[AVA]http://savepic.org/6677123.png[/AVA]ООС: первый пост всегда огромный, потом мельчаю, не волнуйтесь о.о

В непроглядной темноте, сгустившейся вокруг «Летучего Голландца», постепенно становилось все тише с каждой минутой. «Императрица», освободившись от буксирного троса, уже растворилась в сумраке, уплывая к Бухте Погибших кораблей и унося с собой на борту единственного дорогого ему на свете человека. «Адмирал мертв, адмирал мертв!» повторяли уже где-то издали матросы и офицеры морского дьявола, суетливой толпой спешно удаляясь в капитанскую каюту, где хранилось сердце Дэйви Джонса под усиленной охраной. Перехватить власть на судне, пока есть такая возможность, вернуть сердце владельцу и лишиться единственной преграды, для того чтобы вырезать вслед за Норрингтоном всех остальных простых смертных на борту. План мог запросто сработать, учитывая столь неожиданно поменявшуюся расстановку сил, и поделать с надвигающейся на них бедой и угрозой для ни в чем не повинных пехотинцев адмирал уже ничего не мог. Он действительно умирал, думая о том, что вряд ли даже услышит их предсмертные вопли, настолько таяло сознание, как и осознанный взгляд, обращенный куда-то вперед, к свету кормовых огней. С трудом повернув голову на бок, он пытался вопреки всякому смыслу зацепиться за плавно вытекающую с кровью жизнь, сжимая рану под ладонью. В другой руке так и остался пистолет, выстрелом из которого Джеймс отрезал себе путь к спасению. Он всегда был метким стрелком и даже самую малость радовался, что не промахнулся даже в последний раз в своей жизни, спася так чужую. Элизабет была слишком дорога ему, чтобы рисковать ее жизнью, пытаясь следовать за ней. Пускай судьбы так и не соединились, как Норрингтон наивно надеялся, они тесно переплетались на протяжении многих лет. Безвозмездная любовь стала для него поводом идти вверх по карьерной лестнице, падать вниз на самое дно пиратской жизни, а без нее он совсем потерял смысл для собственной, став не больше чем слугой у Бэккета, желавшего неограниченной власти. Для себя или для Короля уже был вопрос для оставшихся дальше служить под его командованием. Сам адмирал теперь мог с чистой совестью проклясть бездушного лорда вместе с его помощником и всю пиратскую братию вместе взятую, теперь, когда настало время отдавать душу Богу, можно было не врать хотя бы самому себе. Он выбрал сторону Элизабет, но никак не пиратов, он не служил Бэккету, он пытался снова стать офицером, успев забыть, какого это, служить своей стране. И все равно, даже когда разочаровывался в юной леди, которую знал с детства, вопреки собственным запретам до сих пор ее любил. Умирать, спасая столь много значащего для тебя человека – не это ли счастье? Печальный конец не был омрачен бессмысленностью самого финала, это был лишь эпизод для целой войны, которую развязали на Карибском море, короткий, но поворотный. Теперь Элизабет сможет вернуться к тем, кто ее защитит. И хотелось бы верить, лучше, чем в прошлый раз. Уильям Тернер обязан был оберегать ее, когда забрал из привычного уклада жизни, своей влюбленностью перечеркнув жизнь не одного десятка людей, включая жизнь адмирала. Защищать любой ценой, так же, как это сделал он сам.
От приступа боли, пронзившей, казалось, все тело, Норрингтон едва слышно вздохнул, поневоле закрыв глаза, но упрямо стремясь назад к свету, все еще живому и теплому, дающему так нужный ему покой. Свет отвлекал от боли, давал повод думать о чем-то хорошем, о чем уже перестал мечтать. Даже когда блики стали бледнеть и расплываться, а сам он задрожал от холода подступающей смерти, перед мысленным взором все еще была Элизабет. Почему-то ее образ казался ему все яснее и красочнее, словно воспоминания счастливых лет на Ямайке ожили, утешая и провожая на тот свет с томительной тоской в плавно затихающем сердце, а не болью уже вечной разлуки. Она подошла ближе, окруженная этим ярким светом, от которого слезились глаза, улыбаясь и с нежностью глядя в ответ. Но вместо карих глаз были пронзительно синие… Цвета моря, непокорного, величественного и такого же своевольного, как морская стихия, настолько яркими казались в отсветах огней и луны искорки задора. Это была не Элизабет, а значит, не его воображение. Осознав, что смотрит на что-то реальное и, быть может, даже живое, Джеймс вжался в резные перила, на которые опирался спиной с того самого момента, как упал, раненный Прихлопом. В немом вопросе с приоткрытых губ сорвался лишь новый вздох, смешанный с неясным стоном боли от усердия, которое лишь тратило и так тающие силы. Неизвестное создание, которое можно было бы окрестить и ангелом, дотронулось поверх его руки до раны зажмурившегося от боли адмирала и широко улыбнулось, склоняясь поближе, чтобы шепнуть ему что-то на ухо, чтобы только он и никто более, ни корабль, ни море за бортом, не услышал слов богини Калипсо.
Очередной приступ боли Джеймс испытал с небывалой силой, не найдя сил и на стон, просто отпустив сознание и поддаваясь неумолимой судьбе. Казалось, что-то внутри мстительно надеялось скорее затянуть насквозь проколотую дыру, скручиваясь и лишь быстрее подталкивая к финалу, но вместо этого, когда он понял, что сам сжимал до боли окровавленный камзол, открыл глаза и увидел совершенно другое лицо. В дотянувшемся до неясной фигуры свете предстала девушка незнакомая девушка, любопытным взглядом осматривая его с несвойственной для леди равнодушностью. Крови она не боялась, равно как и просто приблизиться к нему, чему удивиться Джеймс уже не мог, постепенно проваливаясь в дрему. Вместо палубы «Голландца» он оказался на суше, судя по шуму, доносящемуся с широкого берега, заваленного непонятным мусором. А в небе, как ему показалось, пролетели слишком медленно для звезды, яркие огоньки…
— Извините... вы крепитесь, хорошо? Сейчас будет помощь, - раздался откуда-то извне приятный голос, то тая, то нарастая, словно он так и не мог определиться, в какую сторону сделать шаг – к уже по своей воле не отпускающей его жизни или к столь заманчивой смерти, благодаря которой уже не будет ни боли, ни страданий, ни какого-то выбора, идущего в разрез с представлениями о добре, зле и чести.
Или смерть уже наступила?.. Адмирал сильно зажмурился от слишком яркого, неестественного света, который залил собой все вокруг, лишив его шанса даже осмотреться. Девушка, с виду хрупкая, на деле оказалась достаточно ловкой и сильной, чтобы помочь ему встать. Голова протестующе заболела, а кружение как от морской болезни изрядно подпортило ему и так жалкую пока что жизнь, не дав самому забраться в странного вида карету, подобной которым Норрингтон никогда в жизни не видел. Джеймс рухнул на непонятного вида с гладкой обивкой сиденье, улегшись на спину, все еще прижимая руку к ране, чтобы приостановить потерю крови, но постепенно даже на это, особенно после короткой прогулки, перестало хватать воли. Он наконец увидел, куда попал… Норрингтон смотрел в окно и не мог поверить в те очертания, которые проносились мимо над его головой. Одного вида высоток с миллионами огней хватило, чтобы он, затаив дыхание, обомлел и от шока окончательно лишился чувств.
Прийти в себя адмирал смог достаточно быстро, как оказалось, даже слишком, судя по удивленному взгляду незнакомой женщины, находящейся в его палате. Медсестра в бледно-голубом брючном костюме, придя проверить капельницу, что-то воскликнула, обещая позвать и доктора, и какого-то визитера, и спешно удалилась, оставив Джеймса одного с небывалым ощущением потерянности. Сморгнув затянувшую взор пелену после болезненного сна, он осторожно приподнялся на локтях и рухнул назад на спину, почувствовав всю ту же ноющую боль, но уже под крепкой перевязью. Пробудившись окончательно, адмирал начал осматриваться по сторонам, заметив непривычный интерьер комнаты, в которой очнулся. Белые стены с таким же неживым освещением от каких-то сияющих полосок на потолке, казались ему неестественно монолитными. Будто не из камня сложенными, равно как и дверь, рядом с которой на крючке висел его мундир и бестактно подвешенные головные уборы – совсем не деревянная, а стеклянная. За ней спешно проносились силуэты в белых халатах и других цветах. Одеждах столь странных, что Норрингтон нахмурился, не признавая ни одного стиля известных ему государств, где бы было принято так наряжаться. И какого же было его удивление, когда мимо комнаты прошелся чернокожий человек. Но никто кроме него не удивился, что раб ходит среди белых да еще и кому-то указывает, куда идти, провожая других людей в соседние комнаты. Адмирал нервно хмыкнул, чувствуя, что сходит с ума. Ему казалось, что он слышал где-то музыку, хотя неподалеку и уж точно в карете она играть не могла, а теперь – вся эта странная обстановка, словно с дрянной карикатуры лондонских памфлетов.
С усилием подтянувшись, Джеймс все же сел на койке, покряхтев, но стиснув зубы, после чего обнаружил трубку, тянущуюся к его руке, и ужаснулся, обнаружив под кожей длинную иголку. От волнения даже забыв дышать, Норрингтон выдернул трубку, тихо зарычав от боли и сжал новую ранку свободной рукой, бросив нечаянный взгляд в окно. Страшнее ошибки для едва пришедшего в сознание человека было сложно представить. Открывшуюся дверь за спиной Джеймс сразу даже не заметил, равно как и визитеров в его палату. В распахнувшихся от ужаса зеленых глазах застыл немой вопрос, обращенный к высоченным зданиям и дорогам, по которым летели со скоростью гепардов какие-то коробки, сияющие в ночи и даже гудящие, словно кто-то дул в громкие оркестровые трубы. Напрашивающийся сам собой ответ был слишком ужасен, чтобы признать – он действительно попал в преисподнюю.
- Я все же умер, - шепнул он себе под нос, подходя к окну ближе, чувствуя, как сердце набирает ритм в тревоге.
- Зачем вы встали, ложитесь назад, еще нельзя ходить, - возмутился мужской голос за спиной. На прикосновение к себе Джеймс ответил излишне резко, оттолкнув незнакомца в белом халате. Отпрянув в угол близ окна, недоверчиво и затравленно глядя то на незнакомца, то на ту самую девушку, которую уже видел где-то на берегу в этом странном месте, адмирал понял, что перестарался со своей бравадой и чуть не согнулся пополам от боли, когда от резких движений разошлись швы.
- Помогите, - вымолвил он едва слышно, успев взглянуть на девушку, прежде чем все же упал на колени, оказавшись в руках уже не растерявшегося врача и подоспевшей медсестры.
- Назад, укладываем, во-о-от так. Не беспокойтесь, вы поправитесь. Сейчас у нас тут страшный аврал, ваш доктор подойдет уже скоро. А вы, - обратившись к мисс Харди, доктор уже направлялся на выход, - будьте добры, проследите, чтобы пациент не делал резких движений и, что самое главное, не вынимал капельницу и не вставал. А то как спасли, так и потерять можем при таком усердии.
Открыв дверь для медсестры, доктор и сам покинул палату, предоставив адмирала на попечение его визитера дожидаться другого врача. Но ждать кого-либо Джеймс просто не мог, медленно сходя с ума, судя по ощущениям.
- Не таким Тот Свет описывали, - нервно хмыкнул Норрингтон, боясь даже мельком смотреть в сторону двери, где было слишком много людей, а потому взглянул на девушку, взгляд в взгляд, понимая, что просто умоляет, и ничего не может с этим поделать. – Не оставляйте меня с ними, пожалуйста, мисс.

