце концов, бросив беглый взгляд на хозяйку замка. – Я не доверяю магии уже много лет, а раньше я о ней просто не знал, и потому удивлен, что мне оказали помощь и такой… Радушный. Прием.
Вспомнив о пытках в ванне, Адам вздрогнул от холки до хвоста и нахохлился, найдя взглядом того прислужника, который пытался его расчесать в холодной воде.

Отредактировано James Norrington (2015-02-20 19:56:09)

От раздавшегося смеха даже кусок в горло бы не полез, будь на то хотя бы слабое желание. Чудовище не страдало глухотой, пускай сердце стало слишком черствым спустя года. Напротив, он был весьма внимателен к каждой мелочи. Он был сильнее обычного человека, быстрее и выносливее, видел лучше и слышал дальше, чем может позволить человеческое ухо. И при этом он понимал, когда слышал неподдельную боль в чужом голосе. Она была слишком знакомой ему самому. Под маской зверя принц Адам в начале страшных своих злоключений и мук все же таил надежду на понимание, сострадание и счастливый конец. Но годы шли, проклятье так и не спало, а окружавшие его замок леса превратились в темницу, за пределы которой он боялся выходить, запершись изнутри. Мир за воротами дворца, тот жалкий мир простых крестьян, и то казался отчаявшемуся принцу прекрасным. Ценнее любого сокровища на свете…
Сросшись со своим диким обликом, он забыл, какого это быть человеком, пока в его владения не вторглась Белль. Не только переступив порог запретного для всех леса, но и порог в его душе. Быть может, эта встреча была той самой судьбой, о которой говорила Снежная Королева. И встречи как с Белль, так и с белой колдуньей всего лишь были очередными страницами в книге его заколдованной жизни. Но сколько в ней было страниц, еще не перевернутых когтистой лапой или все же однажды обыкновенной рукой? Что дальше не ведал никто. Чудовищу хотело верить в искренность Снежной Королевы, в то, что ее озаботила его судьба настолько, чтобы привести в свой дворец и вылечить. Но не мог…
С каждым словом его взгляд становился все острее, впиваясь в сидящую по другую сторону стола фигуру, небрежно разглагольствующую о пользе, магии и понимании. Несовместимые по смыслу понятия не могли стоять и близко рядом в речи. Его никто не понимал, его никто никогда не жалел, а единственный случай сострадания закончился гибелью всего того, что осталось от его прежнего мира, в который пути назад уже не было. Он слишком много потерял из-за понимающих, оказавшихся с ним рядом, не желая снова угодить в ловушку чужих интриг и эгоистичных желаний. Он расслабился, непозволительно размяк, забыв под впечатлением последних дней, что красота магии обманчива, как красота той ведьмы, что забрала его человеческий облик.
К еде Адам больше не притронулся. Уже не оставалось сомнений в том, что белой колдунье что-то нужно от чудовища. Никакая маска радушия и светских манер не могла скрыть от хищника, привыкшего различать кто перед ним, такого же хищника... Невыгодное добро приравнивалось к глупости, а волшебницы были слишком жестоки для простых забав со смертными. Но удержаться от усмешки Чудовище не смогло, фыркнув и оскалив на миг клыкастую пасть. Всерьез ли предлагала леди Ингрид отправить его в путешествие? Неужели она так привыкла к одиночеству, что не видела перед собой монстра, едва ли способного спрятаться от людей? Ведь в противном случае при первом же появлении среди обычных смертных его попытаются убить и путешествие на том закончится.
- Вы очень заботливы, - заметно похолодевшим тоном ответил Адам, все так же не смея отвести глаз от волшебницы, словно ожидая той единственной нужной ему для пущей уверенности тени злорадства или насмешки. Тогда бы его никто не смог остановить на выходе из дворца, и лапы бы его не было больше на пороге дома Снежной Королевы. Но ожидаемых темных умыслов не было…  Несмотря на показавшуюся излишней, а потому неестественной, откровенность, злого умысла с неким путешествием, возможно, не было. «Либо я совсем потерял нюх…» - невесело заключил Адам, вставая из-за стола. Больше еды ему нужно было одиночество и время подумать обо всем случившемся и о том, что еще может произойти.
