Перемен в моём поведении, как и следовало ожидать, вот уже несколько месяцев как никто не замечает. Для своих друзей я всё тот же Стайлз, общительный, гиперактивный, неловкий и совершенно лишённый чувства такта, особенно в те моменты, когда ситуация требует именно этого. Я всё так же открыто говорю обо всём на этом свете, начиная с проблем излишней шерстистости знакомых мне оборотней и заканчивая сексом, я всё так же провожу время с друзьями и влипаю в неприятности. Казалось бы, ничего не изменилось. Но друзья и не представляют себе, что тот маленький беззащитный мальчик давно загнан на задворки сознания, а природная неуклюжесть уже далеко не природная, готовая в любой момент смениться лисьей грацией и невероятной силой. Едва ли Скотт подозревает, что любая из моих ночёвок у него может закончиться печально для него же, стоит ему сделать один неверный шаг. А впрочем, не всё так плохо. На данный момент, убийства мне совершенно не выгодны.

В этом крайне неприятно признаваться, но факт остаётся фактом: я слаб. Сильнее этого неугомонного мальчишки, безусловно, но по лисьим меркам я лишился сил настолько, что рисоваться сейчас было бы опасно и неразумно. А потому я скрываюсь в этой паутине вен под тонкой кожей, выжидаю, подпитываюсь понемногу при помощи всех доступных мне источников. Благо, их вокруг предостаточно – начиная с самого Стайлза, этого переполненного чувством вины подростка, и заканчивая его друзьями, пережившими свои драмы, впитавшими в себя все переживания на манер губки. Они думают, что мимолётные прикосновения вроде опущенной на плечо руки или дружеских объятий действительно случайны, но от этих «случайностей» зависит моя жизнь и моя сила. Радует то, что подростки полны противоречий и конфликтов, полны боли и терзаний, их постоянно гложет чувство вины, и даже когда не вполне обоснованное, оно всё равно становится материальным, оно уничтожает их, капает ядом на их совесть, выжигает всё изнутри, капля за каплей... Школа – идеальное место для меня на данном этапе. Эдакая лавка с бесплатными сладостями для тех, кто способен их разглядеть.

О, а в этом мне нет равных. Я вижу, чувствую сладкий запах внутренних конфликтов даже на невероятном расстоянии, и потому не удивительно, что, стоит новому учителю войти в класс в один из обычных школьных будней, меня тут же сшибает волной боли, ведёт от неё так, что кружится голова. Запах забивает нос, в глазах темнеет на пару мгновений, и губы тут же растягивает широкая, слишком довольная улыбка. Как же мне нравится эта внезапная эйфория. Должен признать, что способность видеть чётко возвращается не сразу, и, казалось бы, улыбаться шире уже нельзя, но посмотрите на это! Будь маленький милый Стайлз сейчас один, он бы так же отметил невероятную привлекательность учителя на замену, широкоплечего, статного, немного пугающего в своей хмурости, впрочем, привлекающего внимание тем же. Чуть склоняю голову и изучающе огладываю мистера Хейла, не стесняясь того, что он замечает мой заинтересованный взгляд. Плевать. Думаю, что с такой внешностью и такой волчьей аурой ему не привыкать к излишнему вниманию со стороны учеников обоих полов, к тому же, моё внимание быстро и едва ли не демонстративно переключается с молодого красавчика на телефон под партой. Посмотрим, что я смогу узнать о тебе, Дерек Хейл. Как обычный школьник, умеющий пользоваться поисковыми системами, и уже только потом как сын шерифа с доступом к чуть более... детальной информации, если такая имеется. И, кажется, это просто Рождество какое-то! Так вот что гложет мистера Идеальный-Узел-Галстука-Мешает-Жить-Спокойно?

Собственное обещание не рисоваться и не привлекать к себе излишнего внимания до поры до времени улетает в трубу где-то в середине урока. В отличие от Лидии, готовой поспорить с учителем на хорошо известные ей темы, попутно пытаясь сделать вид, что она только что прочла собственный аргумент в учебнике или в Интернете, с трудом применяя его на практике, из моего рта вылетают только саркастичные комментарии на тему целесообразности поднятой в рамках урока темы в то время, когда девяносто процентов класса концентрируется далеко не на материале, а на теперь уже расстёгнутом пиджаке, ожидая продолжения стриптиза. Приходится тщательно выбирать слова и действовать осторожно, всё же, я не хочу вылететь из класса без шанса в него вернуться. А вот нарваться на дополнительный час в компании преподавателя я бы не отказался. «Думаю, в качестве наказания вам придётся остаться после уроков, мистер Стилински». Ну что вы, это, скорее, подарок свыше, и я даже не пытаюсь сделать вид, что расстроен этим фактом. Поиграем...