Отредактировано James Norrington (2014-12-19 16:46:28)

[AVA]http://savepic.org/6677123.png[/AVA]О каком актере спрашивал врач, Норрингтон так и не понял, совершенно не соотнося себя с обозначенным незадачливым и безымянным некто. На его памяти актеры были людьми экстравагантными и далеко не всеми любимыми, поэтому об избиении несчастного адмирал мог лишь равнодушно вздохнуть, проявив лишь каплю жалости к представителю не самой благородной профессии. Тем более, среди актеров распространялась пагубная чума современности, за которую на королевском флоте не щадили и карали по всей строгости закона, если находились обличающие мужеложство факты. Сочувствия к таким людям Джеймс не испытывал ни ранее, ни теперь, обобщая всю пафосную братию под одно нелицеприятное клеймо, но и внимания уделить тоже не смог, сосредоточенно всматриваясь в миловидное лицо незнакомки, вопреки его опасениям, все же решившей помочь.
Конечно, ему было страшно, и окружившие его вдруг люди казались слишком странными и опасными, ведь в аду кого только не встретишь, и уж кого точно, а жаль больше всего было юную леди, тоже оказавшуюся в таком ужасном месте. Но почему-то все слишком хорошо чувствовалось… Ощущения не покинули, ни та же жалость, ни боль, ни страх, ни удивление. Разве мог он быть таким живым, если умер? Столько вопросов, на которые нужно было узнать ответы, чтобы наконец успокоить неровный ритм сердца, вслед за которым стремительно изгибалась острыми углами полоска на кардиографе. Норрингтон поневоле прикрыл глаза, пытаясь прийти в себя и подумать логически и здраво, как то требовалось в тяжелых ситуациях…
Подняв взор к потолку, он запоздало осознал, что почти раздет, по пояс, и только тонкая простыня вместо рубашки могла помочь отгородиться от незнакомки, перед которой был виноват одним лишь этим унизительным фактом, наверняка изрядно смутив и девушку. Поспешно натянув ткань повыше, адмирал совсем растерялся, но не посмел отвести руки в сторону, когда почувствовал чужое прикосновение, дающее немного уверенности и даже равновесия, ведь его просто не откуда было взять самому. За что был признателен, впрочем, не успев об этом сказать и лишь взглянув на особу со смущенной благодарностью. Но когда его спасительница произнесла просто невероятную фразу, воспринять которую кроме как с недоуменной усмешкой адмирал не мог, первое удивление плавно сменилось сожалением. Он хмыкнул с долей должного умиления, искренне полагая, что леди просто никогда не была в Нью-Йорке и была кем-то намеренно введена в заблуждение.
- Хорошо, - повторил тоскливо Норрингтон, слегка покачав головой и вновь вздохнув так тяжко и обреченно, что невольно улыбнулся,  почувствовав приятную тяжесть в руке, когда взялся за рукоять пистолета, хранимого, как оказалось, прекрасной мисс, пока он приходил в себя.
- Я не актер, мисс Фелиция. Разве я настолько смазлив лицом, чтобы выступать на сцене? – скорее риторически поинтересовался адмирал, даже не представляя, что одна его униформа выглядела для жителя двадцать первого века как костюм на бал маскарад. И то, в Венеции, где такой стиль еще имел право на жизнь за счет многовековой традиции.
- Если бы это был Нью-Йорк, мисс, думаю, я лежал бы в военном госпитале, а не в этом… Котле безумия равноправно согрешивших глупцов, к коим я сам себя причислил, - хмуро и тихо ответил Джеймс, все же решив представиться.
- Странно, что вы не знаете имени, раз встретили после смерти, - бегло отметил он, не собираясь заострять внимание на ситуации с неприятной, быть может, для леди стороны. - Меня зовут Джеймс Норрингтон. Адмирал Ост-Индской торговой компании, если это еще имеет значение, - добавил Джеймс на всякий случай, оглядывая палату с деланным любопытством, но откровенной досадой в потускневших зеленых глазах. - Надеюсь, для британских офицеров выделены отдельные пытки. Не хотелось бы гореть вместе с пиратами или французами.

