- C возвращением, nadadê, - тепло улыбнувшись, Дис заключила брата в объятия и внимательно, с заботой осмотрела только вернувшегося из путешествия Торина, мягко отпрянув и покачав головой. Весь в дорожной пыли, грязный плащ с капюшоном скрывал уставшие от долгой дорогие плечи, ботинки явно повидали проливные дожди и упрямо игнорируемые глубокие лужи, еще виднелись следы досадных ссадин на лице и руках, одна из которых оказалась даже перевязана… Но Торин все равно улыбался и прогнал написанную на лице сестры тревогу спокойным тихим голосом.
- Заживет, Дис, не волнуйся, - расстегнув металлическую застежку на плаще, Торин огляделся по сторонам, устало приветствуя легким кивком и других гномов, решивших встретить своего предводителя с дороги. В просторном дворе перед длинной лестницей к железным расписным Воротам столпились преданные друзья и добрые знакомые, искренне радующиеся, что гном вернулся домой. Хотя домом Чертоги, названные в честь себя же, Дубощит едва ли считал в силу природного упрямства и старой памяти. Поэтому редко кто удивлялся, что порой по возвращении гном был скорее опечален, чем рад наконец завершившемуся пути.
Торин часто покидал Эред Луин, работая у людей, нередко представляя интересы своего народа в сделках или спорах, нужных для процветания и достойной жизни в приютивших их Синих горах. Его могли не видеть месяцами, лишь по редким весточкам узнавая о том, жив ли и здоров, да как успехи. С должной для правителя ответственностью Торин подходил к каждой детали: он не переставал искать разбредшихся по свету гномов народа Дурина, чтобы те присоединились к колонии в Эред Луин, если им трудно было жить или работать среди чужаков; налаживал поставки нужных материалов и продуктов, чтобы жители Чертогов не голодали в холодных, почти всегда скрытых под слоем снега и льда горах, где осталось мало живности для охоты и не было земли для фермерства. Те редкие и оттого ценные запасы серебра, найденного в рудниках, служили им достойным источником средств, но люди частенько хитрили в сделках, за непомерно высокие цены продавая гнилой или сломанный товар. Оттого Торин считал себя обязанным оберегать и блюсти интересы гномов, даже если приходилось разбираться не словами, как часто настаивал весьма дипломатичный Балин, а делами, чему, конечно, больше радовался Двалин.
Были и такие дела, о которых Дубощит сестре не рассказывал и из-за которых порой возвращался в Чертоги раненным. И в этот раз делиться историями о том, как и почему была разрезана ладонь, гном не собирался, в компании Дис наконец преодолев лестницу и оттолкнув высокие двери главного входа в гномьи залы.
Гномы не умели жить иначе и боготворили камень, из которого появились, почитая твердый материал, украшая его, выявляя ту красоту, которую ни эльфы, ни люди понять просто не могли. Даже в изгнании на скромную процессию гномов взирали высеченные в стенах статуи, их путь вереницами рун сопровождали узоры на стенах и колоннах, подпирающих тяжелый горный свод. Но при всей красоте, воссозданной по памяти об Эреборе, Чертоги Торина едва ли казались самому Торину достойными его народа, сестры и племянников…
- С возвращением, дядя, - будучи уже достаточно взрослым гномом, Фили все равно по-детски радовался возвращению старшего в семье. В глазах искрился восторг, а по лицу едва заметно, но все же читалось некое облегчение. Дети с юности опасались дурных вестей, когда родные уходили, боясь, что однажды те уйдут и не вернутся, как, например, Вили. Фили все больше напоминал родного отца, что Торин замечал с теплотой и одновременно колкой болью в сердце. Призраки жили в их Чертогах и памяти с тех пор, как дракон напал на Эребор, и не оставалось уже сил горевать по утратам. Устало вздохнув и приобняв Фили, Торин вдруг нахмурился и с ошарашенной улыбкой поинтересовался:
- Фили, где твой брат?
***
Кили не пришел на обед, не появился и на ужине. Не явился юный гном и ночью, а к рассвету расчувствовавшуюся Дис пришлось успокаивать другим гномьим дамам. Им пришлось напомнить храброй леди Эред Луин, что ее сын много унаследовал и от нее самой, неугомонной и дикой в юности, к тому же весьма упертой и самоуверенной чуть ли не больше своего родного старшего брата до сих пор.
Торин тем временем постепенно начинал злиться, поскольку с возвращением в Чертоги ему пришлось разбираться с накопившимися за время отсутствия делами. Например, с завалами в Серебряной Бездне, где из-за некрепких подпорок канул как в небытие целый тоннель. Несколько рудников поранились и их семьям нужна была забота, пока главы семейств залечивают раны. Проблемы возникли и с отстройкой защитной стены и внешних укреплений на северной границе, где беспокойство доставляли дикие звери. Пара ссор привела к дракам, случились даже кражи, и все это надо было тщательно обдумывать и принимать по вопросам решения, на которые у Дубощита к его вящему недовольству не было времени и сил. Исчезновение Кили занимало все его внимание, и к полудню, когда Фили в очередной раз оправдался, что не знал, куда пойдет брат, Торин уже готов был организовать целые поиски по всей долине, лежащей у основания их гор, даже если придется спускаться к морю или идти на юг к эльфам…
К эльфам. Почему-то, когда в Чертоги завалился рыжий как огонь и диковатый на вид Ронин, лорд Огнебородов и по совместительству отец Ренина, закадычного приятеля Кили, Торин не сильно удивился. Не глядя всучив Фили в руки все свитки о свидетельствах краж, которые пытался читать в тронном зале, гном с терпеливой улыбкой поднялся с каменного кресла и пожал спешащему к трону собрату руку, разделяя томящуюся тревогу за юнцов в чужих глазах.
- Я никак не выбью из него эту дурь, Торин! – возмущался Ронин экспрессивно и активно жестикулируя, будто пытался показать, как именно хотел бы выбить из сына страсть к приключениям. – Не сидится на месте, нет бы делом заняться, ремесло выбрать, проявить заботу… Семью, в конце концов, создать! Я уже стар для таких выходок, а он словно не взрослеет вовсе!
Переживания оказались более чем знакомые, хотя стоило отметить благоприятное влияние Фили на младшего брата. Вдвоем близнецы представляли собой неугомонный ураган, но полезный и приятный для души, когда стремления хотя бы совпадали с возможностями или отталкивали досадные границы, навязанные родительским покровительством. Энтузиазм Фили и Кили во многом лег в основу того, что Торин не забросил кузнечное дело. Принцы росли воинами, а дядя в изгнании приучился к работе с молотом получше многих мастеровых людей и эльфов, подарив в конце концов повзрослевшим племянникам их первое настоящее оружие. Прошли деньки с деревянными мечами, когда юнцы ранились больше от занос и возвращались домой в синяках. Шутки и игры стали серьезнее, как и их последствия…
Ронин точно знал, куда направился его сын, поэтому Торин не сомневался, что Кили найдет там же. Дуиллонд – поселение эльфов на юге Синих гор, располагался на давно забытой дороге к Серым гаваням, куда в силу особой святости места просто так не ходил никто. Гномы воду не любили, а бесконечное море нагоняло тоску и страх, поэтому и жили как можно дальше от него и от почитающих воду эльфов. Поселение было древним, а жители его спокойными и рассудительными. Можно даже сказать, черствыми и надменными, хотя Торин считал таковыми всех эльфов без исключения.
Чем ближе были купола и арки, возвышающиеся на крае скалы, где сияли яркими огнями дома эльфов в поселении, Дубощит все больше погружался в пучину никак не утихающей ненависти и презрения. Он ненавидел эльфов так сильно, что закрывал глаза на всю их одухотворенную сущность и важное предназначение, с которым, по его мнению, эльфы совершенно не справлялись. Гном хмуро и бесстрастно взирал прямо перед собой, игнорируя сопровождающие его удивленные взгляды, пока пони неторопливо перебирало копытами к большому фонтану в центре поселения. Наверняка было чревато так бестактно переезжать границу и тревожить покой, но Торин как раз и рассчитывал, что его приезд станет поводом для управляющего явить свой лик, поскольку больше ни с кем, кроме как с главным в Дуиллонде, Дубощит разговаривать не желал.
Грузно спрыгнувший со своего пони Ронин ожидания Торина еще и подтвердил вслух, требуя поговорить с главным.
- Что вы уставились? – уперев руки в бока, огнебородский лорд беспардонно сплюнул свое негодование в сторонку. - Где ваш старейшина? Поговорить надо!
- С каких пор гномы стали так бесстрашны, что заявляются в наши края и рассчитывают на теплый прием?
- У нас нет желания задерживаться в ваших краях, - фыркнул Торин, тоже спрыгивая на землю со своего пони и, несмотря на разницу в росте с вышедшим из толпы эльфом, высокомерно заявил, задрав голову: - Здесь мой племянник и сын лорда клана Огнебородов. Верните нам их и мы уйдем.
- Вы не можете требовать выдать вам воров, гномы, - ухмыльнулся старейшина, за спиной которого красноречивым напоминанием о чужой власти стояли одетые в латы воины. – Ваши собратья нарушили наши законы и будут наказаны по справедливости.
Подняв руку, чтобы Ронин дал слово и не перебивал, Торин выдержал с усмешкой на губах короткую паузу, после которой иронично заметил: - Эльфы о справедливости знают столько же, сколько люди о благородстве. Ничего, - даже не шелохнувшись от прокатившегося по рядам зевак возмущенного ропота, Дубощит вперил в старейшину холодный острый взгляд.
- Вы держите насильно принца. За это…
- Принца? Принца чего? – улыбнулся эльф, разведя с изяществом руками. – Преступники получили заслуженное наказание и в нашем доме не имеет значения, гномий ли принц совершил преступление или его слуга. – Переведя взгляд на раздувшегося от гнева огнеборода, эльф со вздохом явно намеревался уйти и оставить гномов на попечение стражи, но рычащий от гнева голос Торина его остановил:
- Я не ожидаю от эльфов почтения или уважения, - громогласно заявил Дубощит, задетый столь пренебрежительным отношением к королевскому роду Дурина, о чем проклятые эльфы прекрасно знали. Осмотрев собравшихся как навозных жуков, гном резко уставился на самого главного из них и угрожающе подошел к старейшине еще ближе, из-за чего стражники напряглись и синхронно вытащили мечи из ножен, чтобы защитить своего предводителя.
- Но и от меня тогда вы их не дождетесь. Назовите свою цену, ваше правосудие вряд ли стоит дорого…
Каждое слово будто выплюнув, настолько противно было «опускаться» до сделок с эльфами, Торин все же намеревался при надобности действительно оплатить свободу племянника и сына Ронина. С презрением осмотрев эльфа с головы до ног, гном в выжидании сложил на груди руки.
В какой-то момент старейшина побагровел от злости, чего в жизнях эльфов не бывало либо случалось так редко, что становилось необъяснимым шоком. Но достаточно быстро эльф пришел в себя, холодно приказав стражникам на родном языке не предпринимать каких-то мер.
На всеобщем же наречии он процедил сквозь зубы: - Ваших богатств эльфам Дуиллонда не нужно, Торин, сын Траина. Покиньте город, больше говорить нам не о чем.
И оставив гномов за спиной, старейшина просто развернулся и ушел, прихватив с собой стражу. Постепенно и все остальные эльфы разбрелись по своим делам, кто-то ушел под своды светлых домов, кто-то вернулся к музыкальным инструментам, и жизнь вернулась в словно прежнее русло, тихое, мирное, никак не тревожимое присутствием двух опешивших гномов.
- И что теперь делать?! – возмутился Ронин, разводя руками. – Как нам вытащить их из тюрьмы?
Проследив за тем, куда удалился старейшина, Торин хитро прищурился, и стремительно подошел к своему пони, взбираясь в седло.
- Сейчас – никак, - ответил Торин, разворачивая пони в обратную дорогу, - но мы еще вернемся.
***
Под покровом ночи, когда все огни погасли, а большинство эльфов удалилось спать, у самой кромки главной площади появилось несколько теней. Проследовав за предводителем, Двалин, Ронин и Нори бесшумно проскользнули под открытыми окнами соседних домов, избегая даже жалких полосок света, чтобы их не заметила стража. Тюрьма явно располагалась в самой скале, как единственном надежном укреплении для охраны преступников и их перевоспитания. И в том была серьезная ошибка эльфов, потому что камень был стихией гномов. Они его чувствовали, знали и понимали лучше любого другого народа. Торин был уверен, что найдет Кили без особого труда, и вел к спуску со стороны расщелины, где серпантином спускалась лестница к тюремному входу. Стражу на пороге с особым энтузиазмом вырубил Двалин, спрыгнув с высоты одной площадки прямо врагам на головы. Удары по красивым эльфийским носам заставили их обладателей прикорнуть на посту. Маленький отряд проскользнул внутрь за решетчатую дверь, где за одним лишь поворотом уже были камеры со всего лишь двумя заключенными.
Оказавшись у камеры племянника, Дубощит с нескрываемым облегчением вздохнул, отпустив наконец изъевшее душу беспокойство. Кили был цел и невредим, но, может быть, только до поры, настолько гном праведно гневался на юнца из-за его безрассудного поведения, доведшего мать до слез, а Фили - до страха, который когда-то и сам Торин испытывал из-за непоседливого младшего брата. Фрерин давно погиб, и Торин не желал такой же участи своему старшему племяннику, остаться в этом мире без самого близкого человека по глупости непоседливой дурной головы, однажды опрометчиво рискнувшей дарованной жизнью ради каких-то краж у эльфов.
- Нори, вскрывай замки, пора отсюда убираться…
- Сделаю в лучшем виде, - с энтузиазмом согласился гном, присев на колено перед замком с отмычками самого замысловатого вида. Вскоре замок хрустнул и петли заскрипели, дверь открылась, а Торин за плечо вытолкнул племянника на свободу в коридор. – У нас с тобой будет длинный разговор, - многообещающе заявил Торин, тихо и серьезно настолько, что одного бы взгляда хватило пристыдить и без напоминаний о грядущей нравоучающей беседе.