- ... мистер Хейл? – едва ли не мурчу тихонько, входя в кабинет и прикрывая за собой дверь, чтобы пройти к учительскому столу. Разумеется, кроме нас в такое время в кабинете никого нет, счастливые школьники закончили свой учебный день и радостно разбрелись по домам, работам и кружкам. Тем лучше для меня, тем проще пройтись по кабинету неспешно и изящно, пожалуй, слишком изящно для привычной манеры этого нескладного подростка передвигаться. Пожалуй, стоит отпустить его на волю хотя бы немного, но это чуть позже. Сейчас же я бесцеремонно подхожу едва ли не впритык к слишком молодому учителю и прислоняюсь к учительскому столу задницей, глядя на Дерека, которого мысленно не получается называть как-то ещё, кроме как по имени, с уже знакомой ему заинтересованностью. – Прошу простить меня за моё поведение сегодня. Согласитесь, меня нельзя винить за подобное, не когда учитель выглядит так... привлекательно, - тараторю в привычной манере мальчишки, позволяя ему взять контроль над ситуацией, неловко протягивая руку вперёд и ведя кончиками пальцев по крепкому плечу, обтянутому тонкой тканью рубашки. И спасибо исчезнувшему пиджаку за этот подарок судьбы, за то, что пальцы легко и смело скользят по направлению к воротнику, умудряясь сохранять ситуацию максимально невинной в своей откровенности. – На вашем месте, я бы слегка ослабил галстук. Мне только кажется, или вам в нём не очень комфортно?

- Я уже вырос из возраста, в котором всё ещё верят в Санту, сэр, - бархатный шепот звучит слишком пошло, почти что ядовито, впрочем, в этом уважительном обращении совсем нет издёвки, она вся скрывается в контрасте слов и моего явно пренебрежительного к вышестоящему по должности человеку отношения. Я чувствую скрытую, подавляемую злость на меня, и не стоит особого труда догадаться, что я бью по самому больному, дёргаю за правильные ниточки, а недавние слова всё так же звучат горьким осадком далеко не на моём языке. Сейчас как-то слишком легко увлечься, слишком тянет заиграться, надавить на всё самое больное, устроить извращённую проверку на то, как далеко я смогу толкнуть этого соблазнительного во всех смыслах мужчину, прежде чем он утянет меня с собою в ту же пропасть, яростно вгрызаясь зубами в горло в ответ. Не в этот раз, мистер оборотень. Не знаю, учуял ли он лисий дух, или всё ещё сомневается да пытается понять, что именно не даёт ему покоя больше, чем моё нескромной поведение, но, как бы там ни было, не в моих интересах портить наше чудесное времяпрепровождение так скоро и навечно, если оно может принести нам обоим куда больше радости. – И за плохое поведение меня уже давно пора наказывать совсем другими способами.

