Имя мне Трандуил. Я сын Орофера и отец Леголаса. Я был одним из тех синдар, что до постройки Барад-дура (ок. 1000 года Второй Эпохи) ушли на восток и основали в далеких лесах свои королевства. Это произошло из-за Войны Гнева, когда были уничтожены балроги и драконы-урулоки. И именно в той войне я получил серьезное ранение, что изуродовало часть моего лица и теперь я вынужден скрывать его под «маской» иллюзии.
Многое я повидал на своем веку — как зыбкого мира, так и немало войн, и в одной из них погиб мой отец — но об этом позже, поскольку это далеко не начало моей истории, а ее середина. Ведь я познал сладость и горечь любви. Оказался на краю пропасти, но… я продолжаю жить ради своего сына Леголаса. Я сильно люблю его, но боюсь показывать эту любовь. Боюсь, что вновь почувствую ту боль, что причинила мне моя дорогая, горячо любимая Элерриан. И пусть даже она уплыла от меня в далекие края Заокраинного Запада, я все равно продолжаю испытывать к ней чувство, оставляющее кровоточащую рану в моем сердце, которая, кажется, никогда не заживет.
Элерриан была из ненавистных мне и моему отцу нолдор. Но когда я впервые увидел ее, красота и тоска её из-за конфликта между синдар и нолдор пронзили мое сердце. Она принадлежала племени наших врагов. Поэтому мысли о том, что мы не можем быть вместе, опечалили меня. С каждым днем я все больше понимал, что мои мысли были только лишь о ней одной. Что мои чувства к ней сильны и казалось, что она единственная из нолдор, кого я могу принять. Я видел, как сердце Элерриан просит утешения и хотя бы немного понимания – и я решил рискнуть. Я воистину желал немедленно взять ее в жены, но узнав об этом мой отец, Орофер, твердо ответил мне «Нет, этого никогда не будет! Как тебе вообще пришла в голову подобная мысль?»
Да, ему была ненавистна даже мысль об этом браке. Но несмотря на все эти запреты, отринув свою ненависть, я просил Элерриан стать моей женой – она отказала мне, не желая быть причиной раздора между отцом и сыном. Она понимала, что если бы согласилась на брак, мой отец возненавидел бы и ее, и меня. Тем не менее я не смог смириться с отказом и не оставил своих путешествий в Лоринанд или же посылал вести в те края, если передо мной вставали какие-то преграды.
Одной из этих преград стала, как мне показалось, одна из ужаснейших битв, в которой пали многие достойные воины эльфийского племени, считая моего отца Орофера. То была война Последнего Союза (3434 г Второй.Эпохи).
Я унаследовал трон отца и стал королем лесных эльфов. Горе переполняло мое сердце и сознание. Во время этой войны я познал мощь и ужас Мордора и по сей день меня не оставляет та тень страха. Но каково было мое удивление, а вскоре и неизмеримое счастье, когда ко мне вернулась Элерриан. Ведь я даже не ждал ее прибытия – а она была со мной в тот тяжелый момент. Она подарила успокоение моей душе, хоть поначалу мне казалось, что я сплю и всего этого просто не существует. Наша любовь возгорелась с новой силой и я снова просил ее руки и она дала согласие с большой радостью. Но что мне больше всего не понравилось после этой самой свадьбы – она желала учить своих подданных заветам нолдор, народа-изгнанника. Как и свой отец, я просто отвергал их и не желал, чтобы в сердце моего народа зрело учение нолдор. Моим единственным заветным желанием стало возвращение к простой и беспечальной жизни. Но, как и мой отец когда-то, я признавал только лишь речь Дориата. И этому языку я обучил позднее своего сына, когда тот вырос. Хотя… ради моей милой Эллериан в тайне я выучил квэнья, хоть никогда не говорил на нем. Супруга моя была горда и явно не желала терпеть речи поперек своего слова, не желала видеть, как рушатся ее замыслы.
Вскоре мой народ переселился за Лихолесские горы и я пожелал создать там крепость по образцу Менегрота, а моей супруге удалось уговорить меня принять помощь от гномов Эребора. В то время я еще не испытывал к ним лютую ненависть.
