SEMPITERNAL |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » SEMPITERNAL » Фантастика » Солнечно, без осадков
|
|
Условный городок Англии. Давно взошло солнце, люди шляются туда-сюда, травка зеленеет, небо голубеет - ни облачка во всю ширь, хоть все глаза сломай, пока выискиваешь. Прогноз погоды обещает, что такая погода продлится до конца недели.
И никакой грозы, вы слышите?
Никакой грозы.
Все, что хотелось Минхо – это поскорее добежать до Глейда. Он так устал, он уже больше не мог, совсем, точно, абсолютно. Он старается вдохнуть глубже, но закашливается, падает на землю и тьма окутывает его с ног до головы.
Настоящий Минхо – тот который лежит у себя дома в кровати – вздрагивает и просыпается. Снова кошмары, одни и те же – как в глупых американских фильмах, ей-богу. Парень раздраженно скидывает одеяло и резко встает, чтобы поплотнее закрыть шторы – солнце лупит нещадно, хотя на часах еще нет и десяти. Он все еще лелеет мечту поспать сегодня подольше, но после кошмаров ему редко удается заснуть. Тем не менее, он упорно лезет обратно в кровать и закрывает глаза. А через минут десять понимает, что это была большая ошибка. В голову лезет всякая дурь – воспоминания – от которых впору сдохнуть.
Утро начинается с дикой головной боли, что неудивительно, учитывая сколько он вчера выхлебал с друзьями в темной подворотне за школой. Минхо медленно раздирает глаза и с ужасом осознает, что в итоге так и не добрался вчера до дома. Вокруг серые бетонные стены, пол – огромное помещение под открытым небом, только широкий коридор ведет не пойми куда. Он здесь точно никогда не был, что усугубляет ситуацию, вокруг него просыпаются такие же как и он подростки, что совсем хреново. Внутреннее чутье подсказывает Минхо, что все они здесь не по доброй воле и достаточно пары часов, чтобы убедиться в том, что это действительно так.
Еще суток хватает на то, чтобы понять, что они в самом настоящем аду. Из пятидесяти мальчишек, проснувшихся вчера, в живых осталось сорок – остальных загрызли огромные, размером с пони, псы, живущие в коридорах за пределами бетонной комнаты. Минхо никогда и не думал, что бывают такие огромные собаки, и честно говоря, он был бы вполне счастлив никогда не узнать об их существовании. Но почему-то он оказался в страшной ловушке, вместе с другими подростками со всех концов Великобритании, из совершенно разных семей и с совсем непохожими жизнями. И чем дольше он думает над вопросом «почему», тем абсурднее становится ситуация и тем страшнее ему становится. Если конечно десяти изувеченных до неузнаваемости трупов недостаточно, чтобы испугаться.
Шесть месяцев Минхо и другие пленники живут в бетонной комнате, играя по установленным каким-то безумцем правилам. Эти правила предельно просты: днем им позволено искать выход в бесконечных лабиринтах коридоров, что выглядит бесполезным и тщетным занятием, но которым все упорно продолжают заниматься, ночью же они должны молча сидеть в своем убежище, вход в которое закрывается такой же бетонной как и все вокруг стеной, и ни в коем случае не высовываться, в противном случае их ждет смерть от клыков целой своры мерзких псин. Еда, вода, какие-то необходимые вещи – все сбрасывают с вертолета без каких-либо опознавательных знаков. Каждую неделю прибывает новичок, но откуда он берется, никто не видит – всех усыпляют мерзким желтоватым газом, от которого потом целый день болит голова. И чем дальше, тем сильнее происходящее начинает отдавать безысходностью, тем чаще появляются мысли о том, что выхода нет, что помощь не придет, что их не найдут и что проще уйти самому – взять и бросится ночью в лабиринт, на растерзание бешеным собакам.