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-03-27 01:32:32)

В дальнейшем плане спасения племянника и его друга из эльфийской тюрьмы была серьезная прореха. Гномы вообще редко отличались тактическим мышлением и дальновидностью в силу специфичной буйной природы, дарованной Махалом. Впрочем, Махал же даровал гномам стойкость, выносливость и смелость, которой могли бы позавидовать все другие расы Средиземья, будь они чуточку мудрее и не настолько заносчивыми, чтобы признать правду – гномы превосходили и людей, и эльфов в самых важных вопросах бытия. Они лучше приспосабливались, любили труд, ценили семью и богатства, а еще лучше всех ковали доспехи и оружие. С гномьими чертогами рядом не стояли все эльфийские великие пещеры и обезличенные людские города. И все потому что они стремились к поставленным целям, вопреки самым тяжелым, немыслимым преградам, не боясь даже смерти. Нередко самые пагубные ситуации спасала настойчивость и каменное упрямство, ведущее равно и к славной победе, и к горькому, но достойному поражению. В этот раз представлялся случай доказать самую что ни есть гномью волю, потому что иного выбора у кучки гномов в чужом неприветливом краю просто не оставалось. Им нужно было добраться до своих земель, переступить границу долины Траина, названной так в честь отца Торина, чтобы отбиться от эльфов. Но до нее еще требовалось преодолеть вставший на уши эльфийский город, и именно в вопросе как это сделать Дубощит не имел ни малейшего представления, поскольку едва ли знал, куда идти, как только тюрьма останется позади и столь любимые эльфами звезды осветят их путь, обличая их врагу.
«Первый раз?» - раздосадовано выдохнув и едва удержавшись от того, чтобы закатить глаза, Торин переглянулся с Двалином. Кузен лишь хмыкнул, потому что честный ответ на немой вопрос Дубощита, в кого племянник такой безрассудный, мог перевести упрек в адрес самого короля в изгнании. Примером для подражания Торин был с самого детства Фили и Кили, передав юнцам, по сути, часть своего характера, распаляемого с легкостью как огонь от гордости за предков и жгучего желания мести. Огонь же в душе Кили распалял его амбиции и томил жажду приключений, которые юный гном по наивности своей и в силу юных лет попросту глупо недооценивал, непозволительно рискуя. Разве стоила кража в Дуиллонде унижений и заключения в эльфийскую тюрьму? Да и зачем нужно было вообще приближаться к эльфам? Тихое негодование прервал прыснувший от смеха Ренин. Энтузиазм юного огнеборода почти сразу же улетучился под тяжестью отцовской ладони. Ронин от души дал подзатыльника расхихикавшемуся сыну, чем позволил взрослым поразмыслить над ситуацией в тишине, пока  еще оставалось хоть какое-то время, прежде чем стражники кинутся к тюрьме.
- Там у них не так много стражи, и скрыться там будет проще, нежели уйти к лесным тропам, – заискивая взгляд дяди, обратился Кили, и Торин с царским снисхождением все же прислушался к племяннику и его словам, как велел голос разума. Несмотря на знатную оплошность, Кили и Ренин обладали ценным в возникшей беде опытом, который мог спасти уже всех гномов из западни. Смирившись на время с тем фактом, что опыт к беде и привел, Торин согласно кивнул.
- Тогда веди, - распорядился гном, вытаскивая из ножен меч, прежде чем развернуться и направиться к дверям из тюрьмы. Едва пришедшие в себя эльфы стражники получили по головам по второму разу. Одного из светловолосых эльфов вырубил Торин, заехав эфесом меча по начищенному до блеска шлему, пока несчастный пытался встать на ноги, а второго с тем же успехом вернул в блаженное неведение Ронин, приложив ручищей чужую голову к стене. Вереницей гномы побежали по лестнице, ведущей наверх, в город, откуда вслед за Кили они должны были проскочить, будь на то воля Создателя, целыми и невредимыми. Первая стрела просвистела аккурат перед носом Дубощита, и Торин дернулся назад, бросив ненавидящий взгляд в ту сторону, откуда она прилетела. На другом краю расщелины уже выстраивались лучники.
- Быстрее, не мешкать! – скомандовал Торин, прикрывшись от новой стрелы мечом. Вскоре они выбежали на темную улицу, где лучники у тюрьмы уже не могли достать своими стрелами спешащих беглецов. Но дорогу перекрыл эльфийский патруль с уже готовыми к бою мечами. Резко затормозив, вместо того, чтобы с боем пробиваться через стражников, гном кинулся к одному из раскинувшихся неподалеку эльфийских садов при дворе роскошных хором, украшенных с самой черепичной крыши вьющимся плющом.
С командой «за мной!» Дубощит первым растоптал чьи-то наверняка кропотливо взращиваемые фиалки, пересекая двор наискось, чтобы уйти от преследователей западнее, где Кили знал дорогу. Замешкавшиеся в своем саду эльфы, уютно отдыхающие на пуфиках подле невысокой яблони, с удивлением провожали вслед пробегающих мимо них и даже перепрыгивающих в пылу погони над ними гномов. Не преминув украсть с пикника по ходу дела те самые яблоки в аккуратной плетенной корзинке, Ронин метко запустил один еще неспелый плод в лоб выскочившего из-за угла стражника, поделившись «снарядами» с другими. Пару яблок кинув для отвлечения внимания у стражников неподалеку, надеясь, что шум уведет их в сторону от погони, Торин вместе с Двалином со спины подняли за ноги стражника прямо на их пути, уронив растерявшегося в полете бедолагу на лопатки.

