---

БИОГРАФИЯ:

«Is man no more than this? Consider him well.»
Каждый человек ищет симметрию. Осознавая или просто чувствуя. В вещах, в событиях или в людях. Все должно быть идеально сочетаемо. Глупость можно дополнить обширной фантазией, одиночество – раздутым эго, сказку – базированием на реальных событиях. Это выработано в инстинктах, прописано историей и не подлежит сомнению. Розалинд - одна из тех немногих, кто смог объяснить собственные внутренние порывы, совладать с ними и устремить в нужном направлении. Но не примененное знание есть боль и самое большое разочарование. Его нельзя ни дополнить, ни завершить. Оно зияет погрешностью в разуме, оно мучается и мучения его тянущиеся, мерзкие и бесконечные.

«В детстве мне снился такой сон. Я стою в комнате и смотрю на девочку, которая одновременно я и не я. И она стоит и смотрит на другую девочку, которая тоже одновременно я и не я. Мама решила, что мне приснился кошмар. А я поняла, что физика - мое призвание.»
10 августа 1890 года

Так появляется физика. Первые неумелые шаги Розалинд на пути к истине, абсолютному знанию, которое в состоянии объяснить все на свете. Даже описать ту девочку из сна десятками формул, комбинаций, заполнить пустое видение экспериментами и практикой. Исследовать ее, рассмотреть вдоль и поперек. И перестать видеть в ней человека. Такого же, каким является Розалинд. В ее понимании сделать это куда легче, чем позволить «другой Розалинд» и дальше терроризировать свои сны. Нет, она вовсе не считала девочку – давно сформировавшуюся в девушку, но так и оставшуюся в ее памяти рыжим лохматым дитем - кошмаром, но ее незримое присутствие в жизни ощущала каждой клеточкой тела. Она словно дышала ей в затылок каждый раз после своего очередного появления, превращалась в призрака и не желала уходить прочь. И это раздражало. Рыжая чертовка постоянно чего-то требовала, выжидала, нетерпеливо топала ногой и всем своим видом призывала к действию. Розалинд с трудом, но удавалось игнорировать мурашки, бегающие по коже после каждой подобной ночи, проведенной наедине со сновидениями. А на следующее утро ее ожидало нездоровое количество выпитого кофе, трясущиеся руки и желание, подначивающее мысли сосредоточиться исключительно на проблеме происхождения снов. И в какой-то момент это перестало быть проблемой, превращаясь в загадку. Розалинд видела девочку чаще, «другая Розалинд» требовала меньше, молча чего-то выжидая.
Если существует «другая Розалинд», значит, она была где-то рождена, она ходит по какой-то земле и дышит каким-то воздухом. Но не здесь, не в мире «настоящей Розалинд». В своем условном месте икс, зазеркалье, параллельной реальности. Но что же ей понадобилось тут? Ответ на этот вопрос Лютес не получила и по сей день. Она может лишь строить догадки, но они не подтвердятся наверняка. Когда Розалинд начала догадываться, было уже поздно что-либо спрашивать. Но девочка все же подтолкнула Лютес на создание основы для своей будущей деятельности. Должно быть, в этом и существовала миссия ее безмолвного присутствия. Розалинд умная девушка и сама разгадает собственные тайны. «Другая Розалинд» знала это. Наверное, потому что была идентична.
Так она открывает понятие «альтернативной реальности». Миры сцепляются воедино, между ними есть разрывы, а разрывы образуются на стыках – уязвимых местах всех возможных реальностей. Узнать их точное количество не представляется возможным, но убедиться в их существовании – вполне. Люди способны проникать в любые измерения, без вреда для самих себя. Вопрос лишь в том, чтобы найти разрыв, или же создать его. С наибольшей вероятностью, они могли открываться, как двери, нужно лишь подобрать к ним ключ. Нонсенс, позволяющий изменить мир в мельчайших деталях. Что-то граничащее на уровне научной фантастики. Но пока знание обладает лишь теоретической основой, вес и сила его равны нулю. Хотя открытие Розалинд заинтересовало многих и подняло большой резонанс, вызвавший усиленное внимание к ее персоне.
И даже этого знания, основывающегося на уровне рассуждений, достаточно. Достаточно для скучных конференций, научных работ и заготовки своих будущих книг, переплет которых будет гласить красочными буквами «Р. Лютес» до конца времен. Но знание от этого все равно не перестает пустовать. Ему некуда уйти, ему не для кого отдать себя. Оно тихонько ждет своей очереди. И, кажется, в какой-то момент ему надоело ждать. К Розалинд снова вернулось ощущение мерзких мурашек под кожей. И снова кто-то будто толкает ее в спину, подначивая и дразня. «Ты можешь сделать куда больше».