Отредактировано James Norrington (2014-12-19 16:46:40)

[AVA]http://savepic.org/6677123.png[/AVA]Сказать, что был удивлен, значит, совершенно ничего не сказать. Если когда-то Норрингтон и мог потерять дар речи, то никогда не ощущал себя столь беспомощным, как в этот злосчастный момент немыслимых, холодящих кровь откровений. Сердце застыло, что весьма четко зафиксировал умный непонятный офицеру прибор, протяжно пискнув, прежде чем вернуться к обычному режиму работы, не давая поводов следящим дистанционно за аппаратурой спасать вдруг остановившееся сердце недавно привезенного пациента.
Как должен себя ощущать гость из прошлого, не желавший своего перемещения? И никого об этом не просивший, что важнее всего… Слишком страшная правда первым делом показалась ему неуместной и жестокой ложью, которую могли бы разыграть кому-то на потеху, но девушка не врала и не преувеличивала смысла ни в одном произнесенном слове. Джеймс знал, когда врут. Он не умел этого делать сам, как оказалось, привыкнув за годы службы всегда говорить правду, даже если она могла причинить кому-то боль. В противном случае лицемерие бы отгородило его от подчиненных еще больше, чем высокое звание, а среди гражданских такое поведение было удручающей нормой, чтобы вести себя подобно им. Ложь никому не давалась легко, если только в нее не верили со слепой искренностью. И потому, глядя на мисс Харди, Норрингтон слышал приговор, который вряд ли бы пожелал даже врагу. Пропасть, над которой он завис, еще не до конца раскрылась, чтобы он успел подумать и осознать, что значило вдруг оказаться на три века вперед.
Все же, по-своему Джеймс был на том свете, не представляя даже в страшных кошмарах о возможности такого поворота в скромной непримечательной судьбе. Поворота, чудом затащившего не на дно морское, как следовало бы ожидать, останься он лежать трупом на «Голландце», и не в могилу на кладбище близ часовни отца Мортимера на Ямайке… В другое время, где жила мисс Фелиция и все остальные люди, в десятом, если не больше, поколении. От разницы в датах у адмирала заболело не только сердце, но и голова, поэтому он едва ли мог сосредоточиться на словах своей спасительницы, пытаясь осознать сломавший его волю факт. Как бы это не было странно, как бы не было невероятно, но все сходилось. И отсутствие ожидаемого антуража загробного мира, и слишком яркие для мертвеца чувства… И очень вовремя нашедшая его Фелиция, которая спасла адмиралу жизнь и привела в больницу, если он правильно рассуждал о том месте, где проснулся. С прежними госпиталями и лазаретами здание, где теперь лечили людей, имело общего разве что название да цветовую гамму. Трубки, которые тянулись от него к непонятному мешку на вешалке рядом, да странная коробка, где невидимой рукой кто-то рисовал зубцы в такт его сердца, каждая деталь - от непонятной койки, изогнутой словно ее не раз ломали и роняли с третьего этажа, одеяния и мебель – абсолютно все было новым, непонятным и совершенно чужим, и потому стало невероятно холодно, будто оказался один в океане. Точно так же, как когда начал истекать кровью на «Голландце». И когда же это было?..
Мечущийся в хаотичном порядке по палате взгляд сфокусировался на прекрасной мисс, вновь решившей его приободрить, на этот раз добрым словом, поверить в которое было очень тяжело. Окажись он в Аду, было бы легче со всем разобраться… А она даже шутила. Мало того, что врач его был французом, смешно сказать, так еще и в Аду скорее было холодно, чем жарко. Слабо улыбнувшись одними лишь уголками губ, Джеймс услышал прежде чем увидел приближающегося к палате врача, поневоле крепче сжав рукоятку спрятанного под покрывало пистолета. Заряд в нем еще был, благо адмирал предпочитал револьверы, и коль порох был сухой, мог воспользоваться им при надобности. Но откровенно обезоруживающая улыбка, не предвещающая никаких тяжелых последствий на лице врача, разубедила адмирала с боем вырываться из больницы. «И в самом деле француз», - с досадой отметил Норрингтон, отпустив рукоять и уложив руки в замок сверху на животе, чтобы не привлекать внимания к оставленному под простыней оружию. Но не смог с собой совладать, поежившись от одного лишь приближения эскулапа. Ему хватало обескураживающей неловкости от своего присутствия в целом, от вида и от окружения, чтобы снова начать познавать чудеса местной медицины. Раньше лечили просто и достаточно быстро, потому что если пациента нельзя было вылечить, он умирал, не привыкать, потому счет мясника всегда пополнялся, особенно во время рейдов и стычек с пиратами. Как жили и, уж тем более, как умирали в двадцать первом веке Джеймс мог лишь догадываться и пока что не желал менять умозаключения на практический опыт.
Видимо, заметив перемены в лице адмирала, его спасительница бросила на офицера предупреждающий взгляд, от которого все защитные рефлексы пришлось оставить, доверившись леди и ее обещанию. Проявить неуважение к даме, которая вопреки манерам и неловкости ситуации смогла ему помочь, Джеймс просто не мог себе позволить, едва заметно, хоть и нехотя кивнув в ответ. Довериться французу. В любой другой бы ситуации адмирал скорее бы пустил себе пулю в лоб, чем позволил лягушатнику к себе прикасаться. Но столь же явной неприязни к себе самому Норрингтон не увидел и постепенно расслабился, с опаской поглядывая то на врача, то на те приборы, к которым он подошел что-то проверять в своих бумагах.
- Думаю, на сегодня с вас хватит, - хмыкнул доктор, обернувшись к Фелиции, - скоро пациент поправится. Есть кого оповещать, м?..
- Некого, - хмуро отозвался адмирал, решив наконец подать голос и взять ситуацию в свои руки с откровенно обреченным вздохом. «Придется Играть», - невесело подумал Джеймс с глубоким вздохом. – Через сколько времени я смогу отсюда уйти?..
- Неделя максимум, уважаемый, только в следующий раз обязательно проверяйте бутафорские ли мечи на сцене, - пошутил доктор, но наткнувшись на совершенно безэмоциональную мину в ответ скромно и смущенно кашлянул и мысленно вернулся к делам.
- Надо осмотреть ранение еще раз. Если вы не против, мы тогда продолжим, - намекая, что девушке пора идти, доктор натянул вежливую, профессионально заученную улыбку, а Норрингтон, вдруг представив, что останется без единой сочувствующей живой души, самоотверженно выдавил из себя некое ее подобие, прежде чем попрощаться.
- Могу ли я надеяться, что через неделю снова вас увижу, мисс?.. – с нескрываемой надеждой поинтересовался Джеймс, пытаясь запомнить свою спасительницу, боясь, что в этом огромном новом мире вдруг потеряет и ее, как и все, что прежде знал и чем раньше жил.
- Я… Кажется, потерял ключи…
«От своей жизни…»
– От дома. Пожалуйста.

***

- Что-то не так?
- М-м-м… Как бы вам сказать, мистер Норрингтон. У нас в ходу доллары, а не…
- Вы хотите сказать, что шиллинги уже не используются? – недоуменно уставившись на девицу за стойкой ресепшена в холле больницы, адмирал вдруг подумал, что напрасно сказал себе, что хуже уже не будет. Он выздоровел полностью и уже должен был покинуть стены больницы, не желая откладывать оплату оказанной услуги в долгий ящик, чтобы не иметь более с белыми халатами никаких дел. Врачей Джеймс еще в своем столетии опасался, а местных – так вовсе считал колдунами, хотя их магия весьма успешно затянула его неизлечимое в прошлом ранение, как и обещала мисс Фелиция, о чем адмирал с теплотой вспомнил, но спешно и с нажимом подтолкнул монеты назад к непонятливой особе, пытающейся параллельно с кем-то беседовать по какому-то изогнутому камню. Принцип работы телефона Норрингтону еще не объясняли, да и спрашивать что либо он не рисковал, опасаясь оказаться в так называемом «желтом доме», куда, судя по беседам врачей около его палаты недавней ночью, увели сразу трех пациентов. За буйную фантазию его настоящую биографию приняли бы сразу. Видимо, даже в двадцать первом веке путешествия во времени еще были недостижимыми чудесами.
- Миледи, это серебро, в конце концов. Неужели и оно тоже обесценилось?..
- Серебро? – уронив очки на кончик носа, чтобы взглянуть на адмирала недоверчивыми голубыми глазами, пытающимися уличить, наверно, в столь опасном сумасшествии, миловидная блондинка взяла монетки в руки и хмыкнула. – Драгметаллом мы еще не принимали.
- Все должно быть в первый раз, - театрально сумничал Джеймс, широко и натянуто улыбнувшись. «Лучше бы, конечно, не все», добавил он молча, оглядываясь на парадный вход, куда с утра был прикован его взгляд. Казалось, за неделю адмирал зарисовал в памяти образ Фелиции и уже не мог отпустить, иногда окликая незнакомых дам в надежде, что это она. Почему-то ее присутствие стало жизненно важным. Впрочем, понятно было почему, ведь никого другого, кто бы мог ему помочь, не избавившись от бесполезного балласта на шее другой эпохи, просто не было. Она не считала его больным, а если и считала, то не боялась, как могла бы, услышав историю его жизни, начавшейся на заре восемнадцатого века. И за одно это Джеймс ценил девушку как самое настоящее сокровище. А когда наконец увидел, вежливо поклонился, приветственно склонив голову.
- Доброго дня, мисс Фелиция.
По сравнению с первой встречей адмирал выглядел по местным меркам скромнее и не столь вычурно, как если бы вновь надел свою униформу. Она была в пакете и хранилась подле стойки, пока Норрингтон пытался оплатить себе свою свободу без процентов, которых опасался больше всего.
Обычный классический в современности вид немного напоминал изживший себя с веками стиль. Рубашка и брюки нового покроя ему самому казались клоунским нарядом, но так ходили все вокруг, что ужаснее всего – даже женщины, и потому Джеймс уже не смущался, игнорируя удивленные взгляды проходивших мимо. Его манеры и самый что ни есть британский акцент еще можно было перенести, но врачей за неделю общения измотал старый слог, которым не пользовались даже их пра-пра-прадедушки.
- Как поживаете? – учтиво поинтересовался он, не глядя забирая из загребущих ручонок любопытной девицы за стойкой небольшой, но весьма пухлый кошелек, где был, как его назвали, «драгметалл».

