В туман и холод мглистых гор,
В пещер неведомый простор
Уйдем искать до света дня
Мы злата древнего костер…
Во глубине подземных зал
Могучий молот гномов пал,
Давным давно творилось колдовство
Где древний мрак дремал…
Гулким эхом разносились крики с поля брани перед Одинокой Горой. Боевые кличи гномов и орков единым вихрем сливались в единственную возможную песню – песню войны. Самую страшную на свете песню, с режущим саму душу лязгом металла, внушающую страх и ужас под громоподобные удары боевых орудий, под протяжный вой сигнальных инструментов и вопли невинных. Эхо отталкивалось от стен Подгорного королевства, возносясь все выше к теряющимся в темноте сводам, к тронному залу, где восседал Король-Под-Горой. В одиночестве, на разрушенном троне, в полумраке некогда сияющих колон и перелетов, протянувшихся вдоль и поперек его владений. Но даже звуки битвы, разгорающейся у ворот Эребора, не могли отвлечь Торина от дум о золоте, об Аркенстоне, и что ужаснее всего – о предательстве Бильбо Бэггинса. Сжимая кулаки, Дубощит тяжело качал головой, увенчанной короной. За закрытыми глазами стремительно проносились картины ужасного признания в содеянном. Бильбо знал, как дорог Камень Государя, как он нужен Торину, чтобы снова стать полноправным лидером своего народа, чтобы собрать всю силу в свои руки и восстановить с ее помощью некогда утраченный дом. Хоббит видел своими глазами величие Эребора, красоты невероятной, не доступной даже самым искусным эльфам. И все равно утаил камень, оторвал словно часть души, если не всю. Зажмурившись еще сильнее, гном с силой стиснул зубы в яростном рыке, рвущемся изнутри как рев раненного зверя. Аркенстон был венцом всех сокровищ Одинокой Горы, его единственным желанием все эти долгие годы, проведенные в скитаниях, среди людей, темные и мучительно долгие из-за унижений и пережитых утрат. Камень был символом былого и будущего, его собственностью, его сокровищем, а не вора Бэггинса, что бы он себе не надумал из-за ничего не стоящего контракта. Гендальф навязал воришку в отряд Дубощита, маг все просчитал. Опомнившись и поверив в очередной миф собственного сознания, Торин тяжело выдохнул, приняв страшную догадку за истину – вот зачем Гендальф настаивал на походе к горе. Чтобы заполучить святыню его народа, святыню гномов Дурина, в свете которой они могли бы процветать. Какие богатства мира могли бы отдать и люди, и эльфы за Аркенстон, можно было бы лишь гадать…
«Одумайся…»
Тяжело встав с трона, Торин прикоснулся пальцами к виску, чувствуя, как начинает болеть голова. Перед взором темнело, а эхо битвы у ворот постепенно становилось невыносимой какофонией звуков, лишь тревожащих и без того не ведающий покоя ум. Дубощита волновало лишь золото, лишь те богатства Эребора, которые еще не разворовали у него из под носа люди и эльфы. Он хотел их спрятать, так глубоко и так далеко, чтобы лишь он мог до них добраться и наслаждаться сиянием самого прекрасного на свете металла. В крови гномов текло золото, в их мыслях были лишь богатства, и только глупцы могли рисковать сокровищами ради эфемерных ценностей, навязанных хитрецами, как Гендальф Серый. Ратные подвиги не стоили ничего, лишь золотые монеты, камни, драгоценные изделия и самые искусные работы гномов. В их непередаваемом блеске должно было вновь засиять величие династии Дурина, его величие – короля Торина. Но даже закрытые ворота Эребора не могли уберечь его богатства… Он пустил внутрь с собой других, наверняка не менее гнусных по природе гномов, потому и согласившихся на опасный путь ради выгодной награды, ради сокровищ, которые принадлежали только Торину. Не замечая, как идет по холлам и мостам, поддавшись своей слабости, он брел среди некогда сияющих мрамором домов, колоннад и площадей, мимо возносящихся ввысь статуй, мимо изрезанных древними рунами стен, слыша свои отчаянные упреки в адрес каждого гнома, которого взял с собой в отряд, пока не наткнулся в памяти на имена племянников.
«Приди в себя...»