Вновь засвистели стрелы, молниеносными тенями рассекая тьму ночи поперек не по-весеннему холодной земли вслед за постоянно петляющими целями. Пока удача благоволила маленькому отряду, оберегая гномов от острых наконечников, пущенных им в спины. Прячась за деревьями, им удавалось вовремя пригибаться или отскакивать в сторону, чтобы смертельные выстрелы принимали на себя вековечные стволы и массивные булыжники, свидетели старых катаклизмов. Торин терпеть не мог бегать, предпочитая сражаться  с врагом лицом к лицу до последней капли крови. Поэтому он с особой ожесточенностью воспринимал все пролетающие в жалких сантиметрах от головы и рук стрелы, словно его подгоняли еще больше, когда и так бежал как только мог быстро, не рискуя лишний раз даже оглянуться и посмотреть, где враг. По сторонам тоже стали мерещиться эльфы, и если бы не подозрительность Дубощита с обманом зрения, гном бы потерял драгоценное время, чтобы помочь племяннику.
«Кили!» про себя испугался Торин, заметив, как юнец упал на землю, стоило гному бросить беглый взгляд в сторону. Сердце замерло на краткое мгновение от испуга, что в племянника все же попали. Не было уже ни эльфов, преследующих их по пятам до долины Траина, не было других гномов, чьи жизни в миг перестали волновать, только распластавшийся на земле Кили и вдруг натянутая до предела ниточка жизни. Своей или чужой гном не знал, наискось сократив путь до Кили с такой быстротой, словно сам был стрелой. Но как только он прибежал на выручку, не обнаружив ран, страх сменился праведным негодованием, что даже в побеге юнец ухитряется  усложнять и так пагубную смертельно опасную ситуацию. Прикрыв Кили собой, Торин помог гному встать и подтолкнул для ускорения вперед, возмутившись вслух: - Нашел время! – прорычал Дубощит в ответ на весьма неуместные реплики племянника. Уж на что, а на глупость эльфов этой ночью им надо было молиться, а не жаловаться.
- Дальше наше спасение! Быстрее! – прикрикнул на притормозивших гномов Торин, помчался к уже виднеющимся первым обелискам долины. Видя, что беглецы скоро покинут эльфийские земли, сами эльфы тоже заторопились, уже не тратя впустую снаряды. Легкие и маневренные, они нагоняли беглецов, несмотря на возникшее расстояние, разделяющее незадачливых воров и их спасителей от обоснованно разгневанных жителей Дуиллонда. Торин уверенно бежал к незаметной границе, с каждой секундой чувствуя, что время не просто утекает, оно топит в себе надежду на спасение. Спасение было уже так близко, что, в конце концов, едва гном оказался за обелисками, он даже не поверил, что добежал, почти что с удивлением оглянувшись на лес, из которого наконец-то вслед за гномами выскочили и эльфы. Отступив еще дальше за обелиски по обе стороны широкой дороги, что вела через долину к Чертогам, Торин дождался, когда все беглецы окажутся рядом с ним, а преследователи выдвинутся еще ближе, и только тогда вскинул вверх руку с мечом, подав сигнал.
- Khidu! – крикнул Дубощит, и перед самым носом эльфов врезались темным облаком десятки гномьих стрел, перегородив дорогу. Из прилеска с двух сторон выдвинулся вооруженный до зубов отряд Чертогов во главе с Фили, загородив собой беглецов. Встав поперек в шеренгу, гномы выставили вперед щиты с пиками наготове, одним только видом демонстрируя непреодолимую без боя преграду. Пускать эльфов дальше никто не собирался, даже если у них была причина на пересечение границы. Громогласный голос старейшины Дуиллонда заставил эльфов сменить порядок и сформировать ровную шеренгу напротив гномов на почтительном расстоянии, где и упали стрелы.
Переведя дыхание, Торин довольно и злорадно улыбнулся. Беспомощность эльфов забавила короля в изгнании, равно как и сама ситуация, когда столь любимые эльфами правила не позволяли уже им самим переступать чужие границы ради поддержания порядка. Они могли не уважать друг друга, ненавидеть даже, презирать и искать намеренно поводов упрекнуть друг друга в грехах и глупой добродетели, но ввергать себя в войну – нет.
- С каких пор эльфы стали так бесстрашны, что заявляются в наши края и рассчитывают на теплый прием? – с надменностью отплатил той же монетой Дубощит, задрав нос. – Убирайтесь отсюда, или узнаете все гостеприимство гномов!
Под рев поддержки от своих воинов, Торин исподлобья взглянул на эльфа, возглавившего преследование. Он ожидал чужого решения, потому что от хваленного благоразумия эльфов зависело начало грядущего дня: спокойного или кровопролитного, стоит только выбрать одну из сторон правды. А правда заключалась в том, что гномы и эльфы были врагами уже сотни лет, и в то же время умирать нужно было с честью. Стоила ли жалкая кража новой войны? Ведь гномы не оставят без ответа нападение на своих братьев, и старейшина Дуиллонда это прекрасно знал. Невыразимая словами досада отразилась на прекрасном эльфийском лице, но сколько бы не злился на беглецов старейшина, идти дальше он не желал. Приказав что-то на родном языке, эльф дождался, когда его воины развернутся и стройным рядом направятся назад в лес к своему поселению, не обращая внимания на насмешки со стороны гномов.
Выдохнув со спокойной душой, Торин с благодарностью осмотрел пришедших на выручку гномов и похлопал по плечу Фили, устроившего по приказу дяди засаду как раз на случай преследования.
- Оставим на всякий случай патруль, если они вздумают тайно проникнуть к Чертогам, - поделился со старшим племянником идеей Торин, бросив беглый взгляд на лес, после чего повернулся к Ронину и Ренину.
- Как в молодости, - хмыкнул гном, приняв крепкие объятия лорда Огнебородов.
- Но бегать… - хрюкнул со смехом Ронин, получив в ответ понимающую улыбку Дубощита.
- Надеюсь, больше не придется.
- Mahal tadnani astû!
- Sanzigil tamkhihi astû, - с вежливым кивком закончил прощание Торин. Еще немного проводив двух гномов в спины взглядом, пока они не исчезли в прилеске, где пряталась тропа в их город Дубощит вздохнул и важно махнул рукой, призывая выдвигаться назад к Чертогам.
- Все, пора домой!
Четверо выбранных Фили гномов осталось сторожить тропу, чтобы в случае чего бросить клич и доложить постам дальше по дороге о беде, надвигающейся к их убежищу. Все остальные бодрым строем направились вслед за Торином, молчаливо шествующим в самом начале процессии. Когда от эльфов осталось лишь неприятное воспоминание, Дубощит мог думать разве что о том, как все это безобразие вообще могло произойти, и что важнее всего, из-за кого. Воспитывать племянника на глазах у воинов Торин не собирался, но и заботу проявлять как старший брат, кинувшийся обнимать Кили – тоже нет. Разговор и в самом деле предстоял долгий, особенно после того, как выговор сделает Дис.
___________
Сейчас!
Трад-ное прощание\пожелание удачи "Пусть Махал сбережет и мифрил пошлет"

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-03-29 23:56:01)

На этот раз возвращение в Чертоги ждали с особым энтузиазмом, ведь редко когда стычки с эльфами оставались просто словесной перепалкой. Весть о том, что случилось с Кили и его другом, распространилась по городу с быстротой, достойной стремительного ветра, едва отряд покинул Чертоги, и когда процессия вернулась назад, за воротами их встречало не мало любопытных лиц. Гномы переживали за участь друзей и близких, отправившихся по приказу Дубощита к засаде в долине, и сам Торин не мог отделаться от мысли, что его собратья, несмотря на столь жалкую причину, готовы были бы и умирать, если придется, чтобы отстоять честь всего гномьего народа. Иначе и быть не могло, ведь это эльфы посягнули на Кили, наследника рода Дурина, не простого гнома из Эред Луин, за чьим бы именем стояла разве что гномья гордость, одинаково важная для всех и каждого. И это была великая ответственность, не губить жизни преданных друзей и подданных ради какого-то пустяка, потому что отдать меньшее за свои идеалы и представления гномы не могли. Направлять, понимать, ценить – вот в чем заключалась роль наследников королевского рода, о которой нельзя было забывать столь опрометчиво ради детской шалости. Увидев среди собравшихся в первых же рядах искаженное целой плеядой чувств лицо сестры, Торин не стал мешать счастливому воссоединению Дис с сыновьями, издали наблюдая за тем, с какой любовью она обнимает Кили. Конечно, когда душевные терзания наконец ее покинут, буря, ожидающая племянника, скрасит возвращение в холодные тона. Но Дис имела на то веское право, и отнимать его Дубощит не мог, предоставив сестре законный шанс на воспитательную беседу, а себе - на краткий отдых от переживаний и последствий беготни в лесу. Кивком головы отозвав Фили, когда племянник заметил испытывающий дядин взгляд, Торин вместе с принцем отправился в тронный зал, где еще ждали оставленные без внимания дела.
Пока они шли по коридорам в высокую залу, гном думал о былом и будущем и потому хмурился, что Фили сразу же заметил, молча ожидая, когда Торин скажет что-то вслух и развеет сомнения.
– Твой брат повел себя безответственно, но отчасти в том и твоя вина. Надеюсь, это не надо объяснять?
Потускневший взгляд племянника опустился на блестящий каменный пол, но ответить вслух Фили не смог, лишь кивнув в ответ.
– Нет ничего хуже, чем жить остаток своих лет, сожалея о не сделанных своевременно решениях… Об упущенных возможностях, когда для них был шанс. О тех поступках, которые бы могли спасти чью-то жизнь, особенно, если речь идет о кровных родственниках.
Взглянув внимательно на Фили, Торин остановился и уложил руку на крепкое плечо племянника, сжав для приободрения, чтобы тот поднял глаза.
– Не делай моих ошибок, – вкрадчиво и с неизбежной горечью добавил гном. – Это тяжелое бремя, потерять брата.
«А я потерял двоих…» – осмотрев бегло лицо Фили, до боли напоминающее отцовские черты, Дубощит выдавил некое подобие улыбки и со вздохом отпустил.
– Выясни, что можно сделать в Серебряной бездне. Тот ход нам очень нужен. Собери гномов, пусть не теряют время даром и начнут работы. Поторопись, потом ты понадобишься мне в зале.
Проводив Фили до первого поворота в соседний коридор, гном с тяжелым сердцем побрел дальше в одиночестве, в задумчивости своей поневоле оказавшись среди образов былого. Когда-то давно он сам и Фрерин были точь-в-точь как Фили и Кили, неразлучны, неудержимы и полны энтузиазма. С самого детства до изгнания из родного дома, после чего уже не было места веселым играм, парным тренировкам и урокам. Их жизнь так резко изменилась, что они не заметили, как изменились сами, привыкнув терять самых близких, скитаться по свету, держась за остатки гордости и былого величия их рода. И сколько бы не была благородной та цель, за которую отдал жизнь родной брат у врат Мории, горечь потери до сих пор терзала сердце оставшегося тогда в живых Торина. Остались только он и Дис, вопреки всем невзгодам нашедшая в себе силы не забыть о простом счастье даже в самые темные времена. Она нашла Вили и вышла замуж, подарив миру самых замечательных гномов на свете, коими были его племянники, а самому Торину – нового лучшего друга и брата по духу. Смерть Вили спустя пару лет после рождения Кили окончательно развеяла сомнения Дубощита в том, что в мире есть какая-то справедливость и можно полагаться на волю высших сил. Они сами ковали свою судьбу, сами должны были беречь друг друга в трудный час. Допускать оплошности, когда на кону жизнь – недопустимая, слишком дорогая ошибка. Фили не нужно было проходить ту же тропу на личном опыте, чтобы осознать эту истину, когда ее сам не единожды прошел от начала и до конца Торин. Оставалось лишь надеяться, что случившегося инцидента хватит для просветления двух бедовых голов. О Кили Торин пока и думать не желал, настолько тихой была злость и таким масштабным негодование, которое еще сам гном едва ли осознавал в полной мере. Если бы не вдруг прозвучавшее из другого коридора собственное имя, гном бы оставил воспитательную беседу на поздний вечер, когда никто бы не помешал и не застал их разговора. Дубощит застыл на пол пути, признав голос сестры, доносящийся из ее покоев. Вскоре в коридор вихрем вылетел Кили, явно подавленный и расстроенный беседой с матерью, застывшей на пороге комнаты.
– Он умный мальчик, – глядя сыну вслед, почти шепотом сказала Дис, когда Торин тихо и молча подошел ближе, приобняв сестру, смахивающую скатившуюся по щеке слезинку.
– Полон жизни, такой отважный, и…
– И в душе опасная буря, – закончил за сестру Торин, мягко улыбнувшись сестре.
– Я боюсь за него, nadadê, – собравшись с духом не плакать больше, Дис уверенно подняла взгляд на брата и, даже не задумываясь, что заботится уже на одних инстинктах, как ни в чем не бывало оправила воротник кафтана и застежку накидки.
– Поговори с ним. Убеди, что так нельзя поступать ни с собой, ни с нами.
Как же много скрывалось за простой просьбой провести воспитательную беседу с набедокурившим мальчишкой. Шалость Кили, конечно же, могла бы расцениваться просто шалостью, не будь он принцем и наследником рода Дурина, не случись с их семьей столько бед, после которых даже шалость могла стать фатальной оплошностью. Многозначительно кивнув в ответ, Торин бережно стиснул напоследок в своей руке едва заметно, но все же дрожащие пальцы сестры, и направился вслед за Кили.
Детская обида унесла его на своих крыльях совсем недалеко, так что Торину не составило труда обнаружить племянника в оскорбленном одиночестве, утешающим покалеченную упреками гордость. Осмотрев юнца с головы до ног, гном с тяжелым вздохом сложил руки на груди и остановился напротив. Ощетинился, как ежик, подумал Торин, не удержавшись от насмешливого удивления, с которым вздернул брови.
– Хорошо, – ответил Дубощит с легким кивком головы, – значит, теперь можно поговорить серьезно.
Дис была слишком юна, когда дракон напал на Одинокую гору, и статус принцессы Эребора был сожжен как и их дом в бесконечном пламени. В ее жизнь еще не вплели как саму суть гордость за предков и королевскую участь как смысл существования, хотя по своей природе более благородной леди, чем Дис, Торин не встречал за все свои годы, восхищаясь сестрой и тем, как она справилась с их злоключениями в свое время. Но Торин помнил, кем они были и кем они должны были стать, он прожил дольше, видел больше и воспринимал все достаточно близко к ожесточенному за годы скитаний сердцу. И потому поступок Кили был оскорблением, не больше и не меньше, тому наследию, которое Дубощит пытался передать племянникам, своим единственным преемникам, когда настанет их время. Он не рассказывал детям сказки на ночь, когда говорил о величии Эребора и том доме, который у них отняли, с его богатствами, с его пышными залами, глубокими ущельями, сияющими в блеске золота и драгоценных камней. Это не были простые истории, где погибали Трор, Траин и Фрерин, где отдал свою жизнь за общее дело Вили… Это были боль и бремя, заслуживающие уважения, которого Кили не проявил, рискнув собой из-за сущей ерунды, не достойной памяти предков.
– Не будь ты моим племянником, то сидел бы за решеткой из-за этой выходки, почти стоившей нам мира с соседями, – надменно заявил гном, – и еще не известно, чем обернется твоя глупость в дальнейшем. Ты принц из рода Дурина, Кили, и на тебе лежит ответственность, о которой Ренин ничего не знает и знать никогда не будет. О чем ты вообще думал?