Отредактировано James Norrington (2014-12-19 16:46:50)

[AVA]http://savepic.ru/6591105.gif[/AVA]Возможно, мисс Фелиция приукрашивала действительность, делая комплимент гостю из прошлого, едва ли уверенному в том, что такие одежды подходили уважающему себя офицеру. Но Норрингтон лишь слегка пожал плечами, скромно, но очевидно виновато извиняясь за то, что предстал по своим меркам в не самом лучшем свете. Аристократическое происхождение требовало богатства ткани и налета золота или серебра. Модные названия на этикетках адмирал бы даже не заметил, изучив прежде материал и качество. В его время ценился образ собственный, а не создатель его деталей как одежда. Тем более, Джеймс привык носить униформу, и гражданское, что современное, что его былой эпохи, казалось мужчине слишком… Простым одеянием.
«Что это? Зеркало?..» - подумал про себя Норрингтон, хмуро глядя на странный предмет в чужих руках, куда девушка в задумчивости опустила свой взгляд. Сморгнув удивление, Джеймс попытался сделать невозмутимый вид, когда Фелиция снова взглянула на него самого, но сам вопрос поставил адмирала в тупик. Подобные предложения женщины делали разве что в рамках семьи, и то при тесных родственных связях. Даже для друзей приглашение на какие-либо мероприятия считались уважительной формальностью, по крайней мере, на людях, где были свидетели для их общения. Поневоле скосив взгляд на девицу за стойкой, чье уныние помножилось на упущенную выгоду, которую Норрингтон спрятал в карман брюк, офицер сглотнул подступивший к горлу комок и выдавил улыбку, пытаясь сориентироваться в столь стремительно падающих рамках приличия. В этом времени их вообще не было, что Джеймс про себя отметил еще лежа в койке этажами выше. Но он естественно ошибался и понимал это, хоть и принимал с большим трудом. С другой стороны отказать спасительнице Норрингтон не мог. Если она хотела пойти с ним на какой-то местный бал, то это была даже честь, если бы не одно но. Норрингтон вряд ли был презентабельным спутником по собственным меркам, что сразу и вспомнил, окинув беглым взглядом мисс Харди, чей наряд только сейчас показался ему еще страннее, чем собственный. Когда взгляд опустился до уровня стройных ног, он моментально покраснел и резко поднял глаза, смущенно делая вид, что ничего страшного не произошло или ничего не успел рассмотреть. Сердце сделало кульбит и застыло. До чего странная же была эпоха, где красота женского тела оказывалась на виду у всех и каждого, словно так и положено. Он ведь приходился ровно никем для Фелиции, чтобы иметь даже маленький шанс отметить ее изящество.
Впрочем, ответить что-то членораздельное Норрингтон так и не успел, увидев прежде мисс Харди одного из своих лечащих врачей, чье французское происхождение все же стало поводом для резких дискуссий за приемом таблеток. Ощутив прилив сдержанного гнева, адмирал завел манерно руки за спину, искренне жалея, что не одел свою униформу. Чуть вздернув голову, словно мимо прошел не стоящий и капли внимания человек даже не его круга общения, Джеймс выдержанно улыбнулся вновь.
- Как будет угодно, миледи.
Выбравшись вслед за мисс Харди на улицу адмирал сощурил взгляд от яркого солнца, которое сияло прямо над их головами, поливая столь пугающую его раньше улицу, видную из окна палаты, теплыми лучами. Легкий ветерок колыхал листья соседствующих с проезжей частью кустов и невысоких деревьев, притягивая взгляд в ту сторону, куда он дул, на запад, где раскрывались в ужасающем масштабе и другие улицы, блестящие словно разбитое и разлитое застывшее стекло. Опомнившись, что едва ли дышит, настолько непривычным показался даже воздух, Норрингтон с растерянностью сделал несколько шагов навстречу мисс Харди, которая заинтересовалась вроде бы уже знакомым экипажем. Конструкцию в первый день знакомства офицер не рассмотрел, но предполагал, что эта карета выглядела так же, как и все те, что периодически приезжали и уезжали от стен больницы. Вопрос, как груда железа могла вообще передвигаться, для него оставался открытым и смущал все больше, особенно учитывая ту реакцию, которую Джеймс со смущенным молчанием застал очевидцем, не совсем понимая, за что Фелиция злится. Наверно, ее чудесная карета растеряла свои способности по чьей-то вине. Но девушка не спешила искать виновника, и потому Джеймс не мог никак помочь с возникшей проблемой.
«Другого транспорта?..»
Все так же потеряно осмотревшись по сторонам, Норрингтон вдруг представил попытки остановить такой же экипаж. Как же это делали в новом времени спустя века?
- Что?.. Ох, – потерявшись в своих мыслях, адмирал опомнился почти сразу же, как мисс Харди задала свой вопрос, наконец найдя что ответить почти что с чистой совестью. Конечно, уход в местной больнице был чудом медицины, о которой едва ли могли мечтать его современники. В своей эпохе адмирал бы просто умер, потеряв много крови. Но в этой его залатали и дали шанс жить дальше, о чем все же поблагодарил врачей, покидая утром палату.
- Благодарю за беспокойство, миледи. Я чувствую себя на удивление хорошо… Будто воскрес из мертвых, - не сразу осознав двойственный смысл пришедшей на ум и уже произнесенной фразы, Норрингтон не успел сдержать дрогнувшую на губах грустную усмешку.
- Кхм. В любом случае, я составлю Вам компанию и буду сопровождать всюду, где потребуется и сколько потребуется... Если Вы этого сами желаете, - уточнил на всякий случай адмирал, не упуская из виду и такую возможность, что девушка может опомниться и передумать.

