Убийства всё ещё входят в список деяния, за которые можно поплатиться... жизнью, например? На некоторых планетах. И ты не можешь отрицать, что не знал. Просто хочешь проверить, хватит ли благородства Артура на то, чтобы дать тебе ещё один, далеко не последний шанс.
А ещё хочешь умереть. Впрочем... кто не хочет?
Когда закрываешь глаза, тёмное марево взрывов и раскалённых обломков металлических конструкций, что стали не прочнее карточного домика, разлетаются во все стороны, отброшенные взрывной волной. Ты думаешь, что это худшее из всего, что ты когда либо видел, но никто и никогда не сможет оценить эту затаённую боль, сгустками крови распирающую вены.
Лучше потерять жизнь, чем снова пережить то, что ты пережил, гигантский насос накачивает в тебя страдания, не оставляя выбора. Убийство оказалось "беспонтовым". Ты не старался, просто подошёл к нему, схватил за грудки, поднял и швырнул на точёные, прекрасно сохранившиеся рога. Ты надеешься,что это было больно. Очень больно. Почти как будет тебе, когда электричество пронесётся по твоему телу, выжигая все сомнения и страхи, выжигая воспоминания и даже эту боль выжигая до последнего осколка битого стекла.
В тебе происходят взрывы. Тысячи и сотни взрывов. Ежесекундно. Ты хочешь окунуть свои руки в смерть хотя бы на несколько минут, но и теперь не сможешь сделать этого. Просить о том, чтобы приговор как можно скорее привели в исполнение - глупо. Ты будешь мучиться, мучиться до того самого момента, пока твой организм не перестанет сопротивляться. Ты мог бы помочь ему, но это будет нарушением правил.
Ваш уговор - никакого суицида.
И ты всё выполнишь в точности так.
Ты идёшь по коридору за своими конвоирами, а потом перед ними. И снова за. Никого не волнует, сколько человек ты уже убил, потому что фраза "на другой планете" заставит их не доверять ещё больше. Но сейчас ты бы покаялся, написал исповедь, попросив прощение за каждую смерть, в которой чувствуешь себя виноватым. Это странно - быть виновным в и чувствовать себя виноватым не одно и то же. Отец бы не понял, наверное, если бы ты сказал. Пожалуй, Лацитисам повезло, что они не видят тебя таким. В богов ты не веришь, видел одного, но и он не более чем машина, тупая, бездушная машина, способная просчитать вероятности, но не способная сделать что-то от души.
Потому что души у него нет.
Есть бесконечный космос, мириады вселенных и бесконечное число шансов. Томми решил попытать свой, бросил тебя, тридцатилетнего старика, пережившего столько смертей, что только один Артур, пожалуй, и может понять, каково тебе закрывать глаза по ночам, когда никто не увидит твои сны, сны, боль которых кажется слишком реальной.
Ты всё упустил, Дач. Ты слишком долго гнался за химерами.
И вот твоя миля.
И ты всё ещё надеешься, что она станет последней.
Тебя убивает это твоё одиночество. Во вселенной нет церкви, которая исполнила бы последние ритуалы над твоим умирающим телом. Ты точно знал, как хочешь умереть, когда будешь мальчишкой - в бою, взорваться на своём корабле, выполняя очередной манёвр, или протаранить противника. Что-нибудь очень яркое и безумно глупое. Что-нибудь, чтобы запомниться.
Ты был дураком, Дач. Таким же и остался, разве что думать стал больше.
Ты хочешь умереть, прижавшись губами к своему дому, к выжженному Шедару. Ты хочешь быть седым старцем, которому больше нечего искать в этой чертовой вселенной, не-че-го. Тогда ты бы вернулся, вернулся на Шедар и умер бы глядя в его бесконечное небо.
Но такого варианта в этой системе координат, увы, не предусмотрено.
Твою матрицу впервые сняли... когда это было? Ты уже и не помнишь. Но, добравшись до тридцати, решил пересохраниться. И вот тебе тридцать. Тридцать уже не одну Луну подряд. И кажется, что этот дар Бога не более чем насмешка над суетностью наших низменных желаний.
Только полный дурак может пожелать вечно жить с этой болью.
Сначала было проще. Тебе девятнадцать, и рядом с тобой самая обворожительная девушка в космосе. Лика Сейкер убьёт мужа как только они переступят порог спальни. Лика Сейкер будет делить свою постель со всеми мужчинами, что придутся ей по вкусу, но плакать будет на твоём. И кричать будет только твоё имя.
Только тебя её локаторы будут искать по всему космосу. Иногда, глядя в ночное небо, ты слышишь её тихое, знакомое до сердечных судорог "куда ты пропал, Кей? куда делся, чертов, Альтос?
А потом наступает утро, климатизаторы на Джиенахе барахлят, а певичка-булрати ревёт слишком надрывно, чтобы ты мог действительно насладиться её пением, но это уже не имеет никакого значения. Ты заходишь, чтобы купить оружие из запрещённых категорий, обновляешь броню и колешь бесконечные медикаменты. Когда твоя печень прикажет долго жить, ты откроешь глаза в одном из  центров аТана, улыбчивая девушка предложит тебе отдых в их комфортабельных номерах, завтрак и даже себя, если понравишься.
Но самое... самое важное - последние часы. Ты будешь чувствовать смерть, будешь упиваться ею и бояться, ка любое другое живое существо. Тебя будет трясти и лихорадить, и ты напьешься опять. В последний раз. В сотый и тысячный последний раз, который у тебя был.
Когда-нибудь Лика станет старше тебя, когда-нибудь она умрет, а у тебя просто в шеститысячный раз развалится печень, отомрет, откажется работать в прежнем режиме. И ты напьешься, сдохнешь в дешевом номере гостиницы на Джиенахе, а откроешь глаза в светлой зале. И может быть краем глаза уловишь знакомые черты, а потом они растворятся. Ты скажешь себе:
здравствуй Арти, не стоит меня избегать.
