Мне было пять, когда я впервые увидел Китнисс. Был первый день школы и мой отец стал тем, кто указал мне на нее.  Тогда он сказал, что хотел жениться на ее маме и был готов сделать предложение руки и сердца, но она сбежала с шахтером. Я был удивлен, никак не мог понять, почему женщина, которую он любил, так поступила. И даже объяснение отца не давало мне ответа. Наоборот, все начинало казаться полной бессмыслицей.  Но в голове так и осели его слова “потому что когда он поет, даже птицы замолкают и слушают”. Они казались мне какими-то особенными, но в тоже время слишком простыми. И именно это тогда и заставило меня запомнить их. А после в классе, я сидел и смотрел на девочку в красном клетчатом платье с двумя косичками на голове, такую бойкую и незабываемую. С гордо поднятой головой, она стояла перед всем классом и пела песню. И птицы… Они молчали… Молчали до тех, пока Китнисс не перестала петь. С тех пор передо мной была не маленькая дочка, женщины сбежавшей от моего отца. А девочка, которой только стоит запеть, как все птицы замолкают и слушают ее.

Моя жизнь не спеша идет вперед, и в ней, в общем-то, ничего примечательного. Я каждое утро просыпаюсь, отправляюсь в школу, а затем возвращаюсь домой. Бывает, борюсь со своими братьями, но чаще всего помогаю родителям на кухне. На самом деле у меня просто нет выбора, как в прочем и у моих братьев. Мой отец пекарь и наша семья за счет этого и живет. Мы выпекаем хлеб, булочки, торты. В общем, все, что только можно выпечь и продаем это остальным. Поэтому с раннего детства меня с братьями учили, как правильно замесить тесто, добавить начинку или же украсить уже готовый продукт.
В тот день в пекарне были только я и мама. Сегодняшняя моя задача состояла в выпекании, и я успешно с ней справлялся. Время неумолимо бежало вперед и совсем скоро, мы должны были закрыть кухню. Я как раз отправил последние заготовки в неумолимый жар, когда услышал недовольный голос матери. Она все велела кому-то убираться прочь, а я, не выдержав, решил взглянуть на бедолагу. Это оказалась Китнисс. Девчонка, которую я каждый день тайком провожал до дома. Та, которая запала мне в душу еще тогда, в пять лет. Я стоял за спиной матери и всматривался в такое знакомое лицо. Было видно, как девушка исхудала, у меня вообще складывалось впечатление, что она уже довольно долгое время ничего не ела. И теперь, насквозь промокшая, она стояла и слушала причитания моей матери, о людях из Шлака. Казалось еще немного и девушка упадет прямо на нашем пороге в голодный обморок. Но нет, она пятилась назад, к свинарнику. В последний момент, перед тем как дверь в пекарню закрылась, я увидел сквозь щель, как девушка соскользнула на землю. Я тут же отвернулся к печи, делая вид, что не обратил внимания на незваного гостя, и обронил в огонь только что испекшийся хлеб с изюмом и орехами. Моя мама была вне себя от такой выходки и сильно ударила меня по лицу первым, что попало под руку. Продолжая кричать на меня, она велела кинуть хлеб свиньям и только звон колокольчика, известивший об очередном покупателе, заставил ее скрыться в доме. Я вышел под дождь и вновь увидел Китнисс, все так же сидевшую на земле под проливным дождем. Осмотревшись вокруг и убедившись, что рядом больше никого нет, я бросил в сторону девушки две буханки хлеба и быстро пошел в дом, боясь, что мама выйдет на улицу и поймет, что подгоревший хлеб вовсе не случайность.
На следующее утро я рассказывал друзьям, как меня одолел мой старший брат, и я ненароком заработал синяк на лице. Одноклассники слушали мой рассказ и велели в следующем поединке непременно взять вверх. Я кивал, уверяя, что конечно попробую это сделать, но постараюсь уже без ссадин и каких-либо еще увечий. Весь день я старался игнорировать Китнисс, делая вид, что вчера ничего не произошло, но после школы как всегда провожал ее взглядом. Она не спеша шла с сестрой и в какой-то момент обернулась и увидела меня, я же вместо приветствия или чего-то в этом роде, смутившись, пошел в противоположную сторону, как можно дальше от нее.