Отредактировано James Norrington (2015-01-11 21:22:50)

[AVA]http://savepic.ru/6591105.gif[/AVA]Взяв в руки книгу, Норрингтон с удивлением уставился на обложку, где красовалось название произведения. «История и развитие кораблестроения… - прочитал Джеймс про себя, оценивая один лишь вес книги и с легким ужасом признавая его избыточным. Относительно хотя бы тех знаний, которые были у самого адмирала, - сколько же изменилось?» Естественно, Норрингтон разбирался в парусниках, на которых доводилось служить с самой юности до странно закончившейся смерти. Он видел легкие шлюпы и тяжелые линейные корабли, служил на фрегатах и захватывал бриги. И не редко среди выделенных классов кораблей встречались гибриды, способные совместить преимущества, а может и недостатки разных судов. Жизнь в море для тех, кто пересекался на своем пути с другими кораблями, всегда казалась разнообразной. Сложнее было мастерам на верфях, которым приходилось учить чертежи и заучивать на глаз строения макетов, чтобы воспроизвести их после в реальную величину. И на все это в книге, названной «Историей и развитием кораблестроения», ушло от силы пять параграфов. Глубоко вздохнув и выдохнув, словно намеревался вступить в неравный бой с рассудком, и так страдающим от всех увиденных чудес, Джеймс последовал за девушкой, уже мало обращая внимания на окружающий его мир. Он хотел отгородиться от него и хотя бы прикоснуться к тому, что всегда знал, к чему стремился, чему учился с детства и посвятил всю свою карьеру. Одни лишь изображения заставили его сердце биться чаще…
Очередная карета, способная ездить самостоятельно, везла их вдоль берега, откуда открывался вид на закатное солнце и озаренный им залив. Погрузившись в чтение, Джеймс с тревогой перелистнул последнюю страницу, касающуюся кораблестроения его века. Пугающее название о первых пароходах вынудило его задуматься, рискнет ли читать дальше, чтобы узнать по сути свое будущее. Но он уже жил в нем, целую неделю пребывал в другой эпохе, и должен был как-то выживать. Выживание начиналось со знаний. С информации, которую так ценил лорд Бэккет и которую так легко отдала ему в руки мисс Харди. Пока девушка задумчиво смотрела в окно кареты, Норрингтон с замиранием сердца рассматривал изображения паровых механизмов, чувствуя, как противится им душа, словно осквернили нечто слишком дорогое, слишком естественное и родное. Он бы застал появление подобных механизмов в глубокой старости, но даже при естественном ходе времени вряд ли бы стал доверять свою жизнь пару вместо ветра…
Но естественный ход прервался и холод вдруг сковал его, словно опустился под воду, беспросветно темную, ледяную, беспощадную и питающуюся страхом. Ведь еще пол книги впереди.
— Раньше мне всегда казалось, что оно вот-вот утонет в этой пене. Захлебнётся. И настанет вечная тьма...- раздался голос словно извне, над поверхностью той воды, спрятавшей его в мир раздумий. Придя в себя, Джеймс хмуро взглянул в окно, где действительно клонилось к закату солнце, уже почти касаясь кромки воды и освещая ее далеко на горизонте золотым светом. Застыв, адмирал не смог скрыть тоски, тенью легшей на лицо. Она заполнила собой и взгляд некогда сиявших при виде закатов зеленых глаз. Он ехал в самоходной карете по городу, который стал частью другой страны, во времени, в котором не должен был появляться, а природа словно насмехалась над ними всеми, и теми кто жил до, и теми кто жил сейчас. Так же она будет смеяться и после них всех, продолжая свой собственный путь развития от заката до рассвета, с каждым приливом и отливом, повторяясь день за днем и исчезая ночь за ночью в совершенстве, недоступном человеку. Он был ближе к морской стихии раньше, а сейчас, не ощущая ни ветра, ни прохлады наступившего вечера, ловил себя на мысли, что чувствует, будто угодил в ловушку. Без выхода, без просвета, высотой до неба и в ширину на весь мир. Чужой, как и все вокруг, наверно, кроме девушки рядом. Она была связывающей лентой, сама по себе прекрасная, сердцем добрая и мыслями, как показалось Джеймсу, близкая ему самому по духу. Улыбнувшись лишь уголками губ, он бросил взгляд на книгу, осторожно ее закрыв.
- Я видел, как сливаются моря и небеса во время шторма. Волны, поднимающиеся к облакам и закрывающие собой свет. Облака, наковальней давящие морскую гладь под грохот сотен пушек… - погружаясь в свои воспоминания, которые никогда не считал столь дорогими сердцу, как сейчас, Джеймс ненадолго закрыл глаза, чтобы обернуть слова картинами и исчезнуть из чужого мира в свой.
- Острова, сияющие огнями, и тысячи путеводных звезд над ними, россыпью бриллиантов украшающих небесный свод… Теперь их не видно, - тихо закончил он, открыв глаза и обнаружив все ту же упитанную страницами небывалых историй книгу о том, что было бы в его будущем, не стань оно вдруг настоящим.
Куда прибыла их карета адмирал не понимал, с легким ожесточением обнаружив себя в очередном водовороте красок. Шумные городские улицы стремились вверх и протягивались так далеко, что казалось, терялись за тем же горизонтом, вдруг сузившимся до одного квартала. Масштабы Нью-Йорка, ставшего из маленького колониального городка в страну саму по себе, поражали воображение.
- Чай, - не особо задумываясь, но искренне и уважительно отозвался адмирал, выходя на тротуар перед кафе, в котором мисс Харди собиралась скоротать время. Оглядевшись по сторонам, адмирал недоверчиво провожал в спины проходящих мимо людей, все больше удивляясь тому, как часто современные люди смотрят в эти маленькие зеркала. Каждый второй, если не каждый! Хмурость на лице так и не прогнав, даже когда двери перед ними распахнулись и теплота помещения захватила его с головой вместе с множеством разных запахов, слышавшихся с кухни и с прилавков у кассы, он сел напротив девушки, поневоле изучая каждую мелочь. Интерьер, цвета, других посетителей. И нельзя было сказать, что изучение это приносило офицеру радость. Душой он все больше страдал, чувствуя себя не в своей тарелке, и потому когда стало совершенно невыносимо наблюдать за обстановкой, перевел все свое внимание на спутницу.
Он слушал внимательно и даже в какой-то степени любовался. Когда в последний раз он вообще видел по-настоящему красивую юную леди, не пытающуюся быть пиратом и капитаном среди сингапурских головорезов? Слишком давно… Если учитывать все прошедшее время, так даже страшно было представить. И даже сами столики располагали к ужасу и неловкости, настолько маленькими они были, позволяя смотреть в чужие глаза словно в душу. Она была как будто не от мира сего, хотя очень старалась быть его частью. Вела себя как все, даже такое же сияющее зеркальце имелось, но глаза… Взгляд был мечтательный, словно к закатному солнцу на горизонте ее тянуло больше, чем в какой-то «клуб», который по незнанию посчитал за старомодный клуб, где чинно беседовали о новостях и погоде или обсуждали общие интересы…
- Я бы сказал то же самое триста лет назад, - честно признался адмирал, услышав про конец света. О нем думали и тогда, когда люди даже не грезили, что мир дотянет до второго миллениума. Это было за пределом их представлений о жизни, слишком короткой самой по себе, ведь мало кто в его время доживал и до семидесяти лет.
Казус с чашкой словно взбодрил Норрингтона, едва не ушедшего назад в раздумья о былом. Спешно предоставив даме салфетки, он не посмел к ней прикасаться самому, хотя в столь дикой обстановке мог бы себе это позволить, будучи защитником для леди, оказавшейся в беде. Поймав себя до определенно опрометчивых поступков, он лишь забеспокоился, не сильно ли обожглась мисс Харди. И снова зеркальце, словно заговоренное, приманило Фелицию к себе. Схожий звук раздавался и за соседним столиком, где похожие зеркала начинали гореть как фрески на свету. И каждый раз с определенным звуком призывали чужое сознание взглянуть в них и что-то увидеть. Любопытство разыгралось не на шутку, но погасло, как только дама оповестила о дальнейшем маршруте. Едва притронувшись к чаю, адмирал встал из-за стола и поспешно открыл перед леди дверь, хотя бы в этом не отказав собственному представлению о хорошо и правильно. Вспомнив, как она ежилась, выходя из машины, Джеймс смущенно взглянул на свою поклажу с мундиром. Крови на нем не было и он вполне мог согреть ее в пути. Не желая оскорбить девушку одним лишь предложением, Норрингтон попытался заранее извиниться.
- Мисс Фелиция, мне тяжело предлагать что либо, не зная, принято так или нет… Теперь. Но если хотите, то можете накинуть на плечи.
Деликатно продемонстрировав, о чем идет речь, лишь немного приподняв ткань над кромкой пакета, он глубоко вздохнул, поднимая взгляд к небу. Звезд действительно не было видно. Свет города скрывал за собой все и озарял даже сами облака. Могло ли быть хоть что-то как раньше под таким небом?