«Я остановила атом в воздухе. Мое изобретение коллеги назвали квантовой левитацией, но это вздор. Левитация - удел магов... Мой атом просто отказался падать. Если можно подвесить атом, то почему не сделать то же с яблоком? Или с целым городом?»
10 августа 1890 года

Розалинд разрабатывает поле, в котором атом может существовать, изменяя форму в произвольном порядке, без вреда для всего окружающего. При этом он может находиться в невесомости. Также атом приобретает возможность находиться между стыками, без труда проникая в «зеркальное» пространство. Поле получает скромное название «Поле Лютес».

«Поле Лютес окутало мой атом волнами света. Звучит знакомо, братец? Это потому что ты измерял тот же самый атом, только из соседнего мира. Мы сделали из Вселенной телеграф... Включаем и выключаем поле, как будто отстукиваем точку-тире. Это невероятно медленный процесс, зато теперь мы можем перешептываться сквозь стену...»
15 октября 1893 года

Когда атом трансформируется в различные формы, то оставляет после себя пучину ослепляющего света. Изначально оставшиеся очертания абсолютно неразличимы, но любой опытный физик увидит, что пространство немного исказилось. На этом моменте машина обычно угрожающе скрипит. Розалинд различает движения атома, даже если речь идет о миллиметрах. Свет давно не слепит, великодушно позволяя заниматься работой, никому не мешая. Ей нравится ощущать, что она способна контролировать вселенную, использовать ее составляющую в своих целях. Как далеко может зайти человек, обладающий такой возможностью? Безопасно ли это? Заслуживает ли этого Лютес? Она чувствует в этом закономерность, но не может объяснить ее. Не может объяснить до тех пор, пока атом не начинает отдавать белым светом куда более ярче обычного и менять свою форму в ответ.
Девочка из снов машет ей рукой. Машина отстукивает от пола, грозясь разойтись в истеричном плаче. Реальность искажается на несколько сантиметров. «Что-то идет не так». Розалинд мимолетно начинает опасаться за целостность своих экспериментов. Что делать, если атом ведет себя неправильно? Но затем, она замечает в его движениях некоторую закономерность.
Три точки. Три тире. Три точки.
Лютес различает сигнал второй раз. Различает и третий. И лишь на четвертый решается ответить. Две точки. Два тире. Две точки.
Так в ее жизни появляется Роберт.

Желание получить знание трансформируется в вопрос, вопрос в задачу, а задача в решение.
Поле Лютес обязано сработать и создать разрыв нужного масштаба. Оно просто обязано осуществить встречу с Робертом. Робертом, который Розалинд. С Розалинд, которая Роберт. Девочка из снов толкает ее в разрыв. Азбука Морзе отстукивает в голове. Шесть точек как сигнал «пора».
Она прекрасно знает что делать и взгляд ее не приобретает восхищенный блеск, когда она видит перед собой материю - прыгучую и нестабильную. Все ее внимание сосредоточено на происходящем. Нечто необычайно яркое образует Слезу. Это словно дверь, открывающаяся из любой точки вселенной, любого временного отрезка и состояния. Где-то там, далеко, в эту дверь стучится Роберт. Она знает что делает и знает что чувствует. Спокойствие. Умиротворенность. Приглушенные ноты восхищения. Она слишком долго шла к этому, чтобы сейчас разоряться на никому не нужные эмоции. Разрыв открывается и Розалинд видит размытые очертания, постепенно приобретающие ясность. Розалинд видит Роберта. Рыжие волосы и ярко-голубые глаза.
Так в ее жизни появляется симметрия.