- Примроуз Эвердин! – звучит бодрый голос со сцены, и я вижу маленькую девочку, которая неуверенно делает первые шаги. Она выходит из общего строя, набирает побольше воздуха в легкие и продолжает идти. И тут раздается крик, душераздирающий, и даже не оборачиваясь, я знаю, кому он принадлежит.  Ее старшей сестре, Китнисс Эвердин, той, которая стала добровольцем. Мое сердце бешено целует грудную клетку и, кажется, вот-вот вырвется наружу. Я не мог поверить своим ушам, не был в состоянии принять происходящее.  Нет, это несомненно ошибка, ни ее сестра, ни она не могли участвовать в играх. Только не она. Господи, да что за бред, конечно же могла, как и все остальные. Вот только другие меня не интересовали. Я уже свыкся с мыслью, что каждый год двадцать три ребенка погибали в жесточайшем шоу богачей. И я искренне радовался тому, что не знал этих людей. И не что иное, как незнание обреченных на гибель детей делало предыдущие жатвы для меня обыденными и довольно спокойными, но сегодняшняя церемония выбора участников совсем не та. К сожалению, она иная.
- Пит Мелларк! – раздается над площадью, и мое сердце уходит в пятки. Сердце, что выстукивало бешеный ритм пару мгновений назад, замирает и кажется, вовсе отказывается работать. Ребята, стоящие рядом, оглядываются на меня и расступаются, я же продолжаю молча стоять, как и некоторое время назад, просто не в состоянии сдвинуться с места. В конце концов, я все же оживаю, и делаю несколько шагов вперед. Меня тут же окружают миротворцы, и от этого становится хуже. Я дохожу до ступенек перед сценой, на мгновение останавливаюсь, а затем твердым шагом поднимаюсь по ним. Я стараюсь собраться с мыслями, успокоиться, но внутри меня один лишь страх, я словно загнанный зверь, которого держат на мушке. И если у зверя есть хоть малейший шанс сбежать, то у меня нет. Я стою перед двенадцатым дистриктом и понимаю одно, удача сегодня явно не на моей стороне. Мало того, что меня отправляли на верную гибель, вместе со мной свой дом покидала и та, в которую я был влюблен столь долгое время. Девушка, которая до этого момента вовсе не замечала меня.
Я протягиваю ей руку, как нам и велят, и сердце вновь начинает бешено колотиться в груди. Ее пальцы аккуратно дотрагиваются моей ладони, а у меня одно желание, так и остаться здесь, на месте, держа ее за руку, но разум знает, этому не бывать. Я ободряюще слегка сжимаю ее ладонь, а затем нас уводят со сцены.
Я оказываюсь в небольшой комнате, в которой как мне сказали, я в последний раз увижусь с родными до голодных игр. Так оно и оказывается, ко мне приходят мои родители и братья, и нам говорят, что на прощание дается всего три минуты. Мне кажется это бесчеловечным, но вскоре я оказываюсь этому рад. Я обнимаю своих родителей и из-за всех сил стараюсь казаться сильным. Отец подбадривающе похлопывает меня по спине, все твердя, что все в порядке. И в какой-то момент мне кажется, что эти слова предназначены не только мне, но и ему самому. Мама немного отдаляется от меня и начинает говорить, что теперь у дистрикта есть шанс выиграть. И от этих слов на душе становиться только хуже, ведь я понимаю, все это сказано только ради поддержки. Но затем она произносит “победительница” и тут же замолкает, поняв, что только что сказала. Она бледнеет, пытается подобрать еще какие-то слова, сказать, что не то имела в виду и просто оговорилась, но я уже ничего не слышу. Я стою перед ними, а голове только один вопрос. Как так получилось, что родная мать не верит в победу собственного сына, отдавая предпочтение девушке, которую когда-то прогоняла с порога своего дома? Дверь в комнату открывается, и всех выводят, а я полностью раздавленный так и остаюсь стоять посреди помещения.
Вскоре приходят и за мной, меня сажают в машину и отправляют к поезду. На станции полно камер, и я благодарен тому, что нас не заставляют долго стоять перед ними. Хотя, по правде сказать, даже несколько минут оказываются слишком длительными. Хочется как можно скорее оказаться подальше от всех, и когда двери наконец-то закрываются, а поезд трогается с места, я отправляюсь в свое купе.
Меньше чем через сутки я оказываюсь в Капитолии, где все трибуты попадают в цепкие лапы Цезаря, телеведущего, который из года в год берет интервью у каждого “счастливчика”. Эта участь не обходит стороной и меня, так что я, следуя советам Хеймитча, решаю просто произвести хорошее впечатление на публику, в надежде на получение хоть каких-то спонсоров. Все проходит вполне гладко, а затем Цезарь интересуется, есть ли у меня девушка. Не ожидав такого вопроса, я немного колеблюсь, но потом твердо отвечаю “нет”. Ведущего не удовлетворяет мой ответ, и он продолжает развивать эту тему. Я сижу перед огромным залом, а вопросы бьют по самому больному и, в конечном счете, я решаю признаться Китнисс. После этого в течение нескольких дней проходят тренировки, а затем начинаются игры. То, что сумело сломать мою жизнь и построить ее заново одновременно.
Удар пушки и двадцать четыре человека срываются с места. Один, всего один из нас останется жив… Но мне везет, я оказываюсь тем, кто сумел обыграть смерть и не я один, нас двое. Дистрикт 12 отныне победитель и от этого на сердце теплеет. Я возвращаюсь домой с той, которую люблю, так сильно, что был готов отдать за нее жизнь. И нельзя передать словами то чувство, когда тебе отвечают взаимностью.
И я действительно счастлив, но все оказывается ложью. Китнисс Эвердин – девушка, в которую я влюблялся с каждым днем все сильнее и сильнее, которую я полюбил всей своей душой, в одно мгновенье разбила мое сердце. Все, что, как мне казалось, она ко мне испытывала, оказалось неправдой, обычным обманом и не более.