Лисы любят шутить, но не меньше они любят играть, и я не исключение, о нет, и потому неспешно направляюсь в сторону отведённой мне парты, только вот садиться за неё я всё же не собираюсь. Это лишь маленький жест, чтобы усыпить бдительность, заставить поверить, что я действительно могу образумиться хоть на короткий момент, что я могу дать передохнуть и собраться с силами перед новым словесным ударом. Как бы не так. Отступление – даже не последний в списке моих запасных планов, отступления в нём нет как такового, ведь это так невыносимо скучно, да и результата не приносит никакого, отрезая мне путь к этому источнику множества негативных эмоций. Что же с вами приключилось в этой жизни, дорогой учитель? Из-за чего столько боли, сожалений и ненависти? А впрочем, продолжайте, мне же от этого лучше, мне же есть чем подпитаться, огибая парту, чтобы подойти ближе и встать за спиной, ненавязчиво проходясь ладонями по плечам и выше, касаясь привлекательной шеи кончиками пальцев, невзначай, словно бы случайно. Только вот каждый шаг отмерен, каждое движение выверено, и такое прикосновение позволяет мне добраться до чего-то невыносимо желанного, едва ощутимо втянуть скользящую по венам душевную боль, терзания, так соблазнительно раздирающие молодого волка изнутри. Приходится осторожничать, чтобы не выдать себя, не заставить чувствовать головокружения и лёгкой слабости, вместо этого работая себе же на руку, и я уверен, что мистер Хейл сейчас не понимает, почему такое простое и невинное прикосновение вызывает такие ощущения, почему эти простые мимолётные поглаживания настолько приятны и эйфоричны. Возможно, это сыграет мне в плюс, но пока... Пока оборотень должен чувствовать себя замечательно, я, в противовес, ощущаю себя так, словно мне дали в руки самую вкусную в мире конфету на палочке, позволив облизать её несколько раз, распробовать, раздразнить, чтобы тут же отобрать, и это невыносимо. Мне нужно больше, я ненасытен. И кто сказал, что лисы не ладят с волками? Мне кажется, нам обоим выгодно наше нынешнее «сотрудничество».

- Почему бы тебе не попробовать вести себя потише?
- Почему бы Вам не попробовать заставить меня? – наклоняюсь к самому уху, чтобы прошептать это жарко, откровенно, вновь касаясь открытых участков кожи, чтобы вновь окунуться в уже взаимную эйфорию с головой, не стесняясь и не сомневаясь в том, хорошая ли это идея, вести себя так с преподавателем. Но мы оба слишком хорошо знаем о том, что, даже реши Дерек донести эту неловко-соблазнительную ситуацию до директора, в лучшем случае «гормональному подростку» сделают выговор, глядя на учителя так, словно подобное происшествие всегда было лишь вопросом времени и виноват в этом никто иной, как «мистер красавчик Бикон Хиллс 21 века»; в худшем же, ему никто не поверит, глядя на честный взгляд карих глаз мальчишки, полный слёз, и дрожащие руки, так и кричащие «это он ко мне полез, я этого совсем не хотел». И совершенно плевать, что всё происходящее выглядит чертовски дёшево, слишком сильно напоминая сцену из какого-нибудь бесплатного высокорейтингового фильма, что так любит этот несносный непутёвый подросток Стилински, сейчас отпущенный мною на свободу в достаточной мере и втягивающийся в эту игру с завидным энтузиазмом.

Губы невольно растягивает хищная ухмылка, и хочется подпрыгнуть на месте, поддаваясь иррациональному восторгу. Понял! Почуял! Осознал, в какую именно игру и с кем сейчас играет. Не то что бы мне следовало ждать чего-то иного от волка, от альфы, если верить собственному чутью, но разочарование – чувство едкое, к его неизбежности и вездесущности привыкаешь слишком быстро, а потому со временем учишься не надеяться на слишком многое. Кто же знал, что в этот раз можно было позволить себе эту небольшую слабость, наблюдая за тем, с какой лёгкостью оборотень определяет лису в теле подростка. «Мозговитость теперь сексуальна», - мозг этого неугомонного и с моего позволения вырвавшегося на относительную свободу мальчишки заботливо подкидывает цитату из очередного «эпичного, легендарного и вообще обалденного сериала», и это эхо женского голоса с явным британским акцентом заставляет меня чуть качнуть головой, усмехаясь. И хотел бы, но всё же не могу с ней не согласиться, как не может с ней не согласиться и сам Стайлз, ведущийся на сообразительного, умного и красивого, а, главное, готового поиграть преподавателя как кот на валерьянку. Разве что не пытается – спасибо и на этом – с бешеными глазами, тёмными от слишком быстро накатывающего подросткового возбуждения, отереться об него. Пока что. И радостно выхватывает чуть дрожащими руками ключ из его рук, чтобы помчаться к двери и запереть кабинет как полагается, чтобы неожиданные гости не испортили сразу всё – момент, репутацию, жизнь. Лично мне нет дела до его жизни, как и до жизни Дерека, но сейчас... Сейчас я нуждаюсь в жизненной энергии Стилински, да и мистеру Хейлу есть что предложить мне. Помимо пары жарких минут, разумеется.