«Леди Комсток уверена, что ребенок - результат внебрачной связи между мной и ее несравненным пророком. Я рассказала ей правду: ребенок возник из нашего изобретения. Но ей, похоже, проще поверить в свою выдумку.»
4 января 1895 года

Розалинд никогда не страшилась Комстока. Не боялась даже его Леди. Они не внушали опасений, ровно как и доверия. Скорее, ей было любопытно.
Когда Комсток перешагнул порог их квартиры, Лютес не вздрогнула, лишь молча направляясь на кухню за чаем. Она прекрасно понимала, что «пророк» предложит им работу. И прекрасно понимала, что у них нет выхода, кроме как согласится. У него есть то многое, что он может дать Лютесам. У Лютесов есть знания и возможность украсть девочку, которая должна была стать великим наследием. Леди Комсток безмолвно сходила с ума.
Розалинд не было до них дела. Все должно было быть так, как должно быть. Но Роберт переживал и долго колебался в своих решениях. Лютес чувствовала, насколько неправильными он считал свои поступки, но не могла – не хотела – указывать на этот факт. Она знала, что он осуществит должное, и важнее этого не было ничего.

«Пророк умирает. Из-за метастазов он быстро состарился. Почему этот Комсток разлагается, в то время как Комсток в другом мире жив и здоров? Если судьба записана в генетике, откуда берется разница? Из-за воздействия нашего изобретения? Нужно изучить этот вопрос.»
4 декабря 1907 года

Все чаще и чаще, она задумывалась над феноменом его величия, ведь люди поверили в него еще до того, как он начал «прорицать». По сути, он предлагал сделку на потрясающе неравных условиях, манящую пальцем своим исключительным идиотизмом. Следуй за ним – получи прощение за все грехи. Комсток зацепил людскую сущность за самое больное, и поступил гениально. Реальность Розалинд не кричала и не билась в истерике, но заходилась в молитвах и со слезами на глазах вымаливала прощение. Это очень жалкое зрелище. Но в этом было и есть нечто рационально правильное. Каждому человеку нужен свой правитель. Никто не сможет существовать в условиях абсолютной свободы.

«Что делает девочку особенной? Подозреваю, что дело не в ней самой, а в том, чего ей не хватает. Там, откуда мы ее забрали, остается малая ее часть. Похоже, Вселенная не любит, когда одно блюдо смешивают с другим.»
5 сентября 1909 года

Все сводилось к простейшему. Сложение игрек и икс, создание несуществующей аксиомы. Нужно было лишь заставить поверить в нее остальных. Для ученого здесь нет ничего сложного. А вот для Роберта это сделка с совестью. Розалинд же была не в силах разрушить существующий порядок вещей, да и, объективно признавая, не желала этого делать. С девочкой или без, этот город, да и вся реальность, сгорит до основания, погрязнув в собственной войне. Здесь дело даже не в спасении заблудших душ, а в рациональности совершаемого. Легче закопать их души поглубже, дабы те не заражали своими анти-ценностями остальных.
Комсток заставил Роберта предложить ДеВитту обмен – Анна на погашение всех его долгов. Дочь в обмен на деньги. Розалинд попросила Роберта забрать девочку. Так или иначе, они говорили одинаковыми словами и знали, что предначертанного не изменить. Заменить реальность и сказать, что так и было. Словно невинные дети, открывшие свои рождественские подарки до наступления нужного времени. Что может быть проще, брат?
В ту ночь – ночь похищения - Лютес молчала, холодным взглядом цепляясь за шевелящий ручками сверток, который судорожно прижимал к себе брат. И они оба знали, на что обрекают бедное дитя, но иногда самое худшее становится лучшим решением проблемы.

«Наше изобретение показало, что девочка станет той искрой, которая спалит мир. Брат говорит, что нужно обратить все вспять. Но время - океан, а не река. Зачем гнать волну, если она все равно сойдет на нет?»
3 сентября 1909 года

Девочка должна стать спасением для всех. Пророк должен получить свое продолжение, пусть и не в единой крови, но девочка была, несомненно, достойна того, чтобы занять его место. Рано или поздно. Потерями и жертвами. Розалинд чувствовала в ней что-то большее, но не могла объяснить, что именно. Частицы ее сознания, оставленные то в одной, то в другой реальности, стремились соединиться воедино с невероятной силой. «Мизинец остался дома.» Ее разум сиял гораздо ярче всех остальных. Держать ее в позолоченной клетке казалось ужаснейшим преступлением. Но Розалинд не могла отступиться от своих убеждений. Она смотрела на то, как Роберт нянчится с ней. Роберт смотрел на то, как Розалинд осматривает ее холодным взглядом. С ней или без нее мир обречен. 
Все цельное должно быть разрушено. В этом есть определенный баланс.