- Как вы и сказали… Нужно отдохнуть и прийти в себя, - и не пожелав ни приятного аппетита, ни хорошего дня, Чудовище как угодно, только не грациозно, спешно покинуло просторный зал, направляясь к выходу, откуда почти что бегом да на всех четырех лапах поспешило в ту часть замка, что успело запомнить. В его комнате было пусто и прохладно, будто без его собственного присутствия тепло вообще не задерживалось среди холодных стен и больше напоминало снежную пещеру. Закрыв дверь, хотя бы символично показывая, что не желает больше визитеров, Адам неловко снял китель, стряхнув его на кровать. Осмотрев заживающие как по волшебству раны в зеркало, Чудовище приютилось на ковре около постели, свернувшись в огромный валун лоснящейся чистой шерсти. Сон – лучший друг любого зверя, спасительное средство от голода, тоски, боли и, в его случае, переживаний.
***
Спустя три дня Адам совсем поправился, не рискуя спрашивать, каким колдовством и как его успели снова заколдовать, чтобы рваные раны не оставили на его теле и следа. Бродя вдоль и поперек свой комнаты, в которой чувствовал некоторую собственность, естественно, в виду непредвиденных обстоятельств, переместивших его в другой конец света в чужой замок, хищный зверь старался думать как человек и откровенно из-за этого страдал. С одной стороны он боялся магии, искренне веря, что она выходит только боком, с другой – он действительно обязан был спасением леди Ингрид. Путешествие… Это слово казалась ему таким чуждым и непонятным. Он никогда не путешествовал даже по своей стране, не говоря уже о загранице. А ведь он мечтал увидеть мир, когда оказался отрезан даже от соседней деревушки. Довериться и рискнуть опять или испытывать судьбу на благосклонность, пока волшебница не решит его участь в очередной раз.
Выбор напрашивался сам по себе, но Адам был слишком упрям, чтобы признать свою беззащитность против магии. Столько лет будучи единственным хищником в округе, теперь он был жалким пленником и лишь изящество хозяйки скрывало его настоящее положение в обертку «гостя на излечении». Рыча и фыркая, Чудовище встряхивало массивной гривой, пока прислужник леди Ингрид сопровождал его из угла комнаты в другой с опостылевшим кителем в руках. Раздраженный такой настойчивостью, Адам пнул несчастного лапой, но та просто прошла насквозь прислужника и заметно побелела от снега. Возмущенно рыкнув, Чудовище начало встряхивать лапу, упрямо ворча, что не нуждается в тряпках, но на выходе из комнаты, когда решение окончательно сформировалось, все же напялил на себя одежду и хмурой тенью шустро ссыпался на лестницу, ведущую на нижние этажи.
«Потом я наверняка об этом пожалею, - словно вдогонку сам себе подумал Адам, - но что терять?» И в самом деле кроме самой жизни у принца ничего не осталось, а ее в данный момент принц едва ли ценил так сильно, чтобы категорически отказываться от опасного мероприятия. Но ведь леди Ингрид обещала какую-то помощь. Чтобы дорога была безопасной и быстрой… Что-то волшебное. Осознав, что покрывающий пол лед вдруг заискрился и в взвился кристалликами в воздух прямо перед ним, Адам осел на пятую точку, разинув пасть и захлопнув ее только тогда, когда перед ним возникла леди Ингрид. Подобрав челюсть, Чудовище фыркнуло и встало на задние лапы, смущенно оправляя китель, словно никак не удивился чудесному появлению своей спасительницы.