75-ые юбилейные игры… Какого это понять, что ты никогда не будешь в безопасности, даже когда тебе ее гарантируют? И кошмары, что все не хотели покидать мои сны, нахлынывают с еще большей силой. И каждая ночь превращается в очередное безмолвное испытание во сне. И вот я вновь просыпаюсь на арене, и так хочется понять, что все это всего лишь воображение, но нет, все это правда. Отныне я доброволец, вышедший вместо Хеймитча. Я просто не мог отпустить ее. Я потерял Китнисс еще по приезду домой, но в душе все еще теплится надежда на наше общее будущее. И теперь я не хочу потерять ее навсегда. Я умоляю Хеймитча спасти ее, и он соглашается. И я верю ему. Но в каждом плане есть изъяны…

Как когда-то сказала Китнисс, я обладаю "возможностью превратить свою боль в слова, которые изменят людей". Наверное, это правда. У меня действительно почти всегда найдутся нужные слова. Я даже не задумываюсь, просто говорю, что думаю, и все выходит как-то само собой. Но на самом деле я делаю отлично три вещи: хорошо пеку, выживаю на голодных играх и люблю всю жизнь ту, которой моя любовь не нужна, а может и нужна, но я уже окончательно в этом запутался. И это моя самая большая слабость, мое отношение к Китнисс. Зачастую мне не нужны советчики. Нужно только одно — знать, во что ввязываюсь. Я добрый и отзывчивый, умею располагать к себе людей, быть обаятельным и внимательным. Но порой моя открытость оказывает мне же дурную услугу, давая возможность окружающим бить в самые больные места.

Вся семья погибла во время бомбардировки двенадцатого дистрикта.

Отредактировано Peeta Mellark (2014-11-21 02:20:36)