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-04-04 18:05:19)

Ярость для гнома была вечной спутницей с тех пор, как зародилась в драконьем огне, едва Торину исполнилось всего лишь двадцать четыре года. Столько лет он жил, чувствуя ее внутри, там где душа, там где билось сердце… Столько раз ощущал, как она придавала сил, когда, казалось бы, уже не оставалось и шанса на победу, и направляла руку против врага, сколь бы тяжелым не было оружие или велик соперник. И впервые за долгую жизнь Дубощит почувствовал ярость по отношению к родному человеку. Впервые злость недобрыми искрами засияла в голубых глазах, перед которыми предстал племянник в самом неожиданном для гнома свете. Словно не наследник величайшего из родов гномов в Средиземье, а глупый мальчишка, не способный признать свои ошибки. Словно неблагодарный глупец, рискующий жизнью из-за неоправданной ничем самонадеянности. Словно предатель…
Торин оторопел, осознав, насколько сильно гневался на Кили. Руки медленно повисли вдоль тела, не осталось и намека на снисходительность, которую Торин готов был проявить к виновнику случившегося недоразумения. Гном просто смотрел на племянника, пытаясь поймать спокойное дыхание и не срываться в негодующий рык. Никогда прежде воспитанник не высказывал такую непочтительность не просто к своему статусу, но и ко всему своему роду, который должен был представлять с гордо поднятой головой, а не через решетку тюрьмы жалкой эльфийской деревушки в Синих горах. А насмешливое упоминание эльфов окончательно развязало Дубощиту руки, если бы он только мог силой вбить хоть немного мудрости в наглеца, возомнившего с какой-то стати, что знает больше и может сделать что-то лучше, чем старшие.
– Муки совести?.. – тихо и от того угрожающе зазвучал голос Торина, когда гном все-таки смог совладать с собой, недобро сощурив взгляд. – Я вижу бессовестную дерзость, а не совесть. Не смей отворачиваться, когда я с тобой разговариваю, Кили.
Гнев вспыхнул из тлеющих углей, стремительным огнем разойдясь по крови, кипящей, как бывало в разных битвах, но непременно за честь и достоинство. Махал дал гномам жизнь, и этот дар стоило защищать спустя века, даже если то были глупые дети, не понимающие, кому обязаны своим существованием. Даже если ради этого нужно было повысить голос, звенящий стальной решимостью.
– Это не шутки! Это не шалости, которые можно простить и забыть, будто ничего не было! Ты не только себя подставил под удар, ты подставил под него брата, мать и меня!.. – заискивая чужой взгляд, Торин процедил сквозь зубы самый страшный для любого гнома упрек, потому что не было позора хуже, чем подвести своих предков и не оправдать их ожиданий.
– Ты отца подвел, деда и прадеда! Всех тех, кому обязан тем, что дышишь! – ткнув пальцем в грудь племянника, Торин шумно вздохнул через нос и склонил голову, обреченно ею качая, отступив на шаг. – В кого ты такой безответственный… – начал сокрушаться гном, едва ли представляя, что могло стать причиной для такого поведения Кили. – Я воспитывал в вас другие качества. Я хотел, чтобы вы были королями, – многозначительно уточнил Дубощит, снова взглянув на Кили, – а не ворами. Это не достойное ремесло для той крови, что течет в твоих венах, а ты забываешь про то, кто ты есть на самом деле!

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-04-04 01:18:57)

От услышанного Торин переменился в лице. В немом возмущении открыв рот, гном так и не смог произнести ни единого звука, тяжко выдохнув, будто получил кулаком в под дых. Для него Эребор всегда был и оставался по сей день величайшим королевством гномов, где он должен был в один день начать править, как и положено, после деда и отца, продолжая род Дурина и оберегая свой народ. Но для Фили и Кили от того королевства остались только рассказы да воспоминания старших, переживших нападение дракона, изгнание и войну. Почти что мираж, недоступный, невероятный… Эребор был легендой их народа, и теперь кроме самой легенды ничего не оставалось. Королем чего мнил себя сам Торин? Королем в изгнании, народа Дурина, которому пришлось странствовать по свету по вине темных сил, принесших на их головы огненный шквал драконьего пламени, вызванного непомерными богатствами. Сокровищами, в итоге не стоившими всех их в дальнейшем пережитых мучений… Разве такое наследие он хотел передать племянникам? Торин не был счастливым, он не должен был быть королем, пока на трон не взойдет Траин… Не должен был терять большую часть своей семьи и жить среди чужаков, работая за гроши, чтобы обустроить те самые чертоги, в которых теперь они стояли и беседовали о трагичном прошлом и таком неопределенном будущем. Слишком много горя и потерь повидал на своем веку Торин, и пускай то было великое наследие, оно все равно оставалось неполным и непонятым даже теми, ради кого гном упрямо держался вопреки всем тяготам, легшим на его плечи. Отведя взгляд в сторону, Дубощит горделиво выпрямился, снова вздохнув, но на этот раз со статью, достойной короля. От полученного удара по самолюбию и гордости гном оправился довольно быстро, хотя при всем желании не смог обратиться к Кили так, как следовало бы, чтобы юный принц не заметил той горечи досады и разочарования в низком голосе дяди, что прозвучали в наступившей тишине приказом.
- Ступай в свои покои… Приведи себя в порядок, - пройдя рядом с Кили к выходу, Дубощит остановился и бросил через плечо, даже не взглянув на племянника: - Вечером будет праздничный ужин, не опаздывай снова.

Наконец-то все бедствия остались позади. В такой тяжелый изматывающий день вечерний пир казался настоящим праздником, несмотря на то, что Дубощит не любил торжественных мероприятий по поводу возвращений в Эред Луин. Для него праздники давно закончились, так давно, что и улыбаться гном мог разве что в минуты редкого хорошего настроения, наступающего только при виде родных и друзей. В этот же день его не радовали и родные лица, напоминающие о призраках прошлого и тех уже давно вошедших в историю битвах, где другие родные навеки покидали их бренный мир, отправляясь в Чертоги Намо. Он был погружен в себя, несмотря на радость, которую слышал в каждом тосте за плеском кружек с элем. Торин не видел того искреннего счастливого блеска в глазах братьев и сестер, которым в этот вечер всего было в достатке. Дубощит мог бы разделить с ними все произнесенные пожелания за мир, удачу и процветание их народа, но с каждым глотком терпкого напитка, с каждым произнесенным торжественным словом и шуткой, встряхнувшей длинные ряды столов, вкус еды и вина становился все горче. Больше всего Дубощит хотел разделить с ними память, что придавливала его к земле с неистовой силой, куда бы гном не пошел уже много лет. Чтобы они вспомнили, кем являлись, кем когда-то были и кем должны были стать. Чтобы в их сердцах вспыхнуло то пламя, что когда-то сожгло заживо их настоящий дом, чтобы они вспомнили все, не тешась малым, а мечтая о настоящем будущем… Хотя бы в этот вечер не закрывая глаз на правду, пускай неприятную, пускай тяжелую, как когтистые драконьи лапы, и жгучую до боли как драконье пламя, но правду. Его правду…
Пиршественный зал стих, но Торин уже не видел собравшихся, погрузившись в тягучую мелодию, которую тихо начал напевать, закрыв глаза:
Махал велел - проснулся гном,
В любви к Творцу воздвиг он дом,
Среди камней, в недрах земли,
Он изучал грань красоты
И за дверьми великих врат,
Средь Мглистых гор народ кхазад,
Как повелел им Праотец,
В работе жег огонь сердец
Звенел метал сквозь блеклый зной,
Трудился гном, забыв покой,
В его руках несметный клад,
Мифрилом был их дом богат
Струилось злато быстрой рекой,
Сверкали камни яркой звездой
Но свет померк, очнулась тьма,
И гибель гномов пробудилась ото сна
Когтями вскрыл земную твердь,
Могучим ревом неся им смерть,
И демон сжег прекрасный град,
И не спаслись цари кхазад
Спустя десятки долгих лет
Скитальцы вдруг нашли ответ,
В мольбах к Махалу и к Праотцу,
Где жить кхазад в чужом краю
В земле пустой, где солнца всход,
В тени горы был тайный ход
Во мраке стен, в прохладе тьмы
Кхазад все шли, устав с пути
Пещерный зал, сокрытый мглой,
Вдруг засиял, став им судьбой
Тот славный день, воспетый вновь,
Нам не забыть, пока есть кровь
То был им знак, что славный град,
Построят вновь в горе кхазад,
И в толще той возник простор -
Так начал жить град Эребор
Вернулась жизнь, воспрял народ,
И в рунах был украшен ход,
В сиянье злата и камней
Гномы не знали темных дней
Среди сокровищ королевства
Для всех чудес нашлось бы место
Живя прекрасными мечтами
Мы чудеса творили сами
Для горделивых королей,
Для лордов эльфов и людей
Ковали гномы день и ночь,
Усталость прогоняя прочь
На рукоятках у мечей
Сплавив метал и свет лучей,
Мы солнца свет жгли вновь и вновь
Чтобы в боях кипела кровь
И грани кубков золотых
В узорах нежных и простых
Сияли так, что всем казалось,
Что злата в мире не осталось
И изумруд, рубин, сапфир -
Священ для гномов сей эфир,
Украшен ими был наш дом,
И жизнь была как добрый сон
Благословенный Эребор,
Им смело правил король Трор,
Чтя память предков и свой дом,
Найдя священный Аркенстон
В глубоких шахтах лился свет
И ясен был он сотни лет,
Пока искали гномы злато,
Копая тьму себе во вред…
Каким бы крепким не был трон
И сколь бы не был велик дом,
Беда сумеет свое взять
И счастье гномов отобрать
На крыльях снова смерть пришла
И покарала, наш дом круша
Все, что таилось в недрах царства,
Похоронила под себя
В огнях пылала вся гора,
В крови тонула та заря,
И без надежды мы ушли
Без дома вновь, мы вновь в пути
Мы придем через Мглистых гор хребет
В пещеры, где не брезжит свет
Наш путь лежит,
Сквозь тьмы гранит
Чтобы найти злата в пути.