Но затем организатор смертельного аттракциона просчитывается, и в бетонной комнате, которую парни называют Глейдом, оказывается Томас – до ярости смелый парень, в кармане которого они находят зажигалку – невероятная удача и катастрофическое упущение со стороны тех, кто за ними пристально наблюдает через камеры, развешанные по периметру стен. Пленники разламывают все имевшееся у них деревянное добро – а такое имелось, благо кровати были в числе предусмотренных удобств – делают несколько десятков факелов и идут ночью в лабиринт, отгоняя огнем все живое на свое пути, а то, что отказывает отгоняться, просто сжигая. Они находят потайную дверь, через которую выпускали собак и сбегают – прямо в лапы безумца, который все это и устроил. Но полетевший с катушек миллионер, устроивший себе развлечение на старости лет, не мог остановить разъяренную толпу подростков, набросившихся на него с горящими факелами. Полиция потом милосердно закрывает глаза на этот труп в смотровой, вполне разделяя порыв пострадавших.
Этих самых пострадавших отправляют на осмотр в психиатрическую лечебницу, где все они и остаются – кто на месяц, а кто и навсегда. По крайней мере, спустя пять лет мало кто верит в то, что некоторых из них можно вылечить. Поэтому Минхо считает, что ему повезло – проходить осмотр раз в месяц не так уж и сложно («Реактивная депрессия, посттравматический синдром» - «И без вас разберусь»), а в остальном он может жить как нормальный человек двадцати одного года от роду.
Вся проблема в том, что это «может» - ничерта не может. И частые кошмары – лишь вершина айсберга его проблем. С горем пополам он закончил колледж – а ведь раньше был чуть ли не лучшим учеником – но мечтать о дальнейшем образовании не приходилось от слова совсем. Нормальная – в привычном понимании – работа с таким диагнозом ему не светила, да и желания сидеть в офисе у Минхо не было. Биология и все прилегающее ему стало безразлично и фиолетово, хотя раньше влекло и манило. Не говоря уже о том, что все друзья сбежали от него, как от чумного, и винить их за это Минхо не мог – они же не подписывались на то, что он будет бросаться на них в приступе неадеквата и орать матом как будто он вернулся с зоны, а не из плена. Говорить про отношения Минхо с девушками уж и тем более не стоило.
Когда вся эта дребедень начинала роиться в голове парня, спасение от нее было только одно – бежать. В прямом смысле. Если из всех вещей, которыми Минхо занимался в последние пять лет, ему бы велели назвать наиболее приятную, он бы назвал бег. Что до дрожи бесило его психотерапевта, потому что расходилось с привычным представлением о посттравматическом синдроме – все, что напоминает тебе о травме, вызывает у тебя приступ паники, агрессии и бог весть чего еще. Но ничто – разве что после собак – не напоминало Минхо о его заточении так сильно, как бег. В лабиринте это было его главным и практически единственным занятием – бессмысленным конечно, но ему нравилось, как бы парадоксально ни звучало. Оказавшись на свободе, парень не бросил это дело, наоборот – были дни, когда он бегал с утра до ночи, не замечая усталости, не понимая где он и не имея ни малейшего желания вернуться домой. Бег вытряхивал из головы всю дурь – вообще-то он вытряхивал из головы все – и это было как раз то, что нужно.
Сегодня Минхо снова потерялся во времени и пространстве, потому что когда он огляделся вокруг более-менее осмысленным взглядом, то понял, во-первых, что понятия не имеет, где находится, а во-вторых, что до захода солнца осталось не так много времени. Вздрогнув от этой мысли – старая привычка, еще с лабиринта, где вся жизнь определялась восходом и закатом – он попытался вспомнить, как же оказался в этом богом забытом спальном квартале. Впрочем, бесполезность этих усилий была очевидна, а телефон Минхо с собой не брал никогда – тогда у него была с собой мобила, но черта с два это помогло. Оставалось только найти кого-нибудь, кто хотя бы мог сказать, что это за район, но как назло на улице не было ни одной живой души.
«Солнце светит, лето, детская площадка – и никого? Что за хрень?» - Минхо был несколько растерян, когда ему на макушку упала тяжелая дождевая капля. Потом еще одна, и еще. А на небе при этом образовалась огромная, мать ее, туча. Из ниоткуда, посреди ясного синего неба. То, что Минхо испытал, услышав еще и оглушительный раскат грома, даже словом «леденящий душу ужас» назвать было сложно. Ему захотелось вены себе перерезать, лишь бы не чувствовать как волна какого-то сверхъестественного звездеца снова накрывает его с головой. А затем на голову упало что-то повесомее дождевых капель, и Минхо просто потерял сознание – от страха, усталости и собственного самого удара.