Четыре года. Невероятно быстро пролетевшие четыре года. Лютес подняли город в небеса. Лютес дали шанс на существование изобретениям, которые по своему замыслу граничили с научной фантастикой. В целом, эти четыре года были похожи на необычайно красивый рассвет. Розалинд упивалась ими, изредка отвлекаясь лишь на пререкания Комстока. Он до сих пор жаждал пророчеств, хотя Лютес уверили его в том, что их изобретение, ни одно из них, не предсказывает будущее, сродни гадалке. Оно рассчитывает вероятность. Для поддержания статуса величественного правителя ему достаточно было лишь зачитать эффектную речь.
Реальность перестала быть стабильной. Изменения столь сильно пошатнули ее, что Лютес кожей чувствовали неладное. Никто из них не был спокоен и хоть сколько то удовлетворен проделанной работой. Розалинд чувствовала вину своего брата. Роберт чувствовал хладнокровие своей сестры. Они молчали. Они все прекрасно понимали, а от того делалось еще хуже. В «Лаборатории Лютес» чаще всего царила мертвая тишина, но волнение и трепет перед будущим цеплялось за их сознание своими маленькими липкими лапками. Девочка из снов вопила: «Сделай что-нибудь!» Они понимали – эксперименты затянулись, и когда-нибудь случится резонанс.

Разрывы дают возможность заглядывать чуть дальше настоящего. Позволяют видеть немногим больше, чем есть на самом деле. И как же бредовы противоположные утверждения – ничего общего с магией и фокусами. Это факты, реально происходящие/произошедшие события, которые человек может видеть собственными глазами. При создании нужных условий человек способен исследовать любую из реальностей, необходимо лишь задать правильное направление, устремить свои мысль чуть дальше, чуть глубже. Человек может воздействовать на любую из реальностей. Но тут же встает вопрос: стоит ли оно того? Дай всем людям подобную возможность и Вселенная разлетится на сотни маленьких деталей. Ведь каждый из них кинется исправлять свои ошибки, чтобы завершить жизнь красивыми кадрами на фоне заката. Каждый мечтает о сказке.
Розалинд знала, что если ошибка совершена, то ничего уже не изменить. Можно лишь учесть вероятности ее дальнейшего не свершения. Искупления для грешников не существует. Самое великое наказание – их собственная совесть. Обращаться с молитвами не к кому. А если и есть к кому – без толку. Бесплодное божество с похищенной девочкой на руках не смоет никакое злодеяние.

У Розалинд и Роберта получилось увидеть будущее. Плоды их работы не канули в лету. Слеза раскрылась достаточно ярко и широко, позволяя Лютес беспрепятственно находиться между реально существующим и тем, чему придется существовать через десятилетия.
Горящий Нью-Йорк не производил столь ужасающего впечатления, какое должен был произвести изначально. Розалинд смотрела на разрушающиеся дома, слышала крики людей, но не чувствовала ничего из того арсенала приписанных в подобных ситуациях эмоций. Все было так, как должно было быть. Должно быть разрушено, растоптано, потеряно. И даже главенство Анны в Колумбии не страшило, не вызывало приступа вины и ответственности. Это ее симметрия.
Смерть затмевает сознание, подчиняя собственному ужасу. Розалинд чувствует ее у самой подошвы своих туфель, сторонится, но не впадает в ступор. Смерть лишь завершение круга. А круг никогда не прервется, пока на земле существуют подобные Комстоку. Грохот, визг, лязг чего-то металлического, сдавленные крики и алая лужица крови, растекающаяся неподалеку от Лютес. Достаточно собирательный образ войны на одном квадратном метре. Розалинд смиренно сжимает пальцы рук в кулаки и старается сторониться запаха смрада и сожженной плоти. Если им пропитается одежда, то ее придется сжечь. Она закрывает глаза и слышит, как звуки постепенно утихают. Ее рука ложится на плечо брата, успокаивая, но Розалинд не понимает, не разделяет его ужаса. Тем не менее, тишины вполне достаточно, чтобы прийти в себя. Чтобы избавить их от обязанности говорить что-либо.

«Брат поставил ультиматум... Если мы не отошлем девочку назад, откуда взяли, он и я расстанемся. Там, где он видит пустую страницу, я вижу Короля Лира. Но он мой брат, и я сделаю, что должно, пусть даже все это плохо кончится».
16 октября 1909 года

Они не толкали Элизабет на этот шаг. Они никак не причастны к ее будущему. Они просто сделали то, что должны. Они готовили ее, все это время. И как знать, в праве ли они решать, что будет лучше для мира. Для этой девочки. «Почему он не в состоянии понять?» Роберт мучился, то ли от чувства вины, то ли от излишней ответственности. Он просил вернуть девчонку туда, где все началось. Он требовал. Он поставил условие. То единственное, против которого Розалинд не смогла пойти.  Роберт наивно полагал, что в состоянии все исправить.

