Я привык видеть только темноту. Она обволакивала эдаким защитным коконом, шептала на ухо всякие успокаивающие слова и была, в общем-то, совсем-совсем безвредной и не такой страшной, как считало большинство людей. Я – не большинство. Я вообще не совсем и человек, если уж на то пошло. Я – монстр, которого изолировали для дальнейших экспериментов, и только темнота от плотной повязки спасала меня от всего того, что со мной делали, возможно, не каждый день (трудно было вести счёт времени), но раз в неделю точно. Доктору Вернике – я очень смутно помнил, что его зовут именно так – нравилось, например, искать предел той способности к регенерации, что появилась у меня после объединения с Билли. Как выяснилось, отращивать потерянные конечности он был не в состоянии (это доказывало то, что я по-прежнему щеголял без двух пальцев, отрезанных ещё гигантскими ножницами Траггера), но другие повреждения, насколько бы серьёзными они не были, залечивал буквально за секунды. Кожу разъедало кислотой,  жгло концентрированным огнём сварки, деформировало и уродовало, но всё это исчезало мгновенно, не успевал я и в полной мере почувствовать боль от очередного безумного эксперимента. Конечно, способности Билли были далеко не идеальны, но, в конце концов, это было и неудивительно.
Я мог только гадать, сколько времени прошло с того момента, когда я залез в окно на втором этаже психиатрической лечебницы Маунт Мэссив, подписав себе этим не смертный приговор, но что-то очень похожее на него, лишь без освободительной гибели в конце. Что за ирония, на самом деле – убить теперь меня было способно очень немногое, обрекая на вечное нахождение в этой лаборатории, которую я сам же так неосторожно нашёл в процессе попыток выбраться из больницы. Когда-то. Когда-то очень давно, а, может, и в прошлом месяце.
От бесконечных транквилизаторов очень кружилась голова, а желудок то и дело сжимался – я наверняка выблевал бы всё, что в нём находилось, вот только не мог и вспомнить, когда последний раз ел. Кажется, моему новому, усовершенствованному телу это было не очень-то и нужно – смерть от голода мне явно не грозила. Во рту ощущался отвратительный привкус желчи и крови, от которого мутило ещё сильнее, но горло резало, как ножом, при любой попытке даже сглотнуть, поэтому я не особо и пытался, с неудовольствием лишь чувствуя, как затекают руки, накрепко сдерживаемые рукавами смирительной рубашки. Я помнил, что меня зовут Майлз Апшер, и только это помогало мне держаться. Иногда я разговаривал, не сам с собой, но с Билли, который временно притих где-то внутри моего сознания, и собственный голос звучал слишком хрипло и чужеродно, чтобы я мог на полном серьёзе спрашивать вслух что-то вроде «почему ты выбрал именно меня, парень?». Да и он бы никогда не ответил, конечно.
Зато я был вполне уверен, что его сил вполне хватит на то, чтобы разорвать смирительную рубашку и деактивировать ту дрянь, что они вшили мне под кожу – небольшой жучок, который одним импульсом тока деактивировал бы меня при попытке побега. В самом деле, просто смешно. Им стоило бы приковать меня цепями где-нибудь над действующим вулканом, а не посадить в камеру-одиночку, имевшую, правда, пуленепробиваемое стекло, но, тем не менее, обычный замок, скрежет ключа в котором я слышал раз за разом. Скрежет, который не предвещал ничего хорошего. И тот Вальридер, который с лёгкостью убил Криса Уокера, почему-то предпочитал бездействовать ещё с того момента, как вызванный доктором Вернике отряд спецназа насильно скрутил меня и затолкал в эту самую камеру. Почему так? Я не знал, а Билли и не отвечал. Я ненавидел его за это, проклиная каждый раз, когда открывалась дверь. Разумеется, я не мог видеть человека, стоящего за ней, но кожей чувствовал, что и сегодня дверь открыли вовсе не для того, чтобы выпустить меня на свободу. Когда им надоест, они, наверное, просто отрежут мне голову, и этим всё закончится.
Иногда я думал о том, кто же, всё-таки, прислал мне то письмо о странных вещах, творящихся в этой больнице. Может быть, кто-нибудь из персонала? Но почему тогда именно мне? Я не был частным детективом или полицейским, обычный журналист, слишком охочий до громких сенсаций, которые могли бы хорошенько потрясти современное зажравшееся общество. Это меня в конечном итоге и погубило, конечно, но себя ненавидеть я не мог, проецируя это отвратительное, но сильное чувство на Билли. Если бы не он, я либо бы выбрался отсюда, либо бы погиб, но никак не был бы обречён на учесть лабораторной крысы, развлекающей тех учёных, что «навещали» меня с завидным постоянством – кажется, потенциал Вальридера был раскрыт ещё не до конца, но он, в свою очередь, не делал ничего, чтобы хоть как-то облегчить им исследования.
Сегодня темнота, привычно окружавшая меня, была какой-то странно беспокойной, и я с удивлением почувствовал даже, как встрепенулся где-то в дальнем углу сознания Билли, приподнимая голову, как после долгого сна. То, что мне было не всё равно, давало ещё какой-то шанс, хоть я и думал, что сдался ещё давно – ещё тогда, когда писал в своём блокноте «будь, что будет». Так что же это, рождественское чудо? Конечно, сегодняшний день явно не был Рождеством, но мне просто нравилось думать, что это так.