Очнулся парень там же, где его застала чертова гроза – этот факт уже радовал, хотя то, что вся его одежда оказалась заляпана дорожной грязью, в которую он благополучно упал – нет. «Просто порадуйся, что остался жив», - попытался приободрить себя Минхо, но это было бесполезно хотя бы потому, что перед парнем все еще стояла одна проблема – он понятия не имел, где находится.
Или имел? Минхо смотрел на улицу, на которой очутился совершенно случайно и с ужасом и благоговением осознавал, что з н а е т ее название. Буквально видит это «Кингстон Роуд» у себя перед глазами, парящим аккуратными буквами на выкрашенной в грязный беж стене. И никакие попытки потрясти головой, проморгаться или проснуться тут не помогут. Шокированный до глубины души, Минхо добежал до перекрестка и посмотрел на улицу, пересекавшую эту самую «Кингстон Роуд». Ее название так же благополучно всплыло перед глазами.
«Окей, спокойно. Должно быть, меня сильно долбанули чем-то по голове, и у меня пошли глюки. Ничего, бывает, главное добраться до дома», - парень попытался дышать ровнее и не паниковать, но это оказалось еще сложнее, когда на мокром после дождя асфальте появились синие, мать его, линии, а голос в голове – подозрительно напоминавший голос из гугл-навигатора – сказал: «Двигайтесь прямо сто метров, затем сверните направо».
И тогда Минхо побежал, через сто метров свернул направо, а через пятнадцать минут уже был дома. Все-таки это были не глюки.
Отредактировано Minho (2015-05-11 23:50:20)
- Ну и чё ты мне сегодня скажешь?
Сегодня Руди-в-зеркале не говорит ему ничего. Как и вчера, как и позавчера, как и позапозавчера, как и все последние недели; только смотрит, как на говно.
Как и вчера, как и позавчера, как и позапозавчера, как и все последние недели.
Руди мажет подбородок и щёки мылом - пена для бритья закончилась больше месяца назад, всё лень купить новую, а шляться с щетиной как-то неопрятно, мама всегда огорчалась, если Руди появлялся на улице в таком виде. Мыло попадает в рот, горчит на языке; Руди кривится и сплёвывает прямо в рожу Руди-в-зеркале. Смешанная с мылом слюна пузырится и стекает по замызганной холодной поверхности.
Руди опускает голову, шарит по умывальнику, роняя зубную щётку - похуй - бутылочку с жидким мылом и тюбик зубной пасты - похуй вдвойне, их в рот не совать - и наконец находит бритвенный станок.
- Съел, уёбок? - говорит Руди. Выходит тихо и невнятно; трудно говорить, не шевеля губами, а второй раз наглотаться мыла совсем не улыбается.
(И ещё Руди стыдно, совсем немного, самую капельку, и всё же - стыдно.)
(А, глупость какая.)
Так и не поднимая глаз,
(нет, всё же ему не настолько стыдно)
(но посмотреть на своё отражение почему-то не выходит)
(почему-то)
он скребёт бритвой щёки. Не слишком аккуратные в начале движения быстро становятся остервенелыми.
- А-аа, блядь... - шипит Руди; подбородка касается короткая острая боль, которая тут же сменяется пощипыванием. Руди трёт подбородок рукой, пощипывание становится сильнее, на ладони белая пена мешается с ярко-алой кровью. Он сплёвывает снова, на этот раз в раковину, и торопливо умывается.
- До чего довёл меня, а, сука? - говорит Руди приглушенно из-за прижатого к нижней стороне лица полотенца. Полотенце нежно-розовое, с вышитыми инициалами A.W. - чёрт знает чьими. Щетина выбрита неаккуратно, обрубки волос торчат тут и там, но Руди немножечко так похуй. Взвинтился уже, порезался безопасной бритвой, молодец, дальше только голову отчикать осталось.
Закинув полотенце на плечо и швырнув станком в зеркало - жалобно дребезжит сначала оно, а потом раковина, в которую грохается бритва - Руди поддёргивает повыше трусы и выходит из ванной, так и не закрыв дверь.
В комнате полутьма; он так и не включил свет с тех пор, как поднялся с кровати. Руди, прищурившись, смотрит на часы под потолком. Они стоят на шкафу, и электронное табло ясно даёт понять, что уже перевалило за полдень.