Во времена Бдительного Мира у нас родился сын – Леголас. К великому сожалению его рождение не уменьшило нашего с Элерриан отчуждения. У нас даже появился новый повод для раздора. Я дал нашему сыну имя Леголас, что означает «зеленый лист» на языке лесных эльфов, но Элерриан считала этот язык варварским и не достойным королевской знати. Тогда она дала ему иное имя – амилессе теркенье, Хироментиено – «тот, что находит путь к встрече». Мне это имя казалось просто отвратительным, потому я по сей день скрываю его от сына и скрываю от него то, как покинула нас с ним Элерриан. Ее решение было внезапным, хотя я понимал, что море зовет ее. Я смел надеяться, что хотя бы не ради меня – ради сына она останется. Его я точно не был готов никуда отпустить.
В ту ночь, когда я пришел проведать ее и сына, она пела ему колыбельную – она пела ее на квэнья. Да, я прекрасно понимал ее. Мое сердце преисполнилось горечи и боли, ибо то была Нолдоланте, «Падение нолдор». Я в то время наивно полагал, что мы оба сможем забыть все это и будем жить дальше, но увы… Мы могли бы просто не обращать внимания на шепот среди прислуги. И я понимал насколько тяжко было жить среди тех, кто ненавидит тебя, но разве то чувство, что вспыхнуло меж нами, не могло утешить и упокоить норова моей супруги? Хотя…
У нее неожиданно помутился разум. Мне показалось, что она начинает сходить с ума в заточении – она немедля возжелала покинуть моё королевство, а я… не мог этого принять. Отчего всем сердцем жаждал показать, что готов на любые лишения ради нее. Даже умереть, если она того пожелает – настолько сильна была моя любовь к Элерриан.
В ее руках был кинжал и я был готов принять его. В самое сердце – лишь бы та боль, что бушевала в нем, прекратилась. Но неужели она осмелилась бы пойти на подобное?
- Ну что ж, ударь, – сказал я, раскинув руки. – Сотвори чудовищное преступление, как принято среди твоей родни. Убей меня и будь проклята!
Мне на тот момент было все равно, что произойдет – я лишь не хотел, чтобы наш с ней сын рос без матери подобно мне. Но рука ее дрогнула и в ночной тишине послышался звон упавшей эльфийской стали. Она не смогла этого сделать, а значит в ней еще осталась любовь ко мне. И у меня вновь появилась хоть небольшая толика надежды – я думал, она останется, я думал, она будет сильной. Но я чувствовал как она слабеет под тяжестью гнёта вины и горя, что опустились на ее хрупкие плечи.
- Я желаю отправиться в путь… – шептала она пока я ее вел в сторону кресла, чтобы она могла хоть немного отдохнуть.
И это ее решение ранило меня сильнее любого кинжала. Больше чем драконье пламя во времена Войны Гнева.
- Да будет так… – прошептал я в ответ и коснулся на мгновение своими губами лба любимой, хоть и не был уверен в том, что она почувствовала мой поцелуй. Я покинул ее покои.
На следующее утро я распорядился, чтобы ее свита всюду следовала за ней, а во главе отряда я поставил своего старшего советника – Келеммира. Я боле не смел удерживать Эллериан подле себя, но и одна она не могла путешествовать, ибо была она моей женой и моей королевой. Моей любовью. Я вышел проводить ее в слабой надежде на то, что она все же передумает. Я держал нашего сына на руках и не желал отпускать его. Я попросто не желал терять ещё и его. И смотря как уходит от меня моя душа, моя милая Эллериан, я вернулся в свои покои. Я поклялся, что буду заботиться о Леголасе как только смогу. Но был я убит горем, пусть и старался не показывать этого – я должен был быть сильным духом ради нашего сына.
И вскоре Калиммир вернулся ко мне – я поначалу подумал, что что-то произошло с моей любимой, но нет – она была в порядке, она отправилась за море из Гавани. Его речи постепенно успокоили меня и мы посчитали, что все случившееся лучше всего будет скрыть от Леголаса. Пусть он растет в мире и гармонии рядом со своим отцом. Я искренне считал, что оставшись со мной в Лихолесье, без матери, он станет таким же, как и все лесные эльфы.