Отредактировано James Norrington (2015-01-12 15:11:00)

[AVA]http://savepic.ru/6591105.gif[/AVA]Чем ближе был так называемый клуб, тем громче становился шум, доносящийся от столпившегося перед входом народа. Качество и уровень заведения стремительно падали в глазах Норрингтона, когда он смог рассмотреть, куда именно его ведут, а точнее, в какую компанию решила пригласить его мисс Харди. Джеймс с трудом понимал, зачем такое количество явно молодых мужчин и женщин идет в заведение, больше напоминающее собой склад, судя по внешнему фасаду. Неужели им всем нечем было заняться в таком огромном портовом городе?.. Ни книг, ни светских раутов, ни работы, которой можно было бы заняться перед сном, чтобы с чистой совестью лечь спать? И ни одного военного лица? Кто же охранял весь этот странный сброд? Вопросы вихрем заполняли голову, и постепенно боль начала бить в виски, словно Норрингтон слишком сильно погружался в те темные воды, в которых не должен был оказаться. Он в них тонул, от шума, от света, от непонимания того, что и зачем происходит. Откуда брались столь неестественные огни и почему за дверьми позади охранника, если адмирал верно понимал, кто стоял на пороге «клуба», было так шумно, оставалось лишь догадываться. Равно как и немного противиться проходу далее, да еще и без мисс Фелиции, которую почему-то не желали допускать на мероприятие. Услышав, что кого-то к вящему удивлению Норрингтона решили пропустить вместе с ним, Джеймс оглянулся и заметил даму легкого поведения, не иначе, чуть не поперхнувшись воздухом от возмущения.
«Это же публичный дом!» - с ужасом переведя взгляд на мисс Харди, адмирал уже было рот открыл, чтобы возмутиться и предложить леди какое-то другое место для вечернего досуга, не желая идти в «клуб» такого характера, которое в его время называли просто бордель. Что могла там забыть его скромная и умная спутница?
Услышав обращение к себе, Джеймс понял, что от возмущения даже забыл дышать. Одернув руку, он едва не выпал из очереди, инстинктивно желая вырваться из уже опостылевшей суматохи. Только этого не хватало, оказаться в компании куртизанки спустя триста лет, едва выйдя из госпиталя. Попасть назад, едва покинув палату, Норрингтон не собирался любой ценой. Но вовремя опомнился, когда Фелицию все же пропустили в пугающее заведение…
Нервно сглотнув, адмирал одним измученным выражением лица словно вопрошал, действительно ли мисс Харди надо именно туда. Но не посмев нарушить обещание, Норрингтон напрягся, словно должен был вступить в неравный бой, и молча последовал за девушкой, полагая, что ей и самой будет спокойнее, если он будет рядом и даже будет держать за руку... Почувствовав вновь прикосновение чужой руки, адмирал нашел в себе силы не просто сдержать гневный порыв ответить на унизительную реплику про свой мундир, но и пройти с достоинством мимо, храбрясь увидеть, что ожидало далее, в сполохах света и нарастающем шуме, который постепенно становился просто невыносимым.
Чем дальше они шли, тем громче становился шум, в котором, впрочем, читался некий ритм. Словно кто-то работал сотнями молотков. Но почему именно здесь сделали столь шумные кузницы, если это был дом разврата? Голова начала болеть явственнее и безнадежнее, словно любой вопрос, заданный адмиралом, лишь усугублял его самочувствие, ведь ответы могли оказаться еще страшнее, чем уже увиденная вакханалия в полумраке.
Джеймс щурился от света, который то и дело падал на их путь, освещая дорогу к обособленной части заведения.
- Куб? – переспросил он. - Это так теперь пыточную называют?!.. – сопоставив ощущения и факты, Норрингтон тоже попытался перекричать шум, озираясь по сторонам, но побоялся сорвать голос. Перекрикивать залпы шестидесяти фунтовых орудий было и то проще, чем это монотонное издевательство над нервами. Удивление на том не прекращалось, и Джеймс даже не сомневался, что попал в явно недопустимое для уважающих себя джентльменов и леди место, хоть и не понимал его смысла. Отдыхать тут казалось невозможным, да и просто долго находиться... К тому же, когда на глаза попались, скорее всего, работницы заведения и той части, которую офицер окрестил борделем, он чуть не повернул назад. Даже такие специфичные услуги оказывались с энными правилами, и столь явное прелюбодейство должно было пресекаться управляющими заведением. Но где их, этих управляющих, искать? И выживут ли они вообще встречу с весьма консервативным офицером? С радостью отвернувшись от мало приятной сцены, адмирал не ожидал наглости, смерив девиц презрительным взглядом. Он уже понял, что поневоле повесил клеймо «артиста» на свою спутницу и искренне об этом сожалел, не предполагая, что китель станет поводом для такого пристального внимания. Ругнувшись про себя, что такие нормы по закону приводили к плахе, Джеймс лишь с недоверием уселся на странного вида предмет мебели, напоминающий диван, и получил напоследок в руки столь интересное ему зеркало.
Удалившись по своим делам под пристальным взглядом офицера, не доверяющего никому вокруг, мисс Харди смогла найти тех, с кем, как оказалось, должна была увидеться, и потому адмирал с легкой нервозностью осмотрел уже пространство ближе к себе. Поймав взгляд любопытных куртизанок, он прочистил горло, повторяя с негодованием, но как мантру слова Фелиции о норме, и уткнулся в зеркало, хмуро изучая странный предмет.
Зеркальце не сияло, словно чувствовало, что попало не в те руки. Осматривая его, Джеймс вертел телефон в руках, нечаянно нажимая на кнопки звука и наконец задев кнопку разблокировки экрана. Чуть не уронив от неожиданности зеркальце, он с замиранием сердца усмехнулся тому, как ярко и красиво оно горело. Будто в него заключили яркий солнечный свет, но не режущий глаза, а приятный. И на его поверхности даже было что-то написано.
- Галерея, - пробубнил Джеймс вслух, погладив небольшую картинку, которая символизировала чье-то полотно. Он запомнил этот жест, наблюдая за другими владельцами подобных зеркал, и к радости своей даже оказался прав. Поверхность зеркала сменилась, открывая другие картины, но уже намного крупнее. «Магия…» - думал адмирал, даже боясь представить, какие еще чудеса были доступны почти каждому в Нью-Йорке.
Более характерный и знакомый шум со стороны барной стойки отвлек Норрингтона от изучения телефона. Подняв голову, офицер сразу же нашел Фелицию, лишь краем глаза заметив, как к ней явно грубо прикоснулись. И безнаказанно продолжали в чем-то попрекать… И никто не обратил внимания! Этого хватило для и так взведенного военного. Вскипев от гнева, Джеймс спрятал телефон в карман, поспешно поднимаясь с дивана, чтобы разобраться, в чем дело, и скорее даже просто наказать. Его не волновали причины или нормы, которыми тут могли оправдать грубое поведение, потому даже спрашивать, с какой жалкой стати на нее подняли руку, адмирал не стал. Стремительно проделав себе путь через толпу посетителей, Джеймс нашел обидчика, оказавшись по правую руку от него. Вновь потянувшись к мисс Харди для грубых разъяснений, рослый мужчина просто не заметил угрозы, оказавшейся на его беду с хорошо поставленным ударом. Схватив негодяя за запястье, чтобы развернуть к себе неприятной физиономией, Норрингтон замахнулся и впечатал кулак в висок наглеца, позволив ему рухнуть на стойку. Поймав обидчика за грудки, адмирал оттащил его от стойки, не обращая внимания на осколки и крики.
- Либо вы извинитесь перед леди, сэр, либо мне придется преподнести урок вежливости, - глухо прорычал он, вполне очевидно намекая, что за урок. Гнев и угроза явственно слышались даже на фоне шума, который считался музыкой.
- Он Вас не поранил, миcc? – обернувшись через плечо к мисс Харди, Джеймс на свою беду подставился под удар в сплетение и апперкот, упав на спину. Боль усилилась, взгляд на момент помутился, но адмирал быстро пришел в себя, встряхнув головой и поднявшись на ноги, чтобы, вопреки надежде проучить негодяя малой кровью, разобраться уже серьезно. За вред представителю королевского флота можно было схлопотать петлю на шею, но вряд ли враг знал про то, с кем имел дело, ведь мундир адмирал оставил и в очередной раз пожалел, что был одет как все, не выдавая в себе офицера высокого ранга.
- Это еще кто?.. – успел чуть возмущенно обратиться к Фелиции ее обидчик, едва успев отразить новый удар со стороны Джеймса. Схватка стала обрастать зрителями, но закончилась к их вящему недовольству быстро и болезненно. Для опрометчивого громилы, конечно. В итоге выкрутив негодяю руку за спину, адмирал пнул его под коленной чашечкой, заставив рухнуть на колени перед мисс Харди. Удерживая так и лишь спустя мгновение поняв, что запыхался с непривычки, Норрингтон усмехнулся и выкрутил мерзавцу руку еще сильнее, окупив свои потраченные усилия громким стоном боли.
- А теперь извинения, если вы не против, - напомнил о цели конфронтации Джеймс, даже не думая отпускать мужчину, пока не услышит внятной мольбы о прощении.