Чужое присутствие где-то совсем рядом ощущается короткими электрическими всполохами, ползущими по коже под плотной тканью смирительной рубашки. Я вздрагиваю и прислушиваюсь, различая лёгкие шаги, всё ближе и ближе, а потом с моих глаз в одно движение снимают повязку, и я тут же их закрываю, не в силах выдержать боли от яркого света многочисленных ламп на потолке. В уголках глаз непроизвольно накапливаются слёзы, стекают вниз по щекам, зацепляются за подбородок и исчезают, пока я замираю каменным изваянием, не успев разглядеть того человека, который так любезно избавил меня от спасительной темноты, помогавшей мне справиться долгое время. Билли внутри меня это тоже не нравится, я чувствую, как он недовольно ворочается, как будто собирая всю накопленную силу, а потом мне приходится резко сказать:
—Пригнись! – своему спасителю, потому что в той стене за чужой спиной появляется огромных размеров брешь практически до потолка высотой, а где-то сбоку жалко валяется вывороченная дверь, удивительно целая, только потерявшая пару щепок. У меня нет времени осмыслять произошедшее, есть время только разглядеть своего спасителя, вернее, спасительницу, и я удивлённо вскидываю брови, понимая, что она совсем не похожа на любого из врачей, работающих здесь, хотя бы тем, что в её глазах нет этой застывшей оледеневшей жестокости, которую я успевал улавливать, когда ещё не носил повязку. Так что же это, одна из пациенток? Я слышал краем уха про трагедию в женском отделении и Эдди Глускина, но, видимо, теперь доктора начали принимать новых пациенток, как ни в чём не бывало, будто бы и не убил ненормальный маньяк десятки девушек, стремясь сделать из каждой идеальную невесту себе. Впрочем, в этом месте никому нет дела до трагедий любого масштаба, без разницы, захватывали ли они всего одного человека или сразу двадцать-тридцать-пятьдесят.
Я неловко смотрю на незнакомую девушку, недоумевая, зачем она освободила именно меня. Из любопытства или по счастливой случайности? В любом случае, это было опасно прежде всего для неё самой, и я громко, судорожно вздохнул, честно предупреждая её:
—Рядом со мной очень опасно находиться.
Кто знает, что ещё решит сделать Вальридер? Я лично видел, как ловко он расправлялся с неугодными, и почти на сто процентов уверен, что у него в запасе есть множество разнообразных способов убийства, не только с помощью огромного вентилятора, висящего на стене. Впрочем, поделом, конечно, Крису Уокеру, который так долго стремился оторвать мне голову, но вот этой девушке я причинять вред совсем не хотел, пусть даже и минимальный. В конце концов, она спасла меня, случайно или намеренно, и за это я был ей благодарен – появился хоть какой-то призрачный шанс на спасение из этого ада. Я быстро оглядываю огромную брешь в стене, от которой ещё не совсем улеглась каменная крошка, а потом слышу громкий вой сирены, висящей где-то в коридоре, видимо, специально для таких случаев. Мне мешает чёртова смирительная рубашка, и, стоит лишь об этом подумать, как Билли мгновенно избавляет меня от неё – белые лоскуты сиротливо виднеются на таком же белом полу, на мне – всё те же джинсы с рубашкой, в которых я приехал сюда, но сейчас мне не воспоминаний: я, охнув, хватаюсь за плечо, в которое был вшит тот жучок – сильный электрический импульс резко прошивает кожу насквозь, а в следующий момент что-то уже хрустит под моей ногой, негромко, но очень жалобно. Нельзя задерживаться тут и на лишнюю секунду, пока не сбежался весь персонал Маунт Мэссив, поэтому я резко, не успевая подумать, хватаю за руку свою спасительницу и буквально вытаскиваю её в соседнее помещение, дверь из которого явно ведёт в коридор. В тот самый коридор, где когда-то… Впрочем ,неважно.
Дверь и вышибать не приходится – она слегка приоткрыта, и уже через пару секунд я замираю в растерянности, стараясь вспомнить, хотя бы примерно, как отсюда выбраться. В своих бесконечных скитаниях по лечебнице я перевидал множество разных коридоров, даже таких, стены в которых были от пола до потолка перепачканы кровью, но этот выглядел практически стерильным и очень светлым. Я в растерянности замираю посередине, прекрасно зная, что скоро здесь будет не протолкнуться, поэтому в панике поворачиваюсь к девушке, молчаливо стоящей рядом:
—Ты помнишь, как отсюда выбраться?
Одновременно с этим я попытался как-то взять под контроль Вальридера, чтобы он ненароком не убил мою новую знакомую, но убил всех остальных, кто попытался бы помешать нам сбежать. Оставаться в этой чёртовой лечебнице я совсем не хотел и упускать такой шанс к спасению был не намерен, с садистским удовольствием лишая докторов их главного эксперимента. Где-то в ушах громко пульсировало, но я знал, что это – стук моего же сердца, поэтому не обращал особого внимания, сосредоточившись больше на камерах, которые молчаливо следили за нами из особо тёмных углов – я видел их красные индикаторы, загоравшиеся будто бы ярче от любого нашего движения, но, не успел я и подумать, как та камера, на которую я смотрел, оказалась где-то на полу, вырванная с проводами, а сам я лишь пошатнулся, с трудом возвращая себе контроль над своим телом. Интересно, как это выглядело со стороны?..