Ну и хуета.
(Почему темно?)
Окна чем-то загорожены, свет через них еле пробивается.
Руди ногой сталкивает с незастеленной кровати коробки из-под пиццы и пустые бутылки пива. Коробки при падении шуршат, бутылки бряцают и катятся куда-то в сторону. Не так важно; под ними Руди находит старую футболку. Мимоходом принюхивается - нормально, из дома выйти можно. Джинсы он снимает с полуоткрытого окна; один носок, красного цвета, Руди находит под подушкой; второй, серый, после долгих поисков вытаскивает из пустой коробки, в которой вчера (или позавчера, или позапозавчера, или несколько последних недель) лежала пицца.
Руди оглядывается по сторонам и, поморщившись, выходит из комнаты и быстро спускается по лестнице, отстукивая быструю чечётку.
Свет на улице в первые минуты ослепляет его. Руди подносит руку ко лбу козырьком, лицо у него такое, будто он съел что-то кислючее - и это довольно похоже на правду, ну, если бы солнце было на вкус как лимон. Во всяком случае, на языке у Руди какой-то такой привкус.
Стараясь избегать солнца и ни на кого не смотреть, Руди короткими перебежками - от тени дерева к тени жилого дома, дальше к тени школьного автобуса - пробирается к магазину и наконец окунается в его благословенную прохладу. Свет здесь даже ярче, чем на улице, но мёртвый, флюоресцентный, глазам воспринимать его намного проще.
Будьте благословенны, достижения цивилизации.
Однажды вы сведёте нас всех в ебучую могилу, но пока - будьте благословенны.
Перед холодильником с пивом Руди стоит минут пять, просто засунув в него голову, почти прижавшись носом к округлым жестяным бочкам банок. Потом выгребает сразу пять штук, медлит и прихватывает ещё три - на завтра. Ставит всё это добро перед продавцом, открывает рот и, наткнувшись на этот взгляд, закрывает. Знакомый взгляд-то какой.
(Как на говно.)
Точно, его Руди видел в зеркале несколько минут назад. Только на этот раз взгляд не злит, а заставляет смешаться, опустить глаза. Руди достаёт из кармана несколько смятых банкнот, получает сдачу и, так и не обменявшись с продавцом ни единым словом, выходит на улицу, обещая себе, что завтра встанет пораньше, не будет так много пить и даже дорогу забудет в этот магазин.
Обещает так же, как и вчера, как и позавчера, как и все последние недели.
Пакет, в котором бряцают друг о друга банки пива, позволяет расслабиться, и день уже не выглядит таким говённым. Остановившись под деревом, прислонившись к стволу, Руди ставит пакет у своих ног, вскрывает первую попавшуюся под руку банку и посасывает пиво, глядя из-под прищуренных глаз на прохожих. Не так уж их и много: мелкая девчонка, волокущая за собой по асфальту плюшевую игрушку; грузный кучерявый мужик, зашедший в тот же магазин, где обычно отоваривался сам Руди, да ещё смуглый парень, похожий на китайца - этот промчался так, будто за ним собаки гонятся, но никаких собак, конечно же, не видно и не слышно.
Руди прикрывает глаза, запрокидывает голову, опирается затылком на ствол дерева. На его веках пляшут пятна света и тени: листья о чём-то перешёптываются друг с другом, заговорщики сраные, и время от времени тянутся друг к другу поближе, пропуская через свой стройный ряд солнечные лучи - а потом снова становятся на своё место. И так снова и снова, круг за кругом.
Голова у Руди слегка кружится. Вряд ли от пива - судя по весу банки, он выдул едва ли половину. Порез на подбородке уже даже не саднит, слышен редкий шелест шин на дороге да голоса людей - то тут, то там - достаточно часто, чтобы оставалось ощущение, что ты в городе, и достаточно редко, чтобы не бесить.
Хорошо и спокойно.
Ещё один глоток холодного пива освежает рот; несмотря на нещадно палящее солнце, Руди становится почти зябко.
И всё равно - хорошо.
Удар рядом раздаётся неожиданно и резко, как плохая оценка за доклад, как девушка, которой ты вдруг оказываешься братом, как...