Головная боль усиливалась. Не эхо беспокоило Торина и не угроза потери вновь обретенных богатств. Тяжело дыша, король открыл потяжелевшие веки и обнаружил себя в одном из залов для гостей, где нередко устраивали пиры и празднества, и где теперь лишь застывшее золото на полу напоминало о том, как едва не погиб дракон Смауг в пламенеющем месиве из золота. Древний ящер севера вырвался из ловушки и улетел мстить людям, наказывая тем самым гномов, потревоживших его покой с их подачи. Но Торину было плевать на людей, и их беды едва ли трогали Короля-Под-Горой, наконец ставшего единоличным правителем Эребора. Болезненная ухмылка озарила лицо Дубощита, пока он медленно шел, окруженный бледным сиянием золота в центр зала. Но боль не отступала… Снова закрыв глаза, он услышал вновь более настойчивый голос.
«Я не мой дед…»
Люди всегда по природе своей были жадными, бездушными созданиями. Представители их народа среди Дунландских равнин и Харадримских песков были ярким тому подтверждением. Они не понимали ценности золота, размениваясь им как деньгами и не восхищаясь им, как следовало. Как делали это гномы... Их жалкая сущность унижала Торина, вынужденного жить рядом с ними столько лет. И еще больше презрения он почувствовал, когда люди потребовали сокровища горы взамен на еду и кров для гномов, рискнувших вернуть свою родину. Сокровища за свободу, за шанс сразиться со Смаугом в одиночестве, без всякой помощи тех же злосчастных людей и эльфов, не замедливших явиться, едва дракон пал. Трусливые люди и жалкие эльфы дождались, пока гномы сделают самую тяжелую работу. Если бы не Бильбо, он бы смог заровнять ухмылку на лице Трандуила… Трор видел их всех насквозь еще тогда, в годы своего величия, до приходя Ящера. К нему приходили на поклон под светом Аркенстона. О таком величии Торин мог лишь мечтать в своих самых заветных снах.
«Дом… Ради племянников…»
В золотом отражении медленно скользила тень. Увешанный мехами и золотыми латами, Торин как никогда прежде был похож на деда Трора. Он снова был королем под горой, пускай без Аркенстона, но единственным законным наследником Дурина и лидером гномов Эребора. Он был на своем месте, среди сокровищ Одинокой Горы, защищая ее от нападок гнусных захватчиков. Ни одной монеты не пропадет из сокровищницы Подгорного королевства, пока он жив!
«Ты жалок как никогда!» - громче затвердил голос в голове, пронзив вместе с болью насквозь так сильно, что Торин поневоле издал стон, хватаясь вновь за виски придавленные непомерно тяжелеющей короной.
Почему они все были против его возвращения на трон? Почему все скрывали свои истинные намерения, пользуясь его щедростью, добротой и именем? Почему он предал?.. Этот вопрос сильнее остальных мучил Торина, начавшего метаться из стороны в сторону потерянным призраком былого, не ведающим, где же его настоящее. Бильбо спас ему жизнь, Торин это помнил, но едва эта мысль проникла в сознание, как он извратил ее, представив, что хоббит лишь опасался так и не добраться до Одинокой Горы без сильного лидера отряда.
«Неправда, ты же знаешь, что неправда…»
Предатель! Он просто предал Торина, украв самое дорогое ему сокровище, память предков, символ власти! Несмотря на обещанную кару за утаивание Камня Государя!
«Всего лишь Торин Дубощит! Я не мой дед, я не мой дед… Ты изменился…»
И даже племянники не понимали его страданий. Они не росли среди этих залов, среди богатства горы, не знали ничего лучше того убожества, что они смогли возвести в Синих Горах. Откуда Фили и Кили могли знать об Эреборе, чтобы ценить дом так, как Торин? И ради чего они пошли тогда с ним в путь, если не понимали всей важности Аркенстона, не дав сбросить предателя вора со стены?.. Воспоминание конфликта на глазах у всех гномов, людей и эльфов тяжелым камнем легло на сердце, придавив его непосильным грузом. Сердце обливалось кровью, но разве из-за камня?..
«Мои племянники… Я сам рассказывал им о горе, надеясь, что они будут здесь жить и править после меня… Я не мой дед… Я - Торин Дубощит… Просто Торин Дубощит, кем клялся быть… Ты дал клятву жителям озерного города!» - снова крикнул внутренний голос, взывая к чему-то столь близкому и такому безвременно забытому, что Торин забыл и как дышать. Он был в отчаянии, застыв среди золотого холла. Они все упрекали, что он отказался от данного слова. Но слово ничего не стоило! Только золото.
