We are the people who's come here to play
I don't like it easy
I don't like the straight way
We're in the middle of something
We're here to stay
And we raise our heads for the colour red
Музыка струится в комнате.
Музыка струится по комнате.
Музыка живая, музыка пульсирует, и весь мир живёт и пульсирует вместе с ней; если прикрыть глаза и смотреть сквозь ресницы, станет понятно, что музыка ещё и зримая: похожа на вьющуюся мясистую ленту, переливается всеми цветами, знакомыми и незнакомыми человеческому глазу, но в основном красным, конечно, венозно-красным.
Музыка - это кровь, насыщенная углекислым газом.
(Венозная кровь - это кровь, насыщенная углекислым газом, слышит Габи скрипучий голос училка по биологии, а вовсе не кровь, текущая по венам.)
Габи резко вскидывает руки, растопыривает пальцы со всей силы, так, что подушечки начинают болеть. Габи горбит плечи, Габи приоткрывает губы, Габи вдыхает воздух - со стоном, и стон звучит как музыка, и стон и есть музыка. Музыка бьётся внутри неё, и музыка бьётся снаружи -
(снаружи - это везде, где звучит музыка)
она не твёрдая и не жидкая, на ощупь похоже на полиэтиленовый пакет, заполненный водой, только плёнка на порядок тоньше и прикосновение приятно.
Габи пока не научилась хорошо видеть музыку, но с тем, чтобы музыку чувствовать, у неё с самого начала не возникло никаких проблем.
Габи резко выпрямляется, запрокидывает голову, дальше, ещё дальше, чтобы появилось сладкое кружащееся чувство, будто на карусели; жёсткие кудряшки царапают ей плечи, но Габи плевать, Габи плевать на всё. Она сгибает ноги в коленях и распрямляет, сгибает и распрямляет, сгибает и распрямляет, всё быстрее и быстрее; музыка струится, музыка вьётся, музыка бьётся, всё быстрее и быстрее, всё громче и громче, и "внутри" и "снаружи" сливаются воедино; зрачки Габи скрылись под веками, белки почти сливаются с болезненно-бледной кожей в красных прожилках. Но Габи сейчас одновременно снаружи и внутри и Габи видит:
собственное сердце, которое вздрагивает несколько десятков раз в минуту (это было бы страшно, если бы не было так прекрасно);
высокого мужчину с глазами, скрытыми круглыми очками, который суёт голову летучей мыши себе в рот (это было бы возмутительно, если бы не было так прекрасно);
(венозная кровь течёт по артериям малого круга кровообращения)
женщину со слащавой улыбкой; её двойной подбородок трясётся, когда она принимает букет цветов, но как-то подтягивается, когда она открывает рот и поёт, извлекая звук из глубины объёмного живота (это было бы приторно, если бы не было так прекрасно);
басиста, харкнувшего со сцены в бьющуюся в экстазе толпу; рядом с ним вокалист, не прекращая петь, расстёгивает штаны и мочится на обезумевших зрителей (это было бы отвратительно, если бы не было так прекрасно);
скрипача, лицо которого вдруг перекашивается в гримасе; он падает на пол раньше, чем
(я прошу вас это запомнить, это обязательно будет на экзамене)
успевает остановиться рука со смычком (это было бы грустно до слёз, если бы не было до слёз прекрасно).
- Заткнись, сука! - орёт Габи что было сил и это становится главной и завершающей нотой.
Габи глубоко вдыхает, стараясь унять дрожь в теле. Музыка пульсирует в её теле - уже не так сильно, но гораздо более физически.
Она делает шаг - ноги подгибаются, приходится схватиться за спинку кресла, чтобы не упасть. Внутренняя сторона бёдер и лобковые волосы промокли; от влаги блестят щёки. Пошатываясь, Габи подходит к шкафу, на дверце - зеркало в полный рост. Габи смотрит на себя так, будто видит впервые, слегка склонив голову, заправив за уши и придерживая ладонями кудри.
У Габи огромные стеклянно-блестящие голубые глаза, слишком большой нос и слишком пухлые губы. Габи смотрит собственными стеклянно-блестящими глазами в стеклянно-блестящие глаза зеркала и не может отвести взгляда, но всё равно чувствует, что соски всё ещё твёрдые, как камешки.
Габи больше не нужно прятаться от самой себя в одежду.
- Вот что, сука, - говорит Габи; голос у неё низкий и раньше она переживала по этому поводу, раньше она вообще слишком много переживала. - Мой экзамен начинается только сейчас.
***
- Посмотрите, кто, блин, пришёл, - говорит Руди. Всё время своего ожидания он скоротал, устроившись в кресле поперёк, закинув ноги на один подлокотник и опираясь на другой, но стоило щёлкнуть замку в дверях, как Руди подскочил и, нахмурившись, уставился на вошедшего, стараясь пробуравить его взглядом.
- Привет, привет. - Второй Руди с шумом опустил нагруженные пакеты на пол. Выпрямился, посмотрел на Руди, подняв брови.
Молчание длилось с полминуты.
- Ну?
Слабак. Всегда не выдерживает первым.