- Бля!
Руди отскакивает в сторону, нёга мгновенно падает с него. Банка описывает пируэт и шмякается на землю; пиво, не успевшее выплеснуться, издевательски-медленно течёт и мгновенно впитывается.
Но не сказать, чтобы это была самая большая из проблем.
Огроменный кусок снега впечатался в машину, стоявшую неподалёку, и одновременно с сигнализацией откуда-то справа стартует женский визг.
Руди снова отскакивает, пытаясь понять, что за хуйня тут происходит и куда бежать, и на место, где он только что стоял, врезается ещё одна снежная глыба - раза в два меньше первой, но по голове такой получить, походу, не слишком-то приятно.
- Бля, - снова говорит Руди, на этот раз пытаясь рассуждать разумно и взвешенно, но почти сразу этому мешает ещё один ком снега, потом ещё один и ещё, и Руди, наконец сообразив, что до дома сейчас гораздо ближе, чем докуда-либо ещё, мчится к родной двери - настолько родной, что он уже готов расцеловать её, когда добежит (и, конечно, когда закончится эта опиздюлевающая игра в снежки).
***
- Привет, сучара, - говорит Руди, едва переступив порог, и громко хлопает дверью. Как будто это она виновата в том, что он не успел добежать; как будто это она виновата в том, что Руди до сих пор чувствует себя ослеплённым и, хотя всё видит, предметы кажутся ему слишком чёткими, будто нарисованными, ненастоящими; как будто это она виновата в том, что у Руди по всему телу никак не проходит покалывающее, щекочущее чувство.
Мой дом - моя крепость, а раз моя крепость, могла бы оторваться от всех этих блоков, протащиться те метры, что отделяли Руди от двери, и накрыть его, что ли... Руди видел такое то ли в каком-то фильме, то ли в игрухе.
Еле переставляя ноги, он подбирается к кровати и падает мордой в подушку. Просто прилечь; Руди никак не может вспомнить руководства на случай, если в вас ебанёт молния, и поэтому предпочитает немного отдохнуть. Отдохнуть, встать... Сходить за брошенным на улице пивом... Если, конечно, он когда-нибудь рискнёт ещё выходить на улицу.
Сонливость накрывает его назаметно, и Руди проваливается в крепкий сон без сновидений.
До самого утра.
***
- Ну и чё ты мне сегодня скажешь?
Руди-в-зеркале стабильно хранит молчание.
- В партизаны бы тебе идти... - говорит Руди, но совершенно беззлобно. Когда он после пробуждения глянул на часы, они показывали шесть часов утра, но, несмотря на такое варварское время, Руди чувствует себя отдохнувшим и каким-то... умиротворённым, что ли.
Пива ему всё ещё жалко, но новое можно будет купить, а вот новую шкуру ему вряд ли кто подарит.
Так что, наверное, надо быть благодарным тем божествам, которые решили вчера сыграть в снежки.
Наверное, один из них разозлился и ёбнул молнией, вот так вся хуйня и вышла, совсем как в каком-нибудь супергеройском боевике.
Он наклоняется, подбирает с пола щётку и тюбик зубной пасты и, сполоснув и первое, и второе, начинает чистить зубы.
Sexy boys, fancy boys
Playboys, bad boys
I fink u freeky and I like you a lot
В машине с убожеской надписью «Pizza» красным по зеленому играл южноафриканский треш. Минхо плохо разбирался в жанрах, а этих ребят по-другому вообще язык не поворачивался назвать. Но ему заходило, особенно когда настроение поднималось до отметки «средненько, жить можно». Обычно такое случалось редко, поэтому аудиозаписи подолгу пылились в своей папке, но после злосчастной грозы им нашлось применение. Все-таки невольно начнешь радоваться жизни, когда наличности в твоих карманах станет чуть ли не в два раза больше, чем раньше.