Но он рос и все больше становился похожим на свою мать. Эта тяга к приключениям… Я боялся проявлять к нему большую любовь – он видел от меня лишь малую ласку, потому как я боялся, что однажды он причинит мне новую боль. Еще большую нежели та, что причинила мне моя любимая Элерриан. И тогда я буду сломлен горем – печаль моя меня сгубит.

Характер Трандуила довольно-таки сложен, но в то же время весьма прост. Ведь даже когда он старается совершенно не показывать свои эмоции – его выдают глаза. И как бы не казалось, что сердце Трандуила мертво, его глаза живые. Они полны эмоций. Даже если он старается сторониться своего сына и проявляет к нему меньше любви и ласки, нежели должно быть на самом деле. Но то, с какой нежностью и любовью он всегда смотрит на его сына, порой с опаской. Да, порой разговоры с ним приводят к ссоре, но разве существует хотя бы одна семья, которая живет, не познав всего этого. Тревоги, стремления удержать, лишь бы не чувствовать себя одиноким. Ведь именно этого больше всего боится каждое живое существо. Лишь бессердечный не боится подобного.
Но так же Трандуил люто ненавидит гномов и любит богатства. Эта его алчность, жадность. Порой казалось, что его больше волновала собственная сокровищница и яркий блеск лунных самоцветов в его украшениях, нежели судьба просящих его о помощи. Может быть вся эта немного нездоровая любовь к сиянию драгоценных камней… словно однажды в его руках оказалось какое-то проклятое сокровище, подобное аркенстону. И теперь, словно сорока, он старался забрать все, что может принадлежать его народу, а порой даже с радостью принимал дары. Но в последний раз, после неудачного визита к королю под горой, где Трандуил не получил обещанного, в алчной душе короля эльфов проснулась лютая ненависть к гномам. И даже упоминания о них заставляли его тело дрожать от злости, а сердце учащенно биться. Он с большим трудом старался сдержать свой гнев, особенно когда его сын сообщил о том, что эти бесчестные воришки проникли на территорию лесных эльфов прямо под его носом.
Столько тревоги в тот момент он еще никогда не испытывал. Сердце Трандуила бешено колотилось в груди, хотя для того чтобы сердце эльфа забилось чуточку быстрее должно пройти немало десятков лет – а тут одна лишь новость привела короля в ошеломление. Такого он точно потерпеть не мог, но и пачкать свои руки в крови этих невежд не желал. Тогда он посчитал, что почему бы и нет? Почему бы не позволить гномам и хоббиту убить дракона Смауга? Вряд ли бы отряд Торина Дубощита вернулся в добром здравии после схватки с огнедышащим порождением Моргота. Сокровища Одинокой горы остались бы без законного наследника, а гномья кровь сгинула бы в пламени дракона – дай бог Дубощиту убить старого змея в сей неравной схватке. А когда отряд Торина и огнедышащая тварь пали бы от ран, Трандуил без труда забрал бы то, что испокон веков принадлежало его роду.

Эльфы от природы бессмертными, и возраст никак не отражался на них. В дополнение к бессмертию эльфы могли оправляться от ран, которые обычно являются смертельными для смертного человека. Однако эльфа можно было убить, или же он мог умереть от горя и усталости от мира.
Так же эльфы благодаря своей долгой практике в сражениях прекрасные воины и предпочитают ночь нежели день. И может в кромешной тьме попасть стрелой в глаз птице (с) (Толкиен. Властелин колец. Хранители.)
Способны пробежать тысячу лиг и только лишь тогда их сердца начнут биться немного чаще. Хотя у Трандуило оно так же учащенно может биться от злости. Это произошло в тот момент, когда он узнал, что гномы вторглись в его владения.
Так же эльфы никогда не спят. Чтобы восстановить силы они грезят наяву. Они ложатся и их глаза закрывает белая пелена, так что они продолжают ощущать окружающий их мир.
Чуткий слух и реакция гораздо выше чем у простого человека. Сами себя называют дивным народом. Высокомерны, но в то же время доброжелательные и веселый народ. Любят шутить, петь песни.

Трандуил способен использовать магию благодаря своему зачарованному посоху, но считает, что магией заниматься должны девушки, так что он использует магию в самом крайнем случае Например: Провести своих эльфов через черный лес, чтобы по пути на них не напали черные пауки и они не заблудились, если придется идти не по тропе, а самую глубь леса.