Сон неспокойный. Кровавый. Сон, напоминающий, что даже такое гордое и независимое существо, как дракон, можно взять в плен и против воли заставлять делать всё, что приказано. Заставлять убивать, жечь, уничтожать. Самое главное - препятствовать стремлению убить себя, лишь бы смыть собственной кровью позор подчинения чужой воле; позор, который въедается под шкуру и жжёт до конца жизни, словно кислота. Вся гордость и вся моя воля в ту пору оказались грубо и безжалостно растоптаны Евой - матерью всех монстров.
Когда мне только сообщили, что предстоит, я поначалу отнёсся к этому скептически. Затем - с долей восторга и интереса. Но под конец - почти с презрением. Освободить Еву, чтобы просто быть с Матерью - это могу понять. Но освободить Мать, чтобы быть живым - это отсутствие какого бы то ни было самоуважения. Стремление спасти свою шкуру свойственно всем, в том числе и драконам, но в древности ни один представитель моего рода не стал бы ради этого опускаться до уровня крысы и прятаться в канализации. Кажется, увлёкшись девицами и жаждой приключений, я совсем позабыл о сородичах и пропустил момент, когда они так низко пали. По мне, лучше смерть - красивая или не очень, зато с гордо поднятой головой и прямым взглядом в лицо Костлявой, нежели превращение в ничтожество, отчего даже внешне являешь собою жалкое зрелище.
Безусловно, немалую лепту в деградацию драконов внесли и люди. Сначала боявшиеся всего, но по мере того, как их становилось всё больше, они утрачивали всякий страх и вскоре уже открыто начали истреблять всё, что не похоже на них; не имело значения, вредили им другие существа или жили в стороне - ведь люди размножались, и им нужны были новые территории и новые ресурсы. Люди - как вирус, только лекарства от него нет. Именно тем, что не давали остальным житья, они и навлекали на себя гнев чудищ, что превращало их во врагов, но люди были только рады - появлялся официальный повод для начала истребления. Вскоре все "монстры", такие сильные, уверенные в себе и, казалось, практически неуязвимые, ушли - покинули родные места, пока это возможно, и превратились в изгоев, вынужденных жить в тени рода людского и искать убежищ по подворотням. С тех пор природа человека ничуть не изменилась, но вместо вера пришла наука, и таких, как мы, объявили сказкой. Это сделало нашу жизнь немного легче, а со временем удалось адаптироваться. И всё шло прекрасно, пока не появилась Ева... Насколько нужно было быть слепыми, чтобы не предвидеть последствий? Или, напротив, моим сородичам так уж хотелось того, чтобы она заставила их стать убийцами? Самим не хватило для того храбрости? Девушек и золото все драконы воруют - порода такая, но зачем нужно убивать? Во-первых, это не выход, а во-вторых - отвратно, поскольку ещё больше принижает достоинство: в отличие от людей, драконы - по крайней мере, в древности - никогда не были склонны ко лжи, коварству, подлости и жестокости. Это всё истинно людское. Видимо, для того и нужна была Ева - чтобы помочь драконам пробудить в себе эти качества. Что же - удалось. Даже я невольно задумался о том, что было бы, если бы стереть человечество с лица Земли. Даже не затем, чтобы спасти планету, а просто так - потому что захотелось.
Но теперь Ева мертва. И я поклялся себе, что никто и ничто отныне не сможет мною управлять. Никак. Никакими средствами и усилиями. Я убью любого, кто попытается мною манипулировать, - либо, если не выйдет, убью себя. Так будет лучше, чем жить с разорванной в клочья гордыней, сознавая, что ты - просто слабак, и всё.
Сквозь рваные клочья сновидений пробивается женский голос. Поначалу он кажется составным элементом сна, но становится всё настойчивей и начинает неумолимо разрушать хрупкую ткань иллюзорного мира. Наконец сон окончательно растворяется в сознании, впуская вместо себя тот же голос - уже вполне реальный, - шум дождя и глухое рычание грома где-то далеко отсюда.
Следом запоздало приходит ощущение чужого прикосновения, поначалу смешавшееся с проникшими к моему убежищу холодными дождевыми каплями и остатками сна, и от этого прикосновения сонливость сдувает окончательно - словно некто сорвал с меня тёмное покрывало, открыв меня миру, а мир - мне.
Против побуждения инстинкта самосохранения, стараюсь не шевелиться, не вскочить с рычанием и уж тем более - не пытаться отгрызть наглую конечность. Из-под инстинктов пробивается глухое раздражение: не хотите никак оставить в покое, да?
Всё же в горле само по себе рождается и набирает силу глухое предупреждающее рычание, а на того, кто посмел прервать мой покой, обращается недобрый взгляд янтарного глаза. Вижу перед собой странного вида женщину, но её примерный возраст позволяет определить лишь чутьё, а даже если бы и не оно - лицо женщины всё равно закрыто неясного происхождения блестящей металлической маской. От осознания величины возраста незваной гостьи гребень на спине сам собой встаёт дыбом, а рычание усиливается, заглушая раскаты грома. Обычные люди столько не живут.
- Ещё раз дотронешься - останешься без руки, - телепатическое послание ударяет в голову девицы с силой колокольного звона. - Ответствуй, что тебе от меня надобно, человек, либо убирайся в другой сухой угол и не мешай моему сну.