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-04-08 23:30:34)

Останавливать Кили никто не рискнул, даже Фили не смог задержать его в зале, а Торин с понимающим вздохом молча проводил в спину взглядом, пока племянник не скрылся за дверьми. Ему нужно было время, чтобы понять смысл прозвучавшей песни, чтобы она затронула не только бунтующую душу, но и отпечаталась в разуме, ведь Кили был смышленым гномом. Пытливый ум лишь надо было направить, и Дубощит искренне верил, что поступил правильно, поскольку не желал обидеть Кили, лишь открыть ему глаза, чтобы тот сам смог сделать правильные выводы и решения. Даже мелочи имели вес, потому что и маленький камушек мог начать лавину. Если бы племянник помнил, кто он и какая за его спиной история, то не стал бы вести себя столь опрометчиво, а о большем Торин и не просил. Он и сам знал, что Эребор навсегда потерян для них, и по сути спетой песней сделал хуже разве что самому себе, потому что вспомнил эту историю сам. На душе стало невыносимо тоскливо и холодно, и горло саднило от напряжения, поэтому все последующие веселые беседы и тосты оставались для гнома словно в тумане, за пределами охватившей Торина задумчивости, где существовала только память о былом.
Он сожалел о том, как закончил свой путь дед. Трор благородно правил Эребором, пока богатства не свели его с ума. Драконий недуг, так называли эту лютую, бесконечную алчность, способную отвернуть ясный взгляд даже от семьи, даже в минуту самой страшной нужды. Недуг обрек деда на незавидную участь и все же он был великим королем и погиб достойно. Но скольких жизней тогда не стало, сколько пало в драконьем пламени и в войне с орками, чтобы окупить охватившую старого гнома жадность. Он не был таким, но стал им – слепым и беспомощным против страсти, сковавшей душу в цепи, в которых и погиб, оставив ненадолго бремя нести ношу позора и потерянного величия сыну Траину. И отец исчез, пропал, отправившись в поход, из которого не было шанса вернуться живым. Траин помнил богатства Подгорного царства и поддался недугу вслед за павшим Трором, разделив его долю. И вспомнив все это, Торин с замиранием сердца задался вдруг вопросом, когда же его самого погубит драконий недуг?.. Казалось, проклятье рода Дурина минуло его стороной, но страх о том, что непростительная алчность живет где-то внутри как дракон в своем логове, ожидая нужного часа, холодил все нутро, будто вынули саму душу. Почему же ему было так тяжело отпустить память о предках, о королевстве, в котором родился и должен был править? Почему нельзя было оставить в покое пепелище, как сделали то все остальные гномы беженцы? Выпустив на волю песню, выпустив на волю свою душу, он увидел в ней изъян. Быть может, Кили был прав, не желая того же, что хотел так беззаветно сам Дубощит – возвращения домой. Дом был потерян давным-давно и они нашли новый, далеко на приветливом западе, пускай и приходилось мириться с неприятными соседями. Разве им плохо жилось в Эред Луин? Осмотрев собравшихся, будто впервые увидел своих друзей и родных, Торин почувствовал себя совершенно лишним на празднике, словно чужим, и потому с извинениями покинул зал, чтобы отдохнуть. К раннему сну и Балин, и Двалин, и Дис отнеслись с пониманием, ведь для Дубощита последние дни выдались тяжелыми, и едва ли таким должно было стать возвращение домой после долгой поездки на восток. Медленно бредя по коридорам в свои покои, гном еще слышал веселые тосты и музыку, играющую на пиру, но чем дальше ноги уносили его от залы, тем больше он слышал приглушенное эхо вместо ясных чистых звуков волынки и дудок. Эхо следовало за ним по пятам, все больше угнетая, прогоняя и напоминая, что он действительно чужой в этих Чертогах, пускай они и названы в его честь. Его дом был далеко за Мглистыми горами, и только туда стремилось сердце…
***
Утро вопреки ожиданиям все равно оказалось ранним. Редкие лучи солнца проникали через специальные светлицы в толще горы, падая на статуи и камни, множащие их свет. В столь ранний час редкий прохожий бродил по Чертогам, но один все же нашелся и следовал в тишине, царившей вокруг, к тронному залу. Там Торин собирался провести большую часть дня, принимая визитеров и разбираясь с накопившимся за его отсутствие делами, наконец-то решив посвятить себя полностью прямым обязанностям лидера. С одной стороны то был долг, с другой – так Дубощит мог надолго выбросить из головы оставшийся незаконченным разговор с Кили. Ссора с племянником неимоверно тяготила Торина, но за ночь мучений и переживаний, которым не было выхода на волю, он просто устал переживать и желал отвести и ум, и душу в другое «русло», как минимум требующее внимания уже сейчас. Но только гном сел на трон, как двери в зал распахнулись и влетел запыхавшийся стражник-караульный.
– Господин, там… Там!
– Отдышись и скажи четко, что случилось и где, – хмуро потребовал Торин, выжидая, когда гном переведет дух.
– Там крепкохваты, uzbadê!
Резко вскочив на ноги, Торин забыл про усталость и вялость, от которых маялся, едва встал с постели, и поспешил к воротам Чертогов, где караульные, открыв двери, держали гостей в окружении и не пускали дальше в гостевой холл. Гостям такое обращение естественно не нравилось, они ругались, шипели и ворчали проклятия, пытаясь спровоцировать охранников на какие-то действия. Но стражники вели себя, как подобает, спокойно и тихо, игнорируя поведение визитеров.
Крепкохваты никогда не отличались вкусом или мастерством, поэтому даже бороды их выглядели неряшливо и дико, что ни один Длиннобород не мог себе позволить, будь он даже беднейший из бедняков. А одеяния больше напоминали гоблинское тряпье, такое же безвкусное и непонятное, хотя образ жизни с гоблинами народ крепкохватов разделял больше прочих. Они жили в пещерах Сарнур ближе к морю и часто доставляли всякие неудобства путникам, бредущим через перевал.
– Что вы забыли в моем городе, позвольте узнать? – с ядовитой надменностью спросил Дубощит, когда лидер компании крепкохватов выдвинулся вперед, выпятив грудь с гордостью, словно это не он явился на порог чужого дома, а Торин. Неторопливо важно сложив перед собой руки, Торин слегка наклонил голову, ожидая ответа, для ускорения которого стражники как по сигналу чуть поджали крепкохватов копьями к дверям. Естественно, без ответа путь у них был только один – восвояси.
– Мы пришли по делу, которое не терпит отлагательств, – с издевкой манерно растянуто заявил предводитель чужаков.
– Какое же? – нетерпеливо спросил Торин.
– Mibilkhagâs! – раздраженно прорычал незнакомец, от чего всех собравшихся слегка передернуло. Эльфов гномы не любили, да и слишком свежей была память о недавнем приключении в Дуиллонде.
– Чем вам не угодили эльфы?
– Чем ВЫ не угодили эльфам, а? – ответил вопросом на вопрос крепкохват, злобно щурясь на Торина. – Они закрыли дороги! Теперь из гор нет хода в долину. И они не откроют их, пока не получат какого-то вора из вашего племени.
Ничем не выдав своей злости, гном лишь слегка приподнял голову, выражая тем самым, что проблема ниже его достоинства, и едва ли даже унизительный тон собеседника мог задеть короля в изгнании.
– Вас это никак не касается. Возвращайтесь в ту дыру, где обитает ваше племя, – холодно заявил Торин, кивнув стражникам, чтобы вытолкнули незваных гостей за ворота.
– Из-за вас пострадали все! Отдайте нам вора! – прорычал в ответ предводитель чужаков, но Торин и слушать не стал, развернувшись, чтобы уйти.
____________
Мой король
Эльфы (оскорбительное определение)

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-04-08 19:25:06)