«Драконий недуг… Ты жалок, Торин Дубощит»
Он не был жалок, он был одинок в своей власти. В стремлении снова стать лидером, стать великим, как предки. Как Смауг…
От охватившего все тело ужаса гном широко раскрыл глаза, почувствовав жар дыхания огнедышащего ящера. Почувствовав его присутствие, его безграничную силу и власть. От холодной дрожи по спине содрогнувшись, гном резко замер на месте. Оглянувшись, Торин увидел тень, скользящую словно в воде под золотым покровом. Тень дракона, который все еще жил в Эреборе. Который в него вернулся. Собственную тень.
«Ты ведешь себя недостойно… Ты жалок, ты изменился! Ты заподозрил своих братьев! Жажда золота свела тебя с ума!»
- Нет, нет… Нет! – он не мог признать чужую правоту, чей бы голос не звучал в голове, голос Двалина, Балина или Бильбо. Они все ошибались, а он не мог, потому что он был Королем-Под-Горой.
«Я не мой дед…»
Торин прекрасно видел, как меняется Трор. Он знал это с самого детства, боясь, что однажды станет ослепленным властью и богатствами своего народа. Они не принадлежали королю лично, они поддерживали его и были нужны только как средство, как символ, как валюта или материал, не более того. Честь гномов строили их ремесло, их дела, их воинские подвиги, а не количество накопленных богатств. Он так боялся стать похожим на Трора, что когда стал им, даже не смог в это поверить. И не стал слушать тех, кто видел, что с ним стало… Он стал жалок, забыл о своей чести, предал свои идеалы и цели, ради которых желал вернуть Эребор.
- Все что я делал… Я делал для них, - тихо самому себе сказал Торин, без сил падая на колени, на свернувшуюся кольцом тень дракона в золоте. И голоса заполнили его разум, разрывая на кусочки и в лоскутки лживое полотно, закрывшее глаза на правду. Упреки Балина и Двалина, слезы в глазах соратников, отчаянный поступок Бильбо и, что хуже всего – разочарование в глазах племянников, Фили и Кили – все разом нахлынуло на Торина, сводя его с ума. Это был его голос, взывающий к рассудку.
- Я не мой дед, я не мой дед!
Руки, поднятые к короне, чтобы утихомирить или хотя бы частично забрать боль, вцепились в холодный металл, украшавший отяжелевшую голову короля. С ненавистью, с яростью, налитой в каждую, будто нашел врага, отнявшего у него истинную личность. Сдернув корону, Дубощит швырнул ее не глядя, наконец глубоко вздохнув, словно вынырнул со дна озера, в котором тонул, не позволяя никому себя спасти. И лишь оттолкнувшись от дна, когда остался один, Торин в глубине души понял, что не стал богаче или сильнее, сколько бы не окружал себя сокровищами гномов. Правда с одинокой слезинкой облегчения на глазах вырвалась из души вместе с обреченным грустным смехом над самим собой. Боль прошла, и эхо битвы заполонило собой все… Кузен был в окружении, о чем поведал Двалин, а орков было слишком много, чтобы гномы Железных Холмов смогли сломить натиск, даже если эльфы вдруг помогут. Им не победить в прямом конфликте. Судорожно собираясь с мыслями и спешно вставая на ноги, Торин почти бегом покинул золотой зал, не глядя, не озираясь назад, устремив уверенный уже взор вперед. Победить в этой войне можно было лишь одним способом, и он требовал ясной головы, но далеко не одного гнома. Скинув с себя царское одеяние, Торин вооружился в казарме обычным мечом и крепким железным щитом, пытаясь найти в себе силы и смелость, чтобы вновь выйти к друзьям, бесполезно взирающим на битву с высоты ворот Эребора. Они не желали делить просторы возвращенного королевства с обезумевшим Торином, и он не мог винить своих друзей и близких за это. Они не могли смотреть, как он превращается в дракона, едва одного успели изгнать…
Посветлел и тронный зал, куда вернулся Дубощит, в последний быть может раз взглянуть на королевский пьедестал предков. Пьедестал под рудой золота, неповторимый трон Трора, на котором гном мечтал править в будущем, снова был перед его глазами, но предстал лишь развалиной, грудой камней, лишенных всякого смысла. Он променял золотое сердце на золото дракона и вина за этот поступок не дала Торину сразу обратить внимание на то, что он не был больше один в своих раздумьях. Стиснув крепче рукоять меча, он лишь повел головой в сторону, так и не обернувшись, оставшись стоять спиной, и опасаясь услышать новости, которые могли принести с собой визитеры.
Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-01-17 21:54:32)