«Комсток сломал наше изобретение, однако мы не умерли. Теория: мы рассеяны по пространству вероятности. Но мой брат рядом со мной, и потому я спокойна. А вот он - нет. Это дело с девочкой осталось незавершенным. Но, возможно, есть человек, который довершит начатое.»
1 ноября 1909 года

За любым действием следует его итог. Чаще всего люди воспринимают его, как наказание. Но это лишь потому, что их поступки глупы и не обоснованы. Потому что, как правило, куда легче исходить из эмоциональной составляющей, оправдывая ею все на свете.

Машина, создающая Слезы, сломана. Разрывы похоронены вместе с идеями Лютесов. Лютесы похоронены где-то далеко. Истинно, пожалуй, лишь в людских разговорах и официальных бумагах. Это было их итогом. И, в какой-то степени, наказанием. Финк стал их палачом, Комсток – судьей. Но, так или иначе, ни один, ни другой ушли под землю, погребенные собственными намерениями.
Поле искажается, работая на износ. В критических ситуациях оно способно создать до сотни копий самого себя. Атомы сталкиваются, образуя мельчайшие разрывы. Это похоже на сумасшедший танец скорости и света. Тот, кто догадался уничтожить машину, заслуживает премию самого величайшего дурака во всех существующих измерениях. «И это… наша смерть?»
Все, что можно сделать самостоятельно - попытаться устоять на ногах. Розалинд не чувствует ничего, кроме тонкой струйки крови, пересекающей ямочку над губой и капающей на бежевый пиджак. Комсток решил убить их так, чтобы от них не осталось ни следа. Но не догадался, что таким образом лишь дарит им вечную жизнь. У Розалинд закладывает уши. Девочка машет рукой. Лязг цепей. Азбука Морзе. Феерия должна закончиться через несколько секунд. А после этого их ждет пустота. Ее называют вечностью. «Мы справились?»

То место, куда они держали путь, было таинственным, дождливым и темным. Лютес закрывала глаза, вслушиваясь в стук капель, бьющихся о водную гладь. За ее спиной сидел Букер ДеВитт. Розалинд и Роберт сидели друг напротив друга и были мертвы. Официально мертвы. В этом состоял самый насмешливый и злой каламбур их жизни. Очень необычной жизни. Она не хотела жертвовать собой ради призрачного шанса изменить происходящее. К тому же, реальности все труднее поддавались изменениям, словно стирая все больше и больше воспоминаний, делая беспомощными и немощными не только пророков. Защитная реакция? Что-то, чего Лютесы не учли? Память самая обманчивая вещь в мире. И Лютес все чаще боялась того, что в один день просто позабудет, что случилось задолго до. «Какого цвета пиджак Комстока?»
Будь то проклятье или дар судьбы, при любых значениях, эти события складывались в то, что ее брат был прав. Девочку нужно было спасти, вернуть из неправильного в правильное – или наоборот. Показать истинную –ложную - дорогу.
Монета снова ляжет орлом вверх.

Реальности складывались одна на другую. Карточный домик, готовый разрушиться под внезапным удивленным вздохом. Колумбия, готовая кусками почвы осыпаться вниз и похоронить все труды Лютес, как когда-то похоронила их самих.
Розалинд наблюдала за мучениями брата, за его попытками изменить то, что когда-нибудь все равно впадет в состояние хаоса. Но помогала. Молчаливо и нарочито сосредоточенно. В конце концов, у них была свобода. Очень много свободы. И зарыв последний кусок земли в собственные могилы, они не принадлежали ничему, никогда.