Едва в просторном холле раздался громкий оклик племянника, как в сердце что-то больно укололо. Больше всего на свете Дубощит желал бы сейчас ослышаться и спутать родной голос от волнения и усталости, но не иначе как сам Махал решил испытать его на стойкость. Гном встал на месте, резко оглянувшись в сторону Кили. Племянник выглядел взбудораженным, будто и сам все же понимал, в какую передрягу опять желает влезть. И это несмотря на то, что из нее лишь пару дней назад, рискуя жизнями, сумели вытащить за шкирку из вражеского стана. Вражеским, увы, стан стал как раз из-за Кили, но далеко не об эльфах переживал Торин, одним лишь предостерегающим взглядом надеясь отговорить племянника от новых опрометчивых решений. Глупость за глупостью могли не просто испортить гному жизнь, но и лишить ее вовсе, тем более, когда восстанавливать справедливость вдруг вздумали их давние недруги.
Крепкохваты притихли от неожиданности из-за появления виновника случившегося бедствия у эльфийских границ. Повисшая в холле тишина оказалась звенящей и напряженной, словно натянутая тетива стрелы. Точно так же Торин мог бы описать и состояние своих нервов, испытываемых вместе с волей и рассудительностью. Он предчувствовал, чем обернется приход племянника, и не удержался от секундной слабости, прикрыв разочарованно глаза, когда Кили признал вину. Крепкохваты тем временем с хищными улыбками и недобрым смехом приветствовали храбреца, выступившего к ним столь неожиданно, когда так называемый король в изгнании явно не ожидал к чужой вящей радости. Конечно же их лишь веселил тот факт, что вором в эльфийском селении был никто иной как принц древнего рода Длиннобородов, ведь не было радости у подлецов больше, чем принять в свои ряды павших со столь высокого пьедестала. И только Торин отрицательно мотал головой, будто не верил в происходящее.
Он и в самом деле просто не мог уложить в голове, как Кили додумался после всего сказанного ему в личных беседах так демонстративно пренебречь всеми наставлениями и в очередной раз решить проявить характер. Молодой гном все еще не понимал, какую роль играет в этой жизни и как важно не только для него самого, но и для всех остальных, принять эту роль и никогда не ставить ее под вопрос, даже если бунтующая душа требует освобождения от рамок и ограничений. Потому Дубощит был не просто разочарован, он был в гневе, размах которого еще сам не представлял, вперив в племянника грозный взгляд. Речь шла о чести всего их рода, о гордости, которую опускать в грязь Торин не мог позволить ни себе, ни своей родне, а тем более своим наследникам… Даже если один из них упрямо верил в то, что может противиться его воле при своих и чужаках, избежав должных последствий.
- Я сказал, выпроводить их отсюда! – рявкнул на стражников Дубощит, сверкнув лютой ненавистью во взгляде, которой одной бы хватило, чтобы начальник караула повторил приказ так громко, словно они были на поле битвы, а не в Чертогах, в тишине которых каждое слово отдавалось эхом от высоких стен и колонн. Снова уставившись на Кили, гном указал рукой в темноту внутренних помещений подгорного убежища, прочь от главного входа в чертоги.
- Возвращайся назад. Сейчас же. Не испытывай мое терпение, Кили, - с нажимом произнес гном, стиснув зубы от пламенного возмущения, которому не было достойного выхода, не прилюдно, когда пол города могло стать свидетелями их семейных ссор. Один лишь факт того, что Кили встрял в его дела, уже был поводом для серьезного выговора. Стоило очень сильно надеяться, что юнец не будет испытывать вместе с терпением дяди еще и собственную судьбу. Но надежды, как известно, последними все-таки умирали…

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-04-13 09:12:41)

Упрямство Кили переходило все допустимые границы и становилось назойливым настолько, что вскоре все королевство должно было бы начать рассуждать о том, как юный принц безбоязненно и дерзко противится воле родного дяди и короля… И не только их королевство, судя по тому, с какими лицами покидали Чертоги пришедшие за его племянником крепкохваты. Торин знал это, видел в чужих глазах. Неповиновение Кили могло дорого обойтись всем и каждому, кто жил в Эред Луин, ведь это была явная слабость… Слабость власти Торина, на которой, по сути, и держалась их колония за столько лиг вдали от старого дома и былого величия. У них всегда были завистники и враги, и даже попытки вернуть свое наследие, восстановить утраченное богатство вместе с честью, могли вызывать разве что раздражение да ненависть. Ненависть видел Дубощит, когда предводитель крепкохватов обернулся напоследок, презрительно фыркнув, прежде чем захлопнулись высокие двери Чертогов.
С гулким стуком закрывающихся засовов наступила звенящая тишина, по крайней мере Торин уже не слышал шагов удаляющегося стройным шагом караула, погрузившись в глубокие раздумья. Он пытался хотя бы на краткий миг найти успокоение, но слова Кили упрямо звучали в его мыслях, все еще резали сердце как ножом, все еще кипятили кровь, словно подбрасываемые в камин угли, с каждым новым камушком все больше. Он не сразу заметил, как отчаянно сильно сжимал кулаки, опомнившись лишь когда боль сковала руки, и он взглянул на них почти что с удивлением, будто и они по своей воле вдруг предали… А после с гневом, обращенным сразу же на племянника. Ведь именно он был тому причиной. Кили ослушался его, забыл все наставления, отбросил как шелуху то наследие, которое вкладывали не в ум, не в быт, а в сердце, будто то была вековечная пыль, недостойная внимания…Но то был еще горячий пепел и прах. То была память о погибших родных, тех, что стали Сожженными, тех, что не побоялись встать на стражу Эребора, когда прилетел Смауг. И видя беды своего народа собственными глазами, Торин презирал ту тень неблагодарности, что скрыла за собой его племянника.
Как мог Кили думать, что в здравом уме родня оставит его гнить в чужом городе за решеткой, пока эльфы не смилостивятся? Как мог он отрекаться от заботы, которую проявлял к нему Дубощит с самого первого его вздоха в этом мире? Как мог ослушаться, унизив и себя, и самого Торина в глазах их предков, друзей и врагов? Пошатнув авторитет, построенный на боли, скорби и муках…
– Исправить?.. – процедил сквозь зубы Торин, тяжело дыша от злости. Каждое слово давалось ему с трудом, и потому он рычал как зверь. – Что ты можешь исправить?! Никому не дано повернуть время вспять! Никто не вернет нам погибших! – прокричал он, потеряв на миг дыхание и зажмурившись, настолько быстро в своих мыслях он унесся к тяжелым воспоминаниям, тяготившим его каждые день и ночь. – Мы сами куем свою судьбу, – с болью тихо продолжил гном, поддавшись гневу, – но изменить выкованное в драконьем пламени не под силу никому! И все… Все что нам остается, это держаться вместе. Не опускать рук, не падать духом, потому что ВСЕ ЭТОГО ТОЛЬКО И ЖДУТ! – рявкнул Торин, сделав шаг к дверям и указывая на них как на свидетельство своих слов.
– Каждый за этими воротами не достоин даже стоять рядом с тобой, потому что ты мой племянник! Мой наследник! Моя семья! И твое неповиновение – это удар мне в спину! Ты не думал ни о ком, сбежав красть у эльфов и унизив собственное имя, ты не думал и сейчас, выставляя меня слабым в глазах врагов!..
Выпрямившись и глубоко вздохнув, Торин с тяжелым сердцем стих на миг, чтобы найти в себе силы сделать необходимое. Ради блага самого Кили, если он все же одумается.
– Стража! – позвал он громко, и караульные тут же выступили вперед, покинув свои посты, ожидая приказа. – Отведите Кили в подземелье.
Замешкавшись, стражники растерянно переглянулись, но ослушаться приказа не посмели, встав по обе стороны от принца для эскорта в темницу.
– Ты хотел получить наказание? Так вот оно, – холодно заявил Торин. – Если кто и вправе наказывать тебя, то только я.

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-04-15 01:04:13)