Но он будет. Будет сегодня, и завтра, и всегда.
Они всегда тебя придают. Чертов Кертис и его клоны, два обезумевших от страха перед смертью мальчика, твоих мальчика.
Куда тебя унесло, Томми?
Ты шагаешь в камеру, садишься на край своей койки и обводишь помещение взглядом. Простенько и слишком пусто. Настолько пусто, что ты почти завидуешь - в твоем сознании горят планеты, целые миры, вместе со всеми людьми и прочими живыми существами, что есть на них. Высокий темнокожий мужчина напротив смотрит на тебя, и силы есть на то, чтобы поднять руку, пошевелив кончиками пальцев в приветственном жесте. Его губа дрожит, как у маленького мальчика на похоронах любимой матери или преданного пса, потому что в детстве разницы между этими событиями почти нет.
Кей согласился бы быть псом. Отсутствие способности думать компенсирует почти все удовольствия, что он познал в этой своей человеческой жизни.

Большой мужчина, который, кажется, может просверлить в твоих зрачках две крошечные дырочки и заглянуть внутрь, выпотрошить то, что ты прячешь там, на дне, под костяными сводами скелета, защищающего твою хрупкую внутренность от излишне жестокого обращения и грубых проникновений.
Человек человеку волк, слышал о таком, Коффи?
Но в глазах Дача нет ничего звериного, как бы ни старался мужчина завести ручного волка - жестокость не его конёк. Справедливая расплата и выполнение приказов. Ни больше, ни меньше. Голос разума диктует свои законы и играет в свои игры, не оставляя тебе места в этом бесконечном переплетении тех или иных обстоятельств. Кею не достается права голоса, он словно ненужный элемент в этой извечной борьбе добра и зла внутри собственной черепной коробки. И однажды ты смиришься, Дач.
- Кто я такой? - твой голос звучит уверенно, твёрдо и... спокойно. Слишком спокойно для этого места. Потому что нет никакого страха перед близкой смертью. Есть жажда, жажда, которую нельзя утолить уже ничем. Ты хочешь быть мёртвым. И как можно скорее.
Пожалуйста.
Но в ожидании есть своя прелесть. Сейчас ты держишь эту чашу в ладони и готовишься испить её до дна.
- Я убийца, Джон, а ещё человек. Но именно в таком порядке, - смотришь на мужчину с равнодушным любопытством - у вас не так много времени, чтобы поговорить, чтобы приготовиться, чтобы очистить свои души перед смертью. Боится ли он, как другие, или жаждет, как и ты?
- Ты знаком со смертью, Джон? - ты видишь её. Видишь чёрное платье, подолом которого она укрывает тебя, каждый раз укрывает, а потом с шипением откидывает подол в сторону, потому что ты опять надрал смерти задницу, Дач. Ты почти бессмертен. Смирись. - Очень своеобразная дамочка, как думаешь?
Ты хочешь сказать - не бойся, Джон, я не потревожу твою реальность, я сяду на электрический стул и умру. Но это всё ложь. От первого и до последнего. Ты уже потревожил. Тем только, что оказался здесь. Тем, что смотришь сейчас на него, задаешь вопросы и отвечаешь. Ты уже слишком реальный. А ещё ты возрождаешься. Чёртов феникс. Но, если повезет, Джону не придется узнать об этом. Или... Хочется, чтобы вопросов и сомнений стало меньше, но не в твоих, вовсе не в твоих правилах лишать свой мозг такой нужной, такой притягательной дозы ни к чему не ведущих размышлений.
- Давно ты здесь, Джон? Извини, приятель, придется потесниться и продлить своё существование ещё на несколько дней. Таких, как я, отправляют на плаху вне очереди, - и это сущая правда, от тебя действительно очень хотят избавиться. Ты помеха, чуть более назойливая, чем заноза в заднице, но кого винить? Пути господни неисповедимы - не твоя вина, что в такой момент кому-то показалось необходимым закинуть тебя именно сюда.
Я готов вымаливать смерть, как нищий кусок хлеба.
Но никто не даст тебе её, Кей. Лишь ненадолго, чтобы не забывал о том, как чертовски плохо и трудно жить, чтобы распалить эту твою тоску по ней, в чёрном платье, с ядовитой улыбкой и нежной тонкой ножкой. Ты будешь жаждать её во сне даже здесь, Альтос. Асфиксия. Ты будешь хотеть её. Тебя возбуждает смерть, её запах, вкус, цвет, фактура. Ты хочешь её так, как ни один в мире мужчине не хочет ни одну в мире женщину. И дело даже не в пустоте, а в той яркой вспышке, что пролегает посередине. Ты жаждешь увидеть белый свет и много тепла ощутить каждой клеточкой, а потом...
Не дёргайтесь, мистер, всё в порядке, вы в центре воскрешения аТан, этот шум скоро пропадёт, постарайтесь пошевелить пальцами рук и ног.
- Славно, когда есть, с кем поговорить перед смертью, верно, Джон? - ты хочешь встать и размяться, но на это нет никаких сил. Зелёный пол слишком хорош, чтобы ходить по нему ногами, а от побоев трещат даже рёбра. Всё это не страшно. Скоро она обнимает тебя, поцелует в губы и укутает в саван своего подола, прошепчет тебе свою колыбельную. Очень скоро.
Ты сглатываешь нервно, быстро, как будто боишься пропустить что-то. Как будто боишься, что сойдёшь с ума, если она о тебе забудет. Нет, не забудет. Ни о тебе, ни о ком-либо другом.
У смерти свои правила игры в жизнь.