Симметрия есть поиск чего-то единственно верного. Пальцы Розалинд скользят по клавишам пианино. Ее пальцы сжимают подол длинной юбки, кромка которой испачкались в грязи. Ее взгляд пронзает Букера, когда тот не узнает Роберта. Ее взгляд смотрит на выгравированное в мраморной плите «Лютес». Ее взгляд спокойно наблюдает за страхом, вспыхивающим в глазах Элизабет. Наблюдает за тем, как в приступах агонии задыхается Чэнь Линь. Розалинд уже не нужно следить за событиями, чтобы понять, что все происходит по дуновению одного единственного события. Один карточный долг. Один маяк. Одна девушка. Отец. Тот, кто никогда им не станет. Они все ищут свою недостающую часть.
Они все наблюдают за тем, как монета падает решкой вниз.
Счастливый конец. Нити, что связывали реальность одну и вторую, вторую и третью, рвутся под напором падающей механической птицы. Лютес слышит крики «народников». Лютес слышит тихие всхлипы Элизабет. Лютес слышит, как булькает вода, растворяясь в предсмертном хрипе Букера и понимает, насколько противна смерть. Но лишь смерть является завершением всего. Смерть отпускает грехи. Смерть освобождает память. Смерть делает одну из реальностей чуть просторнее. Элизабет исчезает одна за другой.
Но Лютес не исчезнут никогда. Они появляются там, где нужно. Там, где захотят быть.
Они – Розалинд.
Они – Роберт.
Они вечны. Со своим общим наказанием. Со своей скукой. Со своей найденной симметрией.

ХАРАКТЕР:

«We have seen the best of our time: machinations, hollowness, treachery, and all ruinous disorders, follow us disquietly to our graves.»
О характере Розалинд трудно судить объективно. Она не относится – не желается относиться - ни к одной из каст типичных героев: ни отрицательных, ни положительных. Не герой и не враг; не предатель и не друг. В ее представлении все те качества, что люди номинально присуждают себе подобным – не более, чем парадные позолоченные рамы, за сбитыми уголками которых скрыты изорванные фотографии. Лица с чернильными пятнами вместо глаз, вместо души, вместо улыбок. Быть с ними наравне - все равно, что самоубийство. Добровольное приношение себя в жертву условностям. И тут уже не разбери что Розалинд начала лелеять в себе раньше: привычку осознанного дистанцирования, которая создала идеализированный образ сдержанной, чопорной леди, или же эта система начала запускать свои механизмы в обратном порядке. Ясно лишь то, что шестеренки всегда должны работать слаженно и не дай бог одна из них замедлит ход - Лютес выкраивала свой образ настолько кропотливо и беззаветно, что из создателя сделалась собственным творением. В ее глазах нет ничего темного, зато есть равнодушие - серое, как камень, как самые тяжелые тучи на пасмурном небе. Ее душа давно смирилась с необходимость собственной жестокости, выдержанной и грациозной, а от того, пожалуй, самой зверской в человеческом понимании.
Окружающие, однако, не столь бесполезны в восприятии Лютес, как может показаться на первый взгляд: глухая к чужим мнениям и проблемам Розалинд, тем не менее, находит много интересного и занимательного в поступках и желаниях людей. Она любит изучать, рассматривать, наблюдать – словно достает свою огромную воображаемую лупу и поджигает донышко стеклянного муравейника. А как же тут не проникнутся нежнейшими чувствами к этим замечательным созданиям, что так открыто и самозабвенно копаются в своих террариумах? 
У каждого человека он свой, этот самый террариум. Существует подобно любимой сказочной вселенной - пустые облачка из фантазий, куда временами приятно заглянуть и понежится в лучах солнца или в свете яркой луны, оставаясь при этом под куполом нерушимого одиночества. Для Лютес такой волшебной страной и по сей день является физика. Она любит ее с самого детства, отдаваясь в сердце самой преданной и крепкой привязанностью. Она любит ее с тех самых пор, когда не имела ни малейшего представления о формулах, трактовках, теориях и парадигмах; пыталась «заглянуть» внутрь чужих экспериментов детскими глазами и видела там лишь чудеса. И даже со временем чудеса не перестали существовать, лишь незначительно изменились, стали логически оправданными, от чего в представлении Розалинд сделались еще более очаровательными. И не было мира более прекрасного, чем переплеты книг, запах мела и отрешенная усталость – результаты бесконечных работ, их маленькие плоды в переплетении слов и непонятных незаинтересованной персоне формулировок.
Именно из таких переплетений незаметного и, вероятнее всего, скучного, строилось понимание Розалинд. Понимание выливалось в поступки, а поступки превращались в устоявшиеся привычки. Она научилась рассматривать события, исходя из незаинтересованной, научной точки зрения. Это кажется притягательно легким, потому что осознаваемо. Разумнее подкрепить все имеющиеся догадки подтвержденными аксиомами, нежели строить теории, основываясь лишь на чем-то несуществующем. Однако, фатализм и желание видеть нечто большее, чем есть на самом деле, все чаще и чаще возвращают ее к самому базовому разуму – интуиции. Та подводит редко, но играет с разумом Розалинд злую шутку, запутывая и любуясь тем, как Лютес пытается найти то самое, единое верное решение, прибегая то к одной, то к другой крайности.
А крайности удел слабых и неустойчивых. Слишком шатких сознанием, чтобы не суметь поддаться искушению ложных надежд и печали ложных разочарований. Розалинд любительница играть словами, поступками и собственными воспоминаниями. И самая любимая часть игры – подкинуть что-то не то, выбивающееся из системы, настолько ярко и недвусмысленно, что запутывает еще больше. Говорят, людская память – самая обманчивая вещь на свете. Лютес прекрасно знает это, но каждый раз, когда девочка из снов машет ей рукой, готова кинуться к ней, запутываясь в собственном разуме будто в паутине. И пока эти сны не покинули ее, Розалинд будет усиленно делать вид, что лидирует в этом соревновании подмены истинно существующего.
Но, даже для создания видимости первенства, ей приходится раз за разом идти на новые сделки с самой собой. И падкость на авантюры может казаться вполне себе оправданной, если бы не желание рассчитать каждый шаг наперед, которое резким движением обрезает крылья в самом начале полета за неизведанным. Розалинд очень хороший стратег, когда не начинает путаться в собственных рассуждениях. До этого момента она спокойно может рассчитать исход любого события, предсказать его от и до. А ее врожденное хладнокровие выскажет это в холодных фактах, ставя перед стеной из действительности – либо так, либо по-другому и никак иначе. Именно благодаря этому умению собственные ошибки воспринимает довольно болезненно, но выразительно молча. Лютес не умеет жалеть себя. Лютес не умеет жалеть никого.
В целом, Розалинд – человек дела. Доверьте ей любую задачу и она будет беречь ее, медленно, но методично и аккуратно выполнять свои обязанности. Только в дополнение она обязательно потребует тишину. Всем сердцем презирает суету и излишнюю торопливость, будучи уверена в том, что время подвластно человеку, нужно лишь научиться пользоваться им, исходя исключительно из своих интересов. Видит жизнь как пластичную материю, из которой можно создать любую форму, если приложить к этому львиную долю усилий и терпения. Но знает, что заигрываться с этим опасно. Жизнь слишком тонко организованная система, чтобы внедряться в нее без причины.
Потому что есть грань, за которую страшно заходить. И Розалинд знает, что если вдруг зайдет, то потеряется там. Во времени и пространстве. В переплетениях и стыках, столкнется с миллионом версий самой себя и не сможет убежать от них. Не сможет убежать, даже если те будут просто стоять и приветственно махать руками. И по сей день ей легче изучать реальность, незаметно меняя ее для остальных и себя, чем понять, что та может вдруг остановиться или же, наоборот, стремительно начать свой бег. Пока она еще отдана под исследования Лютес, пока она не отвергла ее.
Нет мира там, где нет человека. Самого себя. Точно так же, как не существует действительно закаленного характера без уступок и изъянов. И чем дальше Розалинд убегает от людских заблуждений, тем ближе те подкрадываются к ней. Все это слишком диковинный и сложный танец, чтобы успеть уследить за ним. Реальность заменяет другую реальность. Лица не меняются, меняется лишь рамка вокруг них. Чернильные пятна и слишком яркие радужки глаз. Розалинд видела действительно слишком много. И поняла лишь самую крупицу – никогда не причиняй боль самому себе.

ОСТАЛЬНОЕ:

Розалинд прекрасно играет на пианино, любит мед и грецкие орехи. Школьные доски, запах мела и акварельных красок, кофе без сахара, телескопы и подушку на лице, когда спит. Не любит, когда ей смотрят в глаза и на руки. Говорит редко, но отрывисто, короткими предложениями. Редко начинает диалог первой.
Розалинд везде и нигде. Жива и мертва. И до сих пор неизвестно, пожалуй, даже ей самой, что превалирует на чаше весов. Она вольна путешествовать в какие угодно реальности, но не вольна менять их. Должно быть, Комсток не простил ей грехи, решив даровать такую свободу. Должно быть, это очень злая шутка.

---

skype: snow_dancer

ICQ: ...