- Ума не приложу, кто сказал Вам такую глупость, сэр, - ключ отправляется в задний карман брюк, небольшой жест, обозначающий моё желание самостоятельно решать, кто и когда покинет стены этого кабинета, и на каких условиях. – Получать, не отдавая ничего взамен, слишком... скучно, - просто. При желании я могу придумать хитрый план и взять всё, что мне нужно, без лишних усилий. Но нет, мне нужна игра, мне нужно получить своё совсем иными, более приятными на этот раз, путями. Эдакая доблестная попытка превратить жертву собственных шалостей в добровольно-принуждённого соучастника... Приходится немного натянуть поводок, чтобы унять бормотание подростка в голове, как и его вполне физические попытки неловко запнуться о ножку парты и собственные ноги на пути обратно через весь кабинет к учительскому столу. Вот и вся разгадка тайны о том, почему вполне себе привлекательный мальчишка до сих пор девственник – девчонки школьного возраста, за которыми он так упорно гоняется, любят уверенных в себе парней, и едва ли понимают, что способный вызвать искренний, до колик в животе смех парень заслуживает куда больше внимания, чем популярные спортсмены со скверным характером. А вот кого предпочитают взрослые и вполне себе состоявшиеся мужчины?

- Это так мило, что Вы готовы предоставить мне шанс, - офисного типа стул отзывается лёгким скрипом колёсиков, когда я наклоняюсь ближе и опускаю руки на грудь Дерека, чуть подталкивая в сторону от стола, ближе к доске, и бесцеремонно усаживаясь на его колени самым развратным образом, мимолётно удивляясь неслабой растяжке чересчур длинноногого Стайлза. Сердце подростка, будто затравленное, загнанное в угол, моментально заходится в какой-то невероятной истерике от этой близости, и меня тянет закатить глаза, но я удерживаюсь. В конце концов, поразительное тепло волчьего тела заставляет урчать и меня, прижимаясь ближе, скользя руками вверх по широкой груди, само осознание происходящего манит настолько, что остаётся только поддаться искушению отереться, медленно и тягуче, в отличие от более сбивчивой манеры, в которой провернул бы подобный номер подросток. Плевать, я не намерен торопиться. Кабинет закрыт, значит, риск быть застуканными не настолько велик и время есть. Да и запах чужой душевной боли, выдержанной как хорошее вино, слишком терпкой и сладкой, ещё крепче теперь, когда между нами вместо расстояния лишь пара слоёв одежды, слишком крепкий, чтобы не насладиться им в полной мере, выпив до капли постепенно и размеренно. Склоняюсь к лицу мужчины максимально близко, заглядывая в его глаза и улыбаясь, обманчиво, как улыбался бы ему этот невинный мальчишка, отчаянно шепча в губы Хейла. – Полагаю, упустить его было бы крайне глупо с моей стороны? – интересуюсь, облизывая пересохшие губы и «случайно» проходясь кончиком языка по чужим, хотя вопрос не имеет смысла, а ответ и вовсе не нужен. Как не нужно мне разрешение Дерека, этот его предоставленный шанс, которого я добился бы так или иначе. Всё это – лишь часть игры, и, похоже, мы оба готовы играть до конца.

А потому, не теряя времени и вновь блокируя сознание мальчишки ровно настолько, чтоб не напортачить, я буквально стекаю вниз по ногам Дерека, чтобы опуститься на колени, просто, но эффектно, ведь парни склонны попадаться именно на визуально-эстетические эффекты. Даже в порно, которым так увлекается в свободное от игр, учёбы и влипаний в неприятности время Стайлз, все громкие стоны, изящные или же впечатляющие позы, демонстрирующие актёров с лучших сторон, эти призывно приоткрытые рты, всё это влечёт и заводит, каким бы наигранным и неестественным оно ни было в своей зрелищности. Что ж, раз так, на этом можно неплохо сыграть. Прощупать почву, попытаться понять, что сработает и воспримется лучше – моя собственная уверенность (она же наглость, как её многие назвали бы) или же чуть подрагивающие руки подростка, скользящие вверх по ногам преподавателя, по тонкой ткани его брюк, оглаживая внутреннюю сторону бёдер осторожно, почти экспериментально, с любопытством и чуть ли не с ожиданием чуда заглядывая в его глаза. Мальчишке важно знать, что он всё делает как надо, что новый объект его слепого обожания им доволен, потому что, так уж сложилось, он единственный в этом кабинете, кто пока не догадывается о моём контроле каждого его движения, каждой мысли, каждого ощущения. Он уверен, что это он сам, а не я, придвигается ближе, тянет тяжёлый воздух носом и с замиранием сердца легко соскальзывает ладонью на пах Дерека, лаская, поглаживая, чуть сжимая, и с поразительным упрямством пытаясь понять, действительно ли имеет право на большее. Что ж, это кажется тошнотворно-занимательным, а потому я не спешу остановить Стайлза и наблюдаю за происходящим со стороны, пока он борется с собой, с волнением, с мириадами мыслей и склоняется ещё ближе, трётся щекой и касается губами пока ещё только плохо скрывающей намечающийся стояк ткани в попытке свыкнуться с парой открытий о самом себе и своих пристрастиях.