Отредактировано James Norrington (2015-01-12 23:32:45)

[AVA]http://savepic.ru/6591105.gif[/AVA]Извинения были получены, но адмирал не спешил отпускать поверженного соперника. Он просто не обращал на него внимания, переключив его на мисс Харди. Поневоле сощурив взгляд, словно не верил сам себе и тому, что видит, Норрингтон заметил перемены в лице своей спутницы. Такие, которые навевали страх, словно она была в опасности, которую лишь она одна успела заметить. Сердце снова забилось чаще, ведь если рядом была угроза, он должен был что-то сделать, чтобы уберечь спутницу. Но ни шпаги, ни пистолета – ничего подручного, чем он привык сражаться, под рукой не было, а в рукопашной Норрингтон уступал, ведь марать руки учились пираты, но никак не офицеры. Он мог постоять за себя, но как долго – уже была воля случая и благосклонность удачи. И мисс Харди не стала ждать прихода беды, чтобы проверить печальную догадку на практике.
- Мисс?.. – удивленно окликнул Джеймс убегающую девушку. Непонимающе мотнув головой, он опустил взгляд на грубияна, которого все-таки смог проучить, так или иначе заставив принести извинения, и наконец отпустил мужчину. Со злости напоследок уронив его на бок, спешно пробираясь через окружившую их толпу, Норрингтон с трудом, но нашел Фелицию, спешащую назад к выходу из заведения. Протиснувшись в проход между ничего не ведающими о случившейся внутри клуба драке новыми посетителями, он с облегчением вздохнул прохладный воздух, замедляя шаг. Но едва ли расслабляясь, настолько напряженной и испуганной казалась мисс Харди, до сих пор, словно угроза так и не отступила. Едва он вознамерился обратиться к ней, окликнуть, узнать в чем дело, как по твердому камню, которым была покрыта дорога и пешие широкие тропы, разлетелись осколки многострадального зеркала. Мигнув пару раз, оно перестало сиять, лишь россыпь стекла засверкала в свете фонарей, освещавших улицу.
- Мисс, Вы в порядке? Что с Вами?.. – всерьез забеспокоившись и чувствуя, что невыносимо беспомощен, даже не зная, куда вести Фелицию, чтобы спрятать или успокоить, он осторожно поддержал ее под локоть, бережно коснувшись кисти той же руки, опасаясь, как бы в порыве нахлынувших чувств девушка не упала в обморок. В этот миг она казалась слабой и беззащитной, и сердце обливалось кровью, настолько жалко было видеть ее мучения. Но от чего она страдала? Опомнившись, что устроил драку на глазах у леди, адмирал обвинил в ее расстроенных чувствах себя. «Глупец, - корила совесть, - Идиот! Кто устраивает такое при женщинах…» Виновато вздохнув, Джеймс желал извиниться, но слов так и не нашел, с трудом и недоверчиво переведя взгляд с лица Фелиции на небо, где сияла луна. Действительно необычная, в какой-то степени пугающая… В лунном свете проявлялись такие силы, о которых страшно было вспоминать. Вздрогнув от воспоминаний, Норрингтон спешно огляделся по сторонам, опасаясь, как бы какая нечисть не напала на них из укрытия. Он не мог знать наверняка, что в этом времени норма, ведь, быть может, для современных жителей Нью-Йорка ужасы как живые скелеты тоже были в порядке вещей, раз они смогли заключить в странные зеркала сам свет. Показалось, что мисс пришла в себя и Джеймс не без ошарашенной улыбки отпустил ее, не смея напрягать излишним вниманием. Улыбка сошла с лица спустя мгновения, медленно и неловко, когда ошибочное мнение, что все наладилось, распалось как то же зеркало в осколки.
- Что?.. Миледи, но это же… - «Опасно» - договорил он про себя, не успев перехватить Фелицию. Девушка побежала на дорогу, где все еще ездили самоходные кареты, тоже оснащенные светом спереди и сзади, в котором так легко можно было запутаться. Страшный вой от этих карет не на шутку испугал помчавшегося следом адмирала, но страх за мисс Харди оказался сильнее страха оказаться под колесами машин. Добежав до того же дерева, Джеймс не смог разобрать ритма сердца, настолько разволновался, пытаясь успеть вслед за Фелицией. И ведь почти успел, но подхватить не смог, поспешно склоняясь помочь встать.
- Господи, миледи… Что же Вы делаете?.. – аккуратно взяв девушку под руки, он деликатно подтянул ее и прижал к себе, чтобы не упала снова, когда из-за странного движения в силу сломанной обуви ему показалось, что мисс Харди рискует повторно оказаться на дороге. – Вам плохо? Если до вашего дома не далеко, я могу Вас донести, - уверенно, но с нескрываем беспокойством добавил Джеймс, присматриваясь к миловидному лицу мисс, чтобы понять, насколько ей нездоровится.

Отредактировано James Norrington (2015-01-13 00:19:54)