– Как ты посмел? – влетел с возмущенным возгласом в кабинет Торина стремительный вихрь, хлопнув дверью.
– Доброго утра и тебе, Дис… – устало отозвался Дубощит, лишь на момент оторвавшись от чтения пришедшего еще ночью письма. Бегло исподлобья взглянув на разъяренное лицо сестры, в глазах которой горел как огонь праведный гнев, Торин хмуро уставился на неровным почерком нацарапанное послание, стараясь не потерять нить начатого повествования, но не тут-то было. Со снисходительным вздохом гном откинулся на спинку стула, когда Дис выхватила письмо из его рук, нагнувшись над столом так, чтобы брат не мог промахнуться своим скептическим взором мимо ее грозной фигуры, требующей без лишних слов объяснений. Впрочем, Дис не могла молчать, поскольку чувств оказалось слишком много для тихого порицания решений старшего брата, статус которого любящую мать едва ли волновал в этот злосчастный момент.
Уложив руки на подлокотники кресла, Торин в коротком приглашающем для беседы жесте развел кистями в стороны, готовясь слушать любые упреки в свой адрес, если такова воля любимой сестры.
– Как ты мог отправить Кили за решетку? – высоким голосом возмутилась леди Эред Луин, опираясь кулачками на столешнцу. – В гнилую сырую холодную тюрьму, где сидят преступники и теперь мой сын!
– И мой племянник, – между делом напомнил Торин, получив от Дис выдох гневного негодования.
– Именно, что твой собственный племянник! – отпрянув от стола, сестра возмущенно постучала пальцем холодной гладкой поверхности, заваленной бумагами, картами и книгами.
– Выпусти его немедленно, это поразительное безобразие не может больше продолжаться.
– Я решил так же, поэтому он сейчас и находится в подземелье, чтобы не делать больше глупостей, – уже не остерегаясь гнева со стороны Дис, Торин заявил свой ответ с холодной прямотой, от которой у сестры короля раскраснелось все лицо от негодования.
– Как ты мог решить такое!? Он юн и безрассуден, но не преступник, чтобы сидеть рядом с ворами и драчунами!
– Эльфы другого мнения, как и наши соседи крепкохваты, – вздернув брови, напомнил Торин, что сестра не смогла отрицать, хотя про эльфов и крепкохватов даже думать не желала, злобно фыркнув, все равно настаивая на своем.
– Позор им всем и тебе тогда, `undad, если показалось правильным воспитывать в Кили смирение через решетку клетки!
– Я посчитал это необходимым, сестра, – с нажимом ответил Торин, поддаваясь вперед и складывая руки на стол в замок, – потому что кроме решетки ничто не оградит его от бед, когда я уйду разбираться с эльфами.
Дис всплеснула руками, намереваясь возразить, но Дубощит чуть повысил голос, не дав сестре издать и звука.
– Я не могу допустить, чтобы он кинулся в печь головой вперед из-за глупости и рвения исправить содеянное. Как говорится, его кирка уже затупилась для этого камня… После побега из Дуиллонда уже нет никаких гарантий, что эльфы со своей хваленной невозмутимостью просто посадят его досиживать срок за ту жалкую кражу. Ты хочешь, чтобы твой сын был казнен этими бессердечными существами?
Представив такую участь для Кили, Дис вдруг надрывно охнула, выронив письмо и спрятала лицо в руки, пряча от брата красные глаза и слезинки, скатившиеся по щекам.
Почувствовав укол вины за свои слова, пускай и правдивые, Торин с покаянной головой встал из-за стола, обошел его и осторожно прижал к себе сестру, пряча в объятиях с шумным вздохом.
– Прости, nun'anu', – погладив широкой ладонью темные как воронье оперение волосы сестры, гном стеклянным взглядом уставился в зев камина, где весело потрескивал огонь. Яркие языки пламени по-особенному сильно завораживали Дубощита, поэтому он и не заметил, каким тихим стал собственный голос и какими бережными объятия, едва сестра оттаяла, обняв в ответ.
– Я все сделаю, чтобы защитить их обоих… Даже если надо будет ненадолго подержать взаперти. Он не должен пойти за мной следом, когда я отправлюсь в Дуиллонд, – слегка отпрянув, Дис взглянула на брата с невыразимой тревогой, перебирая перевязь на воротнике его кафтана, лишь бы чем-то занять слегка дрожащие руки.
– Разве тебя самого там ждет теплый прием? Какое нам дело до эльфийских законов, пусть сунутся в наш дом, и я сама их выпровожу раз и навсегда! – грозно заявила сестра, горделиво вскинув подбородок.
Ухмыльнувшись, Торин мягко поцеловал Дис в лоб, погладив крепкие, пускай с виду и не скажешь, плечи, прежде чем склониться за рухнувшим у ее ног пергаментом. Письмо не потеряло своей актуальности, напротив, из-за его содержания Дубощит и должен был как можно скорее разобраться с проблемами в Чертогах, чтобы они не остались головной болью сестры.
– Выбора нет, – с легкой досадой в тоне отозвался Торин, укладывая письмо на стол. – Сейчас мы отрезаны от внешнего мира, а это значит, ни поставок, ни свободного хода из гор в долину... Если не переубедить эльфов, мы лишимся провианта и не сможем приглашать других гномов жить в колонии вместе с нами. А ослабнув, станем легкой добычей для тех же крепкохватов…
Сестра притихла, поэтому Торин проследил за ее взглядом и понял, что Дис прочла письмо, пока гном рассуждал о насущных бедах.
– Ты снова уезжаешь… – с тоской констатировала, даже не спросила, Дис, потупив взор.
– Скоро, – не стал врать Торин, – но для этого надо как раз разобраться с эльфами.
Хмыкнул от досады из-за такого замкнутого круга, Дубощит тяжело уселся назад на резной высокий стул, берясь за перо и пергамент.
– Я отправлюсь к ним ночью, чтобы у старейшины Дуиллонда не было причин играть на публику перед своим народом… Если получится поговорить с глазу на глаз, я думаю, что смогу убедить оставить случившееся в прошлом и настоять на компенсации другого толка. Кили не попадет к ним в руки, Дис, это я тебе обещаю.
«Больше мы никого из родных не потеряем, тем более самых юных», – мысленно добавил гном про себя, получив в ответ отчасти благодарную, но по большей степени грустную улыбку сестры и согласный кивок. Когда Дис покинула кабинет, Торин еще недолгое время думал о произнесенный словах, глядя ей вслед, но собравшись с духом, вскоре уверенно макнул перо в чернильницу и принялся писать ответ.
***
– Оружие-то хоть взял? – прохрипел со смешком в голосе Балин, провожая Торина на его пути к воротам Чертогов. Вокруг царила тяжелая тишина, сковавшая спящий город. Лишь редкие факелы горели в коридорах и холлах, пока лампы в руках стражников ночного караула освещали им путь на разных темных ярусах. Топот ног одного из таких караулов и раздавался за их спинами, пока гномы удалялись прочь от жилых чертогов.
Иронично взглянув на кузена, Торин выдавил подобие улыбки:
– Я похож на глупца, который полезет к врагу безоружным?
– Ты похож на глупца, который полезет к врагу один.
– Тогда и оружие не поможет, не правда ли?
– Ты же не умирать туда идешь, а вести переговоры.
– Именно.
– И идешь один, – настойчиво повторил последнее слово Балин, исподлобья зыкрнув на кузена, словно упрекая в глупости. В руках пожилого гнома тоже горел фонарь, и пяточек света постепенно перемещался с их шагами, освещая просторные коридоры, в блеске которых мерещилось золото давно забытых дней.
– Я не могу подвергать риску своих друзей, если не уверен, что смогу защитить самого себя.
– Стоит ли тогда вообще… Что это? – удивленно нахмурился Балин, остановившись, когда на полу перед ними оказалась брошенная стражником пика.
Увидев оружие, валяющееся где попало, Торин сразу же взялся за меч, который все же взял с собой, вопреки чужим сомнениям, пряча под увесистой из-за меха тканью плаща. Он старательно прислушивался, надеясь разглядеть в темноте за границей света угрозу, которую моментально почувствовал всем нутром. Кто-то проник в их дом. В ту же секунду за их спинами караул вдруг остановился, раздался возглас, а после крики и звон металла. Кто-то упал на каменные плиты, с криком рухнув с одного этажа на другой. Началась битва и со всех сторон под дикие возгласы кинулись враги, тени которых отчетливо прорисовались в полумраке.
– Крепкохваты! – крикнул Торин, и Балин без лишних слов подхватил пику в руки, чтобы встретить врага с оружием. Они помчались на помощь караульным, взбежав по лестнице как раз для того, чтобы подтолкнуть в спину едва не упавших под чужим натиском стражников и кинуться в бой самим.
Размахнувшись мечом, Торин наискось резанул перед собой, отбив чужую атаку коротким неаккуратным с виду клинком, убив первого врага.
– Поднять тревогу! – приказал гном, но стражников начали разить откуда не возьмись просвистевшие стрелы, едва кто-то пытался выбраться в сторону соседнего коридора. Там тоже разгорелись огни и раздался ни с чем не сравнимый грохот начавшегося сражения, как и по всему постепенно просыпающемуся городу.
Наконец-то раздался рев труб, оповещающих о враге, но звук так резко оборвался, что сердце Торина екнуло в груди от обиды и злости.
– Отступаем, все назад! – прикрывая своих воинов, тесным строением двигающихся назад по невысокому мосту к соседнему коридору, высеченному в монолите горной породы, гном отбивал все дерзкие попытки прорвать их строй наравне со стражей. Оказавшись в еще более жгучей гуще событий, где каждая стена полыхала от огней факелов, куда бы не бросали они свои обескураженные взгляды, Балин прорвался к Торину, схватив гнома за плечо.
– Мы справимся здесь, найди свою сестру и Фили!
Кивнув, Торин с воинственным воплем кинулся на волну врагов, прорубив себе путь к лестничному пролету, в надежде добраться как можно быстрее до покоев сестры и племянника, если в том еще не преуспели враги.
Пару раз встретив крепкохватов, гном то на контратаках обезоруживал и калечил, то просто скидывал себе за спину, не тратя лишнего времени на каждую стычку, пока впереди не показались двери в спальню Дис, где от шума стоял звон по всему коридору.
Ворвавшись в комнату, Торин сходу всадил меч под ребра напавшего на Дис гнома, не успевшего замахнуться в очередной раз на вооруженную одним лишь кинжалом сестру. Кровь хлестнула на пол, брызнув и на тунику взбудораженной от схватки гномки, даже не обратившей на то внимания.
– Скорее, – взяв сестру за руку, Торин поволок ее за собой в тронный зал, где стражников должно было быть больше всего.
– Мои сыновья! – воскликнула Дис, когда из-за угла показался целый отряд крепкохватов.
– Торин!
– Фили постоит за себя, – оглянувшись назад, Дубощит помчался еще быстрее, пропустив сестру вперед себя, чтобы никакие пущенные им в спину стрелы не долетели до Дис.
– Как же Кили?!
Из всех гномов в Чертогах в безопасности были как раз те, кому «посчастливилось» оказаться за решеткой, поэтому про Кили в спешке Торин не сказал ничего, созывая по пути тех стражников, что видел и до которых мог докричаться.
– Все за мной!
У тронного зала действительно скопилось маленькое войско во главе с Фили, к которому Дис и кинулась на шею, спешно осматривая, не ранен ли старший сын.
– Встать в строй! – скомандовал Дубощит, раскрутив меч в руках, чтобы размять кисть для грядущей битвы, когда крепкохваты стянулись к залу неровной волной. Вокруг тут же тесным рядом встали стражники и те, кто примчался вместе с воинами на защиту города, несмотря на то, что числом крепкохваты превосходили их раза в три.
– Дис, спрячься в зале, запри двери, – скомандовал Торин, оглянувшись к сестре, и в ответ на ее упрямое мотание головой, рявкнул уже громче.
– Это приказ! – хотя голос гнома утонул в реве врагов, среди которых в первые ряды пробрался вожак, тот самый, что упрекал их род в злобе эльфов.
– Lalâkh ma zatakatabôn bal ib-ibshêg'ukhzar! – хрипящим громким голосом возвестил главарь вражеского войска под одобряющий рев своих приспешников. Демонстрация силы ударами по щитам и об пол того жалкого на вид оружия, что приволокли с собой незваные гости, едва ли впечатлила Торина, но разозлила так сильно, что он смог перекинуть весь шум.
– Mahiznigi!
– В бой! – крикнули с другой стороны и отряды крепкохватов налетели на длиннобородов как саранча.
____________________
Старший брат
Сестренка
Глупцы узнают гнев справедливости!
Смелее!

Отредактировано Thorin Oakenshield (2015-04-16 15:11:49)