Наивность и склонность верить в лучшее не похожи на черты, присущие лидеру, и уж тем более не лидеру стаи, потенциальному или вполне себе реальному. И не думаю, что Дерек глуп и наивен настолько, чтобы поверить в саму возможность ответа на его вопрос «зачем?», ведь все в этой комнате знают – за вопросом не последует хоть какой-нибудь мало-мальски годный ответ, и потому кроме едва заметной ухмылки в качестве реакции на оный он так ничего и не получает. Мне совершенно не выгодна излишняя болтливость, да и светить карты в самом начале игры – не самый разумный ход, когда хочешь выйти из неё победителем. А проигрывать я не умею, не люблю и не собираюсь, даже если сейчас, пока мои силы не в самом расцвете, у Хейла есть все шансы отбросить меня в сторону, буквально размазать по стене вместе с хрупкими надеждами Стилински, и смыться из этого кабинета даже без ключа, оставив меня без невероятного количества манящего восхитительным запахом боли и саморазрушения сладкого на сегодня. Были шансы. Судя по всему, ровно до того момента, пока мне в плюс не сыграли оленячьи глаза и дрожащие руки подростка, тянущегося сознанием и телом к своему невероятно горячему во всех возможных, включая и самый буквальный, смыслах преподавателю. Похоже, кто-то так же сильно не хочет остаться без сладкого сегодня, как и я сам. И раз уж нам всем это на руку, наверное мне стоит позволить мальчишке вырваться на свободу почти полностью, поскольку его невинность подкупает, интригует куда больше, чем уверенные лисьи движения, и почти что больше, чем то самое беспомощно-осторожное «зачем?».

«Да, сэр» так и застревает в горле, с трудом проглоченное мальчишкой из-за внезапной близости оборотня, и такого простого жеста, этого плавного скольжения чужого языка по сухим губам в контрасте с внезапно перехваченным к большому замешательству школьника запястьем вполне достаточно, чтобы хрупкое тело прореагировало едва ли не священным трепетом, замирая, вслушиваясь в мягкие, бархатные интонации и слова, практически на грани шёпота. О, такими голосами удивительно легко как читать сказки детям на ночь, так и шептать совсем не детские вещи детям постарше, когда нули на электронных часах выстраиваются в линию и едва ли кто-то помешает. Что ж, в этот раз приходится пренебречь «классикой секса» благо, в комнате едва ли найдётся кто-то, готовый выступить против, да и, ей богу, голова Стилински – это царство хаоса и шума, но когда дело доходит до пока ещё отсутствующего сексуального опыта, а так же всего, что может помочь ему не напортачить по-крупному, в ней появляется что-то вроде блокнота для пометок. К числу которых Хейл добавляет строчки «быть лапушкой» и «не спешить», и возле которых мальчишка тут же выставляет галочки. В конце концов, ему два раза повторять не надо.