[AVA]http://savepic.ru/6591105.gif[/AVA]Хмыкнув, Норрингтон смолчал, едва ли беспокоясь за свои карманы, в которых вряд ли бы нашлось что-то ценное для современных людей. Джеймс в этом был уверен, насмотревшись на представителей Нью-Йорка, столь отличных от его современников, что он невольно задавался вопросом, были ли они потомками тех людей, которых когда-то, быть может, адмирал видел своими глазами. Может быть, служил с ними на одном корабле, беседовал по работе, знакомился из-за деловых вопросов Ост-Индской компании. Он не представлял себе, что уже давно нет золота за деньгами, которыми пользовались люди, и золотые запасы королей и королев превратились в эфемерное нечто, спрятанное за завесой тайны, дабы не рушить чьи-то финансовые пузыри из пустых денег. Что даже сами деньги уже перестали делать из драгоценных металлов, разве что сувенирные, коллекционные монеты, которыми просто невыгодно было бы расплачиваться за другие товары, настолько расходился номинал со стоимостью материала. Не ведал он и то, что с течением времени, когда валют в мире становилось все больше и все реже их делали из настоящего серебра или золота, его карманные представляли собой археологическую находку и ценную музейную реликвию, о которой следовало бы беспокоиться, раз за ними увязались карманники. Действительно, хоть что-то под небом оставалось прежним, что с одной стороны навевало грусть. Норрингтон не предполагал, что даже спустя триста лет люди будут все так же желать чужого, не иметь возможности заработать свое или делать вид, что такой возможности нет.
Его прежняя жизнь была богатой и красивой, у дома стояла охрана, а кошелек представлял собой завидный куш для грабителей, но даже в свое время адмирал мог отличить попрошайку от вора или разглядеть их в толпе непримечательных прохожих. Он искал преступников, сажал за решетку и вешал, не щадя и мольбы о пощаде не слушая. А потому прекрасно знал, как выглядит опасный человек, независимо от возраста, как он думает, как дышит, как выглядит, когда чувствует себя уверенно, и до чего опускается, попавшись в руки закона. Мог ли офицер, прослуживший на флоте с десяти лет, забыть за неделю все свои привычки и навыки, весь тот опыт ушедшей в небытие жизни, чтобы стать легкой добычей обычных воров? У него бывали соперники и пострашнее… Он был среди них, знал их как себе подобных, пил с такими, ел за одни столом, смеялся, дрался и убивал, изучая, по сути, саму культуру темной стороны прекрасной жизни под британским флагом, когда лишился звания и оказался среди сброда Берегового Братства на Тортуге. Недобро улыбнувшись, он одним лишь взглядом проследил за детьми и после внимательно слушал, далеко они или нет, ожидая и диверсии, и подмоги со стороны, быть может, более взрослых нарушителей правопорядка, что не редко бывало на улицах даже просвещенного и спокойного Порт-Рояла. Но воришки держались в стороне, словно выжидали или слишком рисковали, потому не делали попыток обокрасть достаточно легкую с виду добычу. С виду, но на деле вполне готовую дать подзатыльник другой. Убежали. Может, взыграла совесть? В конце концов, девушка явно пострадала, а грабить больных или раненных даже воры порой брезговали – нет в том заслуги или чести среди себе подобных.
Они остановились, а Норрингтон из любопытства огляделся, чтобы разобрать, где жила мисс Харди. Судя по ее взгляду, дом был близко и напоминал собой немыслимых размеров гору, которую наверняка было сложно построить и сотне людей. Столь высокие здания еще не взмывали к небесам на веку адмирала, и удивляться он мог почти каждой детали, которую примечал на фасаде. От странных окон и балконов, больше похожих на решетки, до непонятных тарелок и ящиков, выпирающих на улицу. «Странные декорации...» успел подумать Джеймс прежде чем заговорила мисс Харди, вызвав смущенную, но понимающую улыбку. Конечно, он мог ее взять на руки и донести до крыльца дома. Мог и раньше, но упрямство или скромность не дали девушке согласиться на услугу, хотя не придали сил дойти до цели самой. И даже когда Норрингтон готов был деликатно поднять ее, Фелиция вдруг передумала, сменив тему на самую смехотворную из всех возможных. Он и не смог сдержать смеха, едва ли веря своим ушам.
- Мы не в Англии, насколько я знаю, мисс Фелиция, - перестав улыбаться, но сохранив добродушный взгляд, Джеймс предупредил им, что уже нет смысла геройствовать понапрасну, взял за талию и за коленками, крепко, но бережливо прижав к себе.
- Но погода и в самом деле хорошая, - невозмутимо ответил он, оглянувшись назад, проверить, не вернулись ли воришки, после чего вполне уверенным шагом направился к освещенному порогу в десятках шагах от них. Узнав, на какой этаж нужно подняться, адмирал опешил, но не потому что не представлял, как можно вынести такой подъем, а из-за того, что этажей было именно двадцать. Для жилого дома высота и затраченный на постройку труд превосходили все его ожидания, ведь вряд ли этот дом представлял собой такую ценность как какой-нибудь собор или храм, чтобы столь гордо вздыматься над землей, не воспевая человеческие достижения или самого Господа. Ради чего строили подобные дома?..
- Какой же это странный мир, - остановившись на последнем этаже и встав у окна, адмирал с опаской покосился на проезжую часть, нервно сглотнув и усмехнувшись.
- Жить где птицы, ездить без лошадей, плавать без ветра… Одеваться в столь безликое. Ради чего вы живете здесь?

Отредактировано James Norrington (2015-01-14 00:54:24)

[AVA]http://savepic.ru/6591105.gif[/AVA]Едва Норрингтон переступил порог квартиры, как он мог смело брать слова назад. Не было в помещении ничего безликого или слишком неброского. Напротив, каждая деталь интерьера притягивала взгляд, словно зачарованная. Конечно, убранство квартиры разительно отличалось от привычных ему в другой эпохе, где ценилась пышность, золото, изыски резьбы и искусство в металле. Нельзя было назвать квартиру и богатой, настолько мало в ней было тканей, дерева или украшенного камня, но и о бедности, что удивляло больше всего, не могло идти и речи.
Джеймс понимал и даже отчасти не кривил душой, восхищаясь, насколько преобразились ценности в современном Нью-Йорке. Если раньше за уют и комфорт считалось наличие очага, множества окон, картин, часов, ваз, десятка стульев, разных столов, шкафов и широкой постели, то теперь все заключалось в простоте и минимализме. Убранство было скромным, компактным, а вещи располагались ровно в том месте, где и, наверно, должно, и нигде иначе, будто влитые в пространство, чтобы не мешать владельцу перемещаться.
Рассматривать сами предметы стоило с точки зрения их «новизны» относительно его собственных представлений, ведь неожиданные открытия могли оказаться значительнее даже смелых ожиданий. А подобных предметов было много, от самой мебели до тех приборов, одним из которых, например, воспользовалась мисс Харди, услышав странный звон. Почему-то в отражениях поверхностей мебели и стекла, на корешках книг и среди узоров ковра угадывались черты личности владелицы. Было в них что-то загадочное и необычное, но при этом настолько заманчивое, что адмирал даже не обратил внимания, что мисс Харди начала с кем-то разговаривать по такому же странного вида камню, каким пользовались в больнице. Он хотел изучить каждый угол, словно нашел сокровищницу, но в какой-то степени враждебно настроенную к нему как к гостю. Единственное, что угнетало его в столь интересном месте, несмотря на любопытство - это острота. Кругом были острые углы, словно каждая самодостаточная деталька желала защитить себя... Или Фелицию.
Взгляд адмирала следовал за пальцами руки, мягко касающимися обложек книг на полках и в шкафу. Названия врезались в память и расширяли его представление о том, что интересно людям спустя триста лет, и в частности самой Фелиции, больше похожей на жительницу его эпохи, чем нынешней. Что-то современное и классика, что-то бытовое и философское… Книги чередовались, в хаотичном порядке выстраивая танец мысли о былом и будущем. Улыбнувшись, когда среди прочих книг нашелся бессмертный Шекспир, Джеймс с легкой толикой умиления оглянулся назад на противоположную стену, где были другие вещи – комоды и тумбы, а еще странного вида черный ящик, одна стенка которого напоминала окошко.
Сравнительно маленькое пространство оказалось заполнено и обставлено с незнакомым ему уютом, который редко когда удавалось создать в больших поместьях, как его собственный дом. Вернувшись мыслями в ставшее далеким прошлое, Норрингтон с невыразимой тоской коснулся одной из вышитых салфеток на тумбе, где стояла одинокая вазочка. С течением времени вкусы разительно менялись, но сохранялись детали, дорогие всем и каждому, всегда и везде. Ручной труд ценился все еще высоко, несмотря на бег стрелок настенных часов…
- Мяу, - неожиданно раздалось из-за спины, и Джеймс резко обернулся, с ошарашенной улыбкой обнаружив кота. Черная шестка переливалась в блеклом свете торшера, пока любопытное создание лезло под ноги. Осторожно присев на край стула неподалеку от мисс Харди, адмирал дождался, пока холеный черный кот Фелиции перестанет виться вокруг ног, чтобы взять на руки. Усадив кота на колени, Джеймс хмыкнул, расчесывая Норману спинку хохолок.
- У нас был корабельный кот, - слегка неловко оправдался за симпатии питомца к незнакомцу адмирал, вздыхая, - всех ненавидел, не только крыс, но и людей… За редким исключением, - с капелькой гордости добавил он, услышав довольное урчание под рукой.
- Я все еще в раздумьях, как смогу отблагодарить за все, что Вы для меня сделали, мисс Фелиция. Мне придется освоиться в этом…
Мире, чужой стране, городе – во всем том, что и раньше было, но таким другим.
- Всем, - справившись с неловкой паузой, Джеймс вздохнул вновь, но уже тревожнее, что и кот заметил, подняв мордочку и громко мяукнув.
- Ш-ш… - почесав пушистую шейку Нормана, адмирал перевел взгляд на мисс Харди и улыбнулся, слегка грустно, но искренне благодарно. – Я постараюсь не обременять, хотя едва ли представляю, как это сделать. Поэтому… Можете смело командовать.

Отредактировано James Norrington (2015-01-19 15:35:49)