Серебряная