Движения Хейла неторопливые, прикосновения лёгкие, но Стайлза уже ведёт от них и потряхивает, он льнёт ближе, охотно отвечает на поцелуй со всей своей природной неуклюжестью, но так же неспешно пока мне хочется вмешаться, разбить эту размеренность вдребезги, вплетая нити хаоса, боли и деструктивности во всё происходящее. Ну да ничего, этот крепкий, терпкий запах, что исходит от так удачно попавшегося на моём пути волка, запах боли и долгих самобичеваний граничащих с ненавистью стоит всех ожиданий мира и этой ядовитой медлительности, которой так упиваются эти оба, уже невероятно увлечённые друг другом, изучением тел, реакция, границ дозволенного. Мальчишка мнёт дорогую ткань брюк, чуть сжимает её в пальцах, опираясь на ноги своего преподавателя и с упоением целуя его. Удивительно, как легко забыть о нервозности и таким лишним сейчас мыслям о грандиозном провале своего первого раза по причине всё той же неловкости, неуклюжести и гиперактивности даже без моей помощи. Надо отдать Дереку должное, он прекрасно знает, что и как делает, знает, как коснуться и как поцеловать, чтобы тело моментально среагировало, отозвалось жаром, а воображение шестидесяти семи килограммов костей и кожи с зашкаливающим процентом гормонов на килограмм живого веса взорвалось от ярких образов и тысячи и одного возможного сценария развития событий в четырёх стенах кабинета.

- Осторожней со словами, сэр, так недолго напугать и запутать мальчишку, - приходится вмешаться на короткий момент, не пропуская опасно-правдивые слова в сознание подростка, видоизменяя их, превращая в сладкий лепет на ухо в пользу Хейла, его же самого предупреждая об опрометчивости подобных выходок. Ну же, будь хорошим оборотнем, следуй выгодным нам обоим правилам, всё очень просто. Стайлз пока не должен даже догадываться о моём присутствии, и тебе, преподавателю и опекуну-каждого-ученика-пока-тот-в-твоём-классе, даже готовому трахнуть мальчишку в угоду себе и мне, следует это уяснить. Благо, хищной ухмылки на моём лице он сейчас не видит, а низкий шепот в противовес содержанию сказанного мною едва ли так уж сильно «отдаёт» лисой, потому следующий за ним мягкий всхлип Стилински звучит абсолютно естественно, он не только не выбивается из общей картины, он словно подстёгивает мальчишку. Неспешно, он скользит ладонями выше по ногам, к широкой и привлекательно обтянутой тканью рубашки груди, цепляя пуговицы почти что нервно, но тем не менее решительно, расстёгивая одну за одной, скромно благодарный за то, что о пиджаке Дерек позаботился сам. – Вы... позволите? – голос подрагивает и почти срывается, но школьнику явно не особо нужны разрешения и подтверждения, потому что чувственные мальчишеские губы вновь находят чужие, такие тёплые и внимательные, отзывчивые ровно настолько, насколько это нужно невинному, жадному до простого человеческого, да и до любого тепла юноше, а его руки скользят под рубашку, прикасаясь, скользя, чуть надавливая холодными пальцами в попытке получить как можно больше ощущений пока ещё можно, пока он не сделал что-то, чтобы оттолкнуть, разочаровать, испортить всё, как - он уверен - он делает обычно. Ах, эти пряные подростковые переживания. Мой маленький личный пир на каждый день.

Ярость - это центровая сила моего существования. Это то, чем я живу, то, чем дышу, то, что ощущаю каждую чёртову секунду, порою в силах смириться и ужиться с этим ураганом эмоций, порою же доводя это до крайности. Но сейчас мне не нужно стараться самостоятельно, волк сам неплохо выводит из себя неопределённость, намекая на одно и действуя совсем иначе, так, что я невольно шиплю, на короткий миг пуская трещины по идеальной маске неловкого школьника, которому совсем не положено издавать такие животные недовольные звуки в тот момент когда чужие ловкие пальцы разбираются с пуговицами на его рубашке. Приходится сбавить обороты, уняться и отпустить мальчишку ровно настолько, чтобы тот мог отплатить тем же, раздевая оборотня с видом ребёнка, разворачивающего самый желанный подарок в свой день рождения. Не скажу, что могу его винить - волчье тело действительно впечатляет, рельефный живот так и кричит не только о природных способностях, но и часах тренировок, окупающихся более чем полностью.