Парень, больше похожий на жирную крысу, который по несчастливой случайности оказался начальником Минхо мягко говоря удивился, когда последний управился со всеми заказами за три часа вместо того, чтобы угробить на них всю смену. Парень догадывался, что вчерашнее аномальное явление, которое, как передавали по постоянно включенному телеку, убило парочку совсем невезучих британцев, покалечило еще десяток и кучу народу оставило без ценного добра типа машин и цветочков на заднем дворе, было совсем не просто летней грозой, потому что обычно (у нормальных людей) после грозы в голове не начинали всплывать названия улиц, номера домов и не звучал свой персональный, всегда точный навигатор. Впрочем еще после истории с лабиринтом Минхо перестал причислять себя к категории нормальных людей, предпочитая простое и лаконичное «лох». Хотя новые суперспособности – почему бы и не назвать их так, не паутина из пальцев конечно и даже не стальная мускулатура, но зато можно применить с пользой для себя – все-таки делали из Минхо скорее не неудачника, а интересный объект для исследований всякими там учеными и психиатрами. Только парень не торопился показываться им, да и вообще рассказывать кому бы то ни было о новых необычных скиллах, благо общительностью и большим количеством потенциальных собеседников Минхо не отличался. Он сам еще толком и не решил, как относится к произошедшему, минутами думая, что он, должно быть, самый большой счастливчик во всей Великобритании и вообще единственный в своем роде человек на планете, а через пару минут уже прикидывая, какова вероятность, что он окончательно поехал с катушек и на самом деле сейчас лежит где-нибудь в палате для особо буйных, привязанный к кровати.
Baby's on fire
She got me going fuckin crazy since...
Oh yeah, now... to Jesus
Минхо заглушил старую клячу, на которой ему приходилось развозить пиццу, и вышел из машины, даже не удосужившись ее запереть – такое старье разве что на металлолом пойдет – и оценивающе огляделся. Было что-то смутно знакомое в этом квартале, хотя вообще-то это был не его район, и здесь он оказался с дополнительными заказами, которые жиробас охотно на него повесил. Минхо еще раз сверил адрес на бумажке с тем, что подсказывал ему внутренний навигатор – Кингстон Роуд, 37 – и двинулся к двери подъезда многоквартирного дома. Только когда он позвонил в домофон и обернулся еще раз глянуть на улицу, ожидая, когда тот чертов лентяй, что заказал себе пиццу посреди рабочего дня, откроет дверь, до Минхо дошло, что именно на этом месте его вчера застала гроза и около площадки на противоположной стороне дороги его вырубило куском снега – назвать это градом язык не поворачивался. Что-то зловещее было в этом совпадении, как будто весь день он, сам того не понимая, пытался убежать от того факта, что в его голове творилось что-то странное, и старался претвориться, что все нормально, а сейчас случайно наткнулся на место, которое буквально вопило, что ничерта не нормально и надо бы постараться вернуть все как было. Ну или хотя бы выяснить какого хрена происходит. Правда, что-то подсказывало Минхо, что заказавший пиццу (наконец-то ты открыл, ленивый ушлепок), никак ему не поможет. Парень прямо-таки представил, как сообщает только проснувшемуся с перепоя студенту, что он теперь видит названия улиц и может выбраться из любого незнакомого уголка города с помощью внутреннего навигатора. Хорошо, если над ним просто поржут, а не сдадут в психушку.
Дверь нужной квартиры оказалась приоткрыта – либо житель вчера так нахлебался, что даже не вспомнил о существовании замков, либо это был знак того, что можно войти. Минхо никогда не понимал таких социальных тонкостей, поэтому он прилежно нажал на кнопку звонка, мысленно попросив прощения у хозяина, ибо раздавшийся звук был способен разбудить мертвого, не то что вызывать приступ острой головной боли у еще неопохмелившегося субъекта. Глядя в небольшую щель между дверью и косяком, в которой виднелись разбросанные в беспорядке ботинки, сползающая с тумбочки куртка и кое-какой мелкий мусор на полу, Минхо все больше убеждался, что сейчас придется иметь дело с парнем, чьему утру вряд ли можно позавидовать. Сам разносчик пиццы не упивался так, чтобы на следующий день голова могла выдать только номер доставки готовой еды, с тех самых пор, как лучший друг заявил, что больше не может терпеть его общество. Так что Минхо хоть и морщил нос от предстоящей встречи, но все равно завидовал хотя бы тому, что даже у такого человека нашлось с кем выпить. Его же уделом были сомнительные беседы с продавщицей из ближайшего магазина и ЗОЖ.
Вы здесь » SEMPITERNAL » Фантастика » Солнечно, без осадков