- Я вас искал, - сконфуженно проурчал Адам, кашлянув и с пущей уверенностью заявив. – Я буду рад вернуть долг и отправлюсь в ваше путешествие. Я приучился к охоте и могу скрываться от чужих глаз в природе, но я буду бесполезен в людских селениях, так что надеюсь, ваше «кое-что» где-то, где людей мало…
[AVA]http://savepic.su/5087850.png[/AVA][SGN][/SGN]

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-02-20 19:54:49)

[AVA]http://savepic.su/5087850.png[/AVA][SGN][/SGN]Не думал Адам, что пожалеет о своем решении настолько быстро. Он молча следовал за колдуньей, от напряжения и хмурого своего настроения не удосужившись встать на задние лапы для пущей представительности. Не та ситуация, чтобы следовать людскому этикету. Чувство опасности пригибало к бренной опасной земле, и Чудовище едва ли было готово встретить свою участь как подобает человеку аристократического происхождения и голубых кровей. Его на деле оказалась обыкновенно красной, но даже ее проливать или рисковать своей шкурой в путешествии Адам совсем не хотел, ведь… Он не видел в этом путешествии смысла, и вопрос о разбитых сердцах и мечтах эхом тронул его раненную душу.
Смущенно плетясь вслед за леди Ингрид, зверь поневоле вспоминал Белль и деревню, из которой девушка пришла и в которую так желала вернуться, оставив позади и замок Адама, и всех обитателей заколдованной крепости на обрыве. Любовь могла быть страшной силой, мощнее когтей и клыков даже разъяренного Чудовища, и в то же время поразительной слабостью, которую нельзя было себе позволить, если хотелось жить. Осматривая открывшиеся взору волшебные вещицы, Адам сделал лишь пару шагов вглубь просторного помещения, словно пронизанного нитями магии. Волшебство витало в воздухе и приманивало любопытный взгляд, и потому Чудовище фыркало и отмахивалось тяжелой головой от всех чародейских артефактов, откровенно их остерегаясь. Развернувшись мордой к белой ведьме, Адам нахохлился от недовольства. Одно присутствие среди артефактов будило в нем нелюдимого хищника.
- Чудесно? Едва ли, больше похоже на злую шутку, - хмуро буркнул принц, поежившись от одной лишь мысли применить на себе хоть один из находящихся в комнате предметов или зелий, будь то даже шапка-невидимка или эликсир обмана. Кого она хотела обмануть? Неужели раненный зверь выглядел так глупо и безутешно, что колдунья решила отправить его на бесконечные поиски, чтобы занять бестолковое создание чем-то полезным? Скорее, забавным, ведь такое развлечение было на потеху разве что бессмертным, способным пережить не только ранение, но и утраты сердца.
- Такое путешествие займет вечность, которой у меня нет, леди Ингрид, - встав все же на ноги, раз разговор зашел о личных вопросах, Чудовище развело когтистыми лапами, словно пытаясь охватить безутешно томящуюся без дела коллекцию игрушек снежной королевы. – Если даже среди этих сокровищ найдется хоть одно, способное дать мне бессмертие, я не смогу найти вашего беглеца и ту девушку. Мир больше, чем кажется из окна замка, и для этого не нужно его мерить, бороздя континенты и океаны.
Вздохнув, Чудовище недобро прищурилось, пристально всматриваясь в лицо женщины, столь холодной и горделивой на вид, что проявленная доброжелательность стала для Адама в его воспоминаниях больше издевкой, чем манерами.
- Вы хотите, чтобы я до конца своих дней скитался среди людей и наблюдал чужие горести и радости, которых сам никогда не узнаю. Даже это обличье, - выпустив демонстративно когти на вскинутой правой лапе, Адам заносчиво задрал нос, - не кажется мне столь жестоким, как такая участь… Я не буду искать иголку в стоге сена по всему свету из-за ревнивой прихоти волшебницы. Дом там, где сердце. Раз парнишка сбежал, его дом в другом месте, - без тени сожаления жестоко добавило Чудовище, прекрасно осознавая, что задевает за незаживающую рану, точно такую же, какую носил теперь сам.