- Хуйну, - говорит Руди. - Шляться нехуй хер знает где. Держи.
К креслу приставлены два куска арматуры - Г-образных железяк, как конь ходит. Увесистые, блин.
Один из них Руди протягивает второму Руди.
- Блин, - говорит второй Руди. И пусть он сдохнет на месте, если в его голосе слышен хоть какой-то энтузиазм. - Я вообще-то за едой ходил. После того, как ты меня туда послал. Полчаса назад.
- А я тебе ключи сделал, но я же тебя этим не упрекаю. - Руди всё-таки вручил железяку второму Руди, взял такую же себе. - В чём проблема? Я послал, ты сходил. Тишь да благодать!
Руди издал смешок.
- А теперь пошли, пошли. Да оставь ты свои пакеты, потом разберёмся!
***
Это было проще простого.
Долой наушники.
Долой стеснение.
Долой всех и вся.
Смартфон покоится на вытянутой ладони - сладкая добыча для мошенников, воров и просто отморозков.
Бояться нечего.
Кудряшки топорщатся во все стороны, на губах играет улыбка, спина прямая, шаг лёгкий - это тоже проще простого, как она раньше этого не понимала?
Габи может зайти в любой магазин и получить всё, что захочет.
Габи может целоваться с любым симпатичным парнем, которого она увидит.
Габи может танцевать посреди улицы или заставить танцевать того, кто ей понравится.
Главное - выбрать подходящий трэк.
Габи держит себя в руках, Габи держится осторожно. Ей это кажется бессмысленным, но иногда каждый должен жертвовать чем-то ради любви. Её жертва не самая большая.
А если вдруг что-то выходит из-под контроля - в мире хватит музыки, чьи создатели страстно желали что-то забыть. Достаточно страстно, чтобы Габи могла передать это другим.
С Дарси вышло забавно: они познакомились года три назад, когда Габи исполнилось двадцать и она была окончательно разочарована в себе. Дарси ей нравилась, потому что... ну, потому что Дарси обращала на неё внимание, а это было приятно.
Габи тогда позвонила ей по "скайпу" и предложила послушать песенку. Ничего такого она с Дарси не делала. В конце концов, они же подруги, разве Дарси могла не согласиться увидеться? Габи просто чуть-чуть ей помогла. Добавила немного тянущего чувства ожидания приключений, которое не позволило бы сидеть на месте, добавила тоски по себе самой, добавила радости предстоящей встречи - музыка была своенравна со всеми, но послушна Габи, и, судя по их разговору, всё прошло как по маслу.
(Разговора не только Габи с Дарси, разумеется, но и, что более важно, музыки с Дарси. Музыка всегда была гораздо более убедительной.)
Габи стоит невдалеке от входа в парк. Парком его назвать, по правде, сложновато: газончик, несколько деревьев да пара фонарей - зато тут тихо и почти никто не ходит, а ей прямо сказали: если можешь не светиться - не светись. По крайней мере, пока.
Габи одета не по погоде - на землю снизошла вечерняя духота, предшествующая первому свежему дыханию ночи, а Габи была закутана в тёплую спортивную кофту с длинным рукавом и мешковатые старые джинсы. Ладони спрятаны в рукава, правый локоть прижат к карману кофты, тому, где лежит телефон.
Музыка жила прямо сейчас, Габи чувствовала так же, как владелец собаки чувствует своего питомца, вертящегося тут и там, каким-то шестым чувством, условным рефлексом: он здесь, всё хорошо.
И от этого было так спокойно.
Впервые в жизни Габи могла не нервничать, пока ждала.
***
Дорогой дневник,
я совсем перестала что-то понимать. Я совершенно запуталась. Потерялась во времени и пространстве.
Глупая патетика.
Я только всё порчу, всегда всё порчу.
Я нереальна; иногда я думаю, что реальность - лишь сон, причём необязательно мой; сон разума рождает чудовищ, и однажды у него родилась я.
Слабое утешение, бессмысленный пафос.
На деле я просто неудачница, человеческая особь, недостойная называться человеком, недостойная жить, недостойная того, чтобы тратить на меня драгоценный кислород.
Вчера я разбила мамину любимую чашку, сегодня получила "F" по биологии, а ведь это мой любимый предмет. У меня всё валится из рук, у меня всё валится из мозгов.
И виновата в этом только я и никто другой.
Нужен рывок. Нужна новая жизнь. Нужно пересмотреть и выбросить на помойку старые ценности, забыть о себе как о личности (этой личности всё равно не существует) и служить другим - возможно, так я могу искупить то, что я родилась. Нужно взять себя в руки, времени всё меньше, скоро я стану совсем старой и ничего уже не смогу сделать. Но если сейчас я приложу хоть немного усилий - в самом деле усилий, а не того дерьма, которое я обычно ими называю - возможно, я всё-таки смогу стать человеком.
P.S. Если до моего дня рождения ничего не изменится, то я убью себя, правда убью, если не смогу компенсировать вину за своё существование, то хотя бы больше не буду бить посуду и огорчать родителей плохими оценками. Убью прямо в день своего шестнадцатилетия.
У тебя месяц, детка.