Кровавая битва стояла яростным звоном в ушах, так легко захватывала дух, что порой приходилось даже кричать, пробуждая бдительность и ярость, чтобы наконец услышать себя и вспомнить, что еще живой и нужно биться дальше вопреки усталости. Перед глазами сверкала сталь, и горячая кровь кипела, падая алыми каплями и разводами на пол вслед за взмахами мечей, топоров и копий. Оружие почти всегда находило свою цель, после чего много раненных отступало назад, за заслон из щитов и крепко сомкнувших свои ряды длиннобородов, стоящих насмерть живой преградой перед тронным залом плечом к плечу.
Не привыкли гномы отступать от врага, даже когда он окружал в смертельные тиски. Даже когда из капкана уже не было выхода, а смерть дышала в затылок, раскрывая объятия. Им некуда было отступать, даже если бы вдруг гномы решились спасти свои жизни, чтобы сразиться вновь однажды после. Ведь за их спинами, за дверьми, запертыми на засов, ожидали исхода битвы их семьи. Маленькие дети, жены и слишком старые для сражений гномы, чьим почтенным летам уже поздно было тонуть в крови. Не было благородства в такой смерти, найденной по глупости или напрасно, потому лишь сильные и смелые защищали последний рубеж, оставленный крепкохватами.
Страшно было представить, что ждет их, молящихся Махалу о справедливой каре непокорным его воле крепкохватам, если вдруг руки воинов длиннобородов опустятся, а вражеские клинки изрешетят тела защитников. Поднявшие руку на братьев считались обреченными на муки в Чертогах Намо, но в них же могли оказаться и ни в чем не повинные. Жалости от предателей ждать не приходилось. Душа, полученная из милости Творца, в море все той же горькой жалости вновь утонет, но в жалости уже не к себе, а к тем, кого защитить не удалось… Эребор, Мория, теперь и собственные Чертоги, сколько же еще они должны были бороться за свое право на жизнь и счастье? Торин Дубощит пережил не мало сражений, вынес не мало лишений и потому имел полное право задаваться таким вопросом. Слишком многих защитить не удалось, чтобы снова оказаться на этом краю пропасти в безвестности, бедности и злобе на себя и мир вокруг.
Воспоминания пробудили в Торине едва ли забытые, но притупившиеся чувства, когда от безысходности и обиды, стиснув зубы и забывая о слабости, он прокладывал для беженцев Эребора путь к другой жизни. Подальше от потерянного королевства, вдали от всепоглощающего пламени Смауга и горя, принесенного на крыльях великого ящера севера, к западу от захваченной орками и балрогом Мории, у врат которой слегло столько храбрых воинов... Далеко на западе, где о древнем королевстве ходили разве что легенды. Уже ветхие, как и все величественное, ставшее лишь очередной страницей в истории. Они создали колонию, чтобы забыть о своих бедах и с гордо поднятой головой идти в будущее, но судьба упрямо испытывала гномов на стойкость даже после всех пережитых испытаний.
Несмотря на то, что прошел почти век, для Торина память о былом всегда оставалась свежей, как только недавно нанесенная рана, незаживающая, кровоточащая до боли. И царившая вокруг смерть, отнимающая вновь жизни у его друзей и поданных, словно осязаемая взяла гнома за сердце, жестокой рукой сдавливая его. Будто в терпеливом ожидании считая, сколько ударов еще сможет прозвучать в груди прежде, чем он устанет сражаться за себя и за других. Мир начал погружаться в блеклую завесу, где все движение по инерции продолжалось уже бездумно, хоть и не бесцельно, ведь руки, давно окрепшие в боях, еще помнили, как держать меч и как отбивать удары, будь то секира или острый кинжал. Звон музыкой лился где-то вокруг, заполняя собой пустоту восприятия, и Торин понял, что загнан в угол, как зверь, не желающий смерти, но лишенный выбора. Его мир сужался, погружаясь в потемки, будто смерть уже решила, что какой-то из следующих ударов врага гном просто не увидит...
И это было несправедливее всего, не знать, что тебя сразило, не сражаться до последнего, когда были силы, подводить тех, ради кого взялся за меч. Быть может, так звали к себе предки, лишая внимательности, ослабляя хватку, сбивая с толку… Быть может, так желал он сам – сдаться, пусть и с оружием в руках, чтобы никто не мог сказать, что Торин Дубощит оказался трусом или слабаком, но пал в бою как храбрец, достойный наследник Дурина. Они бы никогда не узнали правды… Но у него не было права на слабость. Как и у других, его тоже не было, если они желали выжить и увидеть рассвет. А они желали того больше всего на свете. Желали побед, славы, чести золота в награду за храбрость! Таков был род Дурина, так жили и так умирали гномы! В водовороте жизни и смерти одного рывка хватало, чтобы повернуть сражение в другую сторону. Воинственный рев вывел гнома из опасного забвения, в котором так легко было стать жертвой собственной растерянности. Он кинулся на противника, будто вырываясь из навязанных кем-то оков, пробуждаясь от сковавшего разум сна, в котором от него ничего не зависело в очередной раз. Пускай в прошлом были потери, пускай в прошедших сражениях пали самые близкие, в этот раз победа будет за ними.
– Не сдаваться! Imrizruki – крикнул Торин своим воинам, хотя не мало храбрых братьев уже сложило головы ради защиты чертогов. Их было слишком мало, чтобы одолеть налетевшую как чуму войско крепкохватов. Но отчаянная злость затмила собой все, забрала усталость, выжгла ненавистью даже жалкую мысль о добровольном поражении. Биться до последней капли крови за родных и близких, за счастье и свободу, за честь и память предков, которым стыдно будет встречать слабаков на других берегах.
Словно поддавшись крепкой воле, враги начали отступать, удивленно озираясь себе за спины. Не было вести радостней, что захватчики оказались в кольце сами, когда длиннобороды увидели подкрепление, пришедшее крепкохватам с тыла. Ставшая едва ли не азартной, битва продолжилась с напором столь диким и жестоким, что враги пожалели о своем приходе. В сплоченном войске возникла брешь, и даже угрозы со стороны предводителя не пугали крепкохатов так сильно, как воодушевленные длиннобороды во главе со своими правителями, одним из которых на радость Торина и Фили оказался Кили, приведший с собой солдат.
Услышав зов племянника, Дубощит со звериной яростью оттолкнул от себя крепкохвата, решившего напролом выбить гнома из строя и зарезать на месте. Всадив клинок в тело рухнувшего рядом противника, Торин поспешил к Кили, оказавшись в итоге плечом к плечу с обоими братьями, как всегда прикрывающими друг друга в бою. Рядом с троицей не выживал никто, равно как не знали пощады и их соратники, воодушевленные примером потомков Дурина, чей новый дом они и защищали все вместе. Вскоре, найдя себя на грани страшного поражения, вражеское войско начало отступать бегством под ругательства и почти что недовольные выкрики вслед от длиннобородов.
Преследование не могло длиться вечность, потому у главных ворот Торин остановился, приказав Фили гнать захватчиков до самых пещер, где те прятались, чтобы не вздумали повернуть вспять.  Почти все войско Чертогов ринулось за крепкохватами в Сарнур, откуда они вылезли, раз и навсегда ставить точку в давнем противоборстве, пока оставшиеся в городе мирные жители и отряды караула восстанавливали порядок. Раненных, что своих, что чужих, отправляли в лазарет, а кого могли – сразу в темницу, чтобы потом порешить, как поступить с проигравшими захватчиками. С рассветом лишь груды обломков да разводы крови на полу напоминали о случившемся бедствии.
- Дис, - еле успел произнести имя Дубощит, когда гномка выскочила навстречу вернувшемуся к тронному залу брату. Сестра повисла на Торине, а сам гном крепко прижал ее за плечи к себе, вздыхая впервые за кровопролитную ночь спокойно и с нескрываемым облегчением. Все закончилось. Почти все…
- Мой король, - встав за спиной у Дис, начальник караула, изрядно потрепанный схваткой, чему свидетельствовала перевязанная наскоро рука, повязка на которой алела почти вся, неуверенно кашлянул, бросив выразительный взгляд на Кили. – Нам проводить… Заключенного назад в камеру?
Обернувшись к племяннику, Торин молча опустил взгляд на встревоженное лицо сестры, отпрянувшей от него в ожидании вердикта, как казалось, не только для родного чада, но и для нее самой. Конечно, самоволка Кили из тюрьмы считалась одним из непростительных преступлений против воли короля, совершение которых вошло чуть ли не в привычку племянника. С другой же стороны без его помощи, возможно, сейчас бы утро они встречали либо в той же самой тюрьме, либо на пороге у предков, умерев в бою. Вздохнув, Торин бережно погладил Дис по плечам, отпуская, прежде чем сказать свое решение. Для него оно было очевидным, в конце концов.
- Камеры неотложно нужны для содержания наших врагов, пока не решу, что с ними делать... Все остальное может подождать. Если еще будет повод, - выразительно взглянув на племянника, Торин распорядился проводить Дис в ее покои и начать чистку и ремонт последствий нападения.
С возвращением Фили спустя несколько часов по Чертогам разнеслась неожиданная весть и странной находке у окончательно поверженных врагов. Мало того, что крепкохваты не ценили чужой труд и едва ли старались заниматься столь любимыми гномами ремеслами, как кузнечное или ювелирное дело, так еще у них хватало дерзости отнимать чужие творения. Какого же было удивление длиннобородов, когда назад в город Фили вернулся с целыми двумя телегами награбленного у эльфов за пару лет из пропащих караванов на перевалах Эред Луин.
- Не мудрено, что они обозлились так сильно из-за ожерелья. Последний камень в начале оползня, - спрыгивая с вьючного пони, заявил племянник, избегая встревоженного взгляда матери: на щеке у принца красовался еще свежий кровоточащий порез, да и руки у юного принца были изранены, как, впрочем, и всегда, поскольку гном предпочитал два меча вместо щита. Но смертельный удар нанес именно Фили, насолившим им так сильно врагам, за что и получил одобрительный хлопок по плечу от дяди, весьма довольного результатами рейда. Больше грабители из Сарнура не станут рисковать своими шкурами на дорогах и на границах у Чертогов, во что хотелось верить Торину, а значит, у них был шанс наладить отношения с жителями Дуиллонда…
***
Спустя пару дней события минувших тяжелых будней, полных разбирательств, препирательств и ремонтных работ суетливым фоном просто мешали Дубощиту сосредоточиться на сборах в очередную поездку в Дунланд. Ему нужно было вернуться в страну людей, чтобы завершить незаконченные сделки и начать новые отношения с поставщиками и так называемыми «союзниками», которых в Средиземье для гномов было крайне мало. Походная сумка покоилась на жесткой постели, пока в нее неторопливо набивались одна за другой самые нужные вещи. Торин был погружен в свои мысли, то и дело отвлекаясь на шум, доносящийся из коридора. Дверь осталась приоткрытой и гном мог слышать, как стучат ранним утром молотки и скрипят щетки, восстанавливая сломанные заслоны и смывая грязь с накопившейся от ремонта пылью. Гномы трудились не покладая рук, чтобы вернуть Чертогам прежний вид, но вряд ли они могли забыть случившееся, чтобы с улыбками продолжать жить как ни в чем не бывало. Прошел пыл схватки, враг оказался за решеткой, эльфы снизошли до мира и открыли пути на восток, куда и направлялся Дубощит, но на сердце все еще лежал камень, и он давил с каждой минутой все сильнее. Глядя на чистый лист бумаги на письменном столе, Торин безрезультатно пытался представить себе слова, способные передать напутствие для племянников. В частности, для Кили. Фили знал, что дядя уезжает, Дис еще вечером успела наставить на путь истинный, обещая устроить серьезную взбучку вдобавок, если брат вернется с очередными ранениями вместо хороших вестей… А с Кили распрощаться на грядущие несколько месяцев, а может и целый год, у гнома не хватало… Смелости, как не странно. Но не потому что так боялся разлуки. Увы, нет, Торин слишком привык расставаться с дорогими людьми, зачерствев или желая казаться черствым, чтобы никто не узнал, как бывает горько королю в изгнании. Но смелости признаться в своей слабости у него никогда не было. А это была именно слабость, прощать племянника, когда он едва ли усвоил урок должным образом. Торин знал, что простит его проступок, едва увидит юнца и вспомнит, что он сделал для своего народа, когда был нужен ему как никогда прежде. Мог ли Дубощит мечтать о большем, увидев, как его родные племянники храбро сражаются за свой дом, ведя за собой остальных гномов, словно короли древности, вдохновляя на подвиги? В них горел тот же огонь, что не давал покоя ему самому. И в том было их родство даже более тесное, нежели чем кровное. Уже не дети, но все еще юнцы, близнецы заменили гному сыновей, и он смел лишь надеяться, чтобы его собственные сыновья были бы хоть капельку на них похожи… А впрочем, мечты уже сбылись.
Макнув перо в чернильницу, Торин быстро накидал слова прощания для семьи и еще засветло выдвинулся в путь, седлать приготовленного к отъезду пони в дальнюю дорогу. Редкие лучи солнца слабо прорезали мрак еще спящих чертогов, когда гном шел к парадному выходу, за дверьми которого топтался на месте запряженный Оникс, упрямо фыркая и мотая черной гривой. Укрепив седельную сумку, Торин бросил быстрый взгляд на ворота и лестницу, на ступеньки которой однажды снова вернется, если позволит Махал, и забрался верхом на Оникса, поблагодарив конюха за работу.
«Отец бы гордился тобой, если бы увидел в том сражении. Так же как и я горжусь. Порой лишь потери могут выявить настоящую ценность, но я знаю ее слишком хорошо, чтобы вдруг забыть, что бы ты не натворил. Дороже вас у меня никого нет, поэтому береги себя и семью» красовалось без излишней подписи в короткой записке, оставленной для Кили у его покоев.
__________
Не сдаваться!