- Да неужели? - тяну почти не ядовито, почти, но едва не давлюсь своими же словами, стоит терпкому запаху крови затопить сознание и набиться в ноздри, пьяня в одно мгновение, пробуждая во мне, кажется, отброшенную на короткое мгновение жадность, вечную как мир и душащую, захлёстывающую, невыносимую. Жадность до этой боли, до солоноватых капель на губах, что я спешу облизать, не стесняясь мимолётно пройтись языком и по пальцам преподавателя, пошло и спешно, зная, что вот-вот это лакомство снова отберут, до тех пор пока я не выполню свою часть сделки. Щурюсь и касаюсь открытыми ладонями кожи на животе и боках, тяну ещё немного ощущений - боли, обиды, злости, вины, в голове где-то на задворках сознания мелькают чужие воспоминания, имена, даты, события, всполохи пламени и едкий сизый дым, скорее представленные себе много раз нежели увиденные собственными глазами, в отличие от обугленных стен и полов, ещё тлеющих, выжигающих остатки чего-то важного, всё это отчего-то складывается в одно явное имя, Кейт, и так и тянет заурчать от одного лишь его звучания, ведь оно скрывает в себе столько сладкого, сколько я не получал уже давно. И не получу ещё немного, но, похоже, каждая капля стоит этих утомительных ожиданий. - Наслаждайся.

***

Удивительно, насколько неловкой могла бы быть ситуация если бы профессор Хейл не ответил мне сейчас взаимность. Подумать только! Стоял бы перед ним как круглый идиот, вопреки привычке болтать без умолку пытаясь сказать хоть что-нибудь вразумительное, и пятился бы к двери. Но вместо этого я только хватаю воздух ртом, всхлипываю, облизываю вечно сухие губы, и с отчаянностью утопающего цепляюсь за плечи - подумать только - своего преподавателя, мимолётно отмечая “отец бы не одобирил” и пытаясь прикинуть, как долго мне гордо отсвечивать засосом и что быстрее заметит Скотт - сам след или навязчивый чужой запах, наверняка уже прочно приставший ко мне. Жаль, я сам не могу его почувствовать, в отличие от обжигающих прикосновений, срывающих мягкие, неловкие, и всё же пошлые стоны раз за разом, прерывающих мои пустые словесные потоки, не пойми зачем сдавшиеся мне сейчас, где-то на середине. Чёрт возьми, Стайлз, не время красиво заливать ни о чём, кажется, обществом вообще не принято болтать во время интимной близости, только вот остановиться не получается совсем. И остаётся только удивляться выдержке Дерека, да благодарить его мысленно за то, что всё ещё не вышвырнул меня за дверь, раскрасневшегося, взбудораженного, взъерошенного настолько красноречиво, что, выйди я сейчас навстречу директору или завучу, или, не дай бог, тренеру, скандала было бы не избежать.

- ... и потому, если Вы решите уволиться как в этих чёртовых романтических фильмах для девчонок, сэр, я просто хочу, чтобы Вы знали: это делу не поможет совершенно, ведь Стайлз Стилински так просто не сдаётся, - завершаю я какой-то совершенно бредовый и горячечный монолог, всхлипывая через каждое слово-другое и, кажется, совершенно неосознанно, жарко отираясь о старшего как чёртов кот в марте, двигая бёдрами и буквально поскуливая от дразнящего трения, упрямо заглядывая в потрясающего цвета внимательные глаза, и взгляд не отвести как не старайся. Господи, это просто какое-то нездоровое влечение, я совершенно определённо болен, и мне нужно лечиться, да, непременно, вот уже даже пах сводит. Интересно, это симптом или первопричина? А может что-то ещё? Впрочем, какая разница, если уверенные пальцы сжимаются ощутимо, но мягко, одновременно издеваясь и облегчая состояние в разы, заставляя замолчать едва ли не на рекордно долгий срок, захлебнуться ощущениями, воздухом, эмоциями, запахами, толкаясь в ладонь с протяжным жалобным стоном пока пальцы впиваются в плечи, пожалуй, чуть сильнее чем следовало бы. - Пожалуйста, - слово вырывается слишком быстро и тихо, и не понятно к чему, я теряюсь и, кажется, в кои-то веки немного смущаюсь самого себя, жмусь ближе, разжимая в целом беспокойные и чуть онемевшие пальцы, чтобы скользнуть ими вниз по телу, возясь с застёжкой на брюках и беспокойно, немного сипло бормоча что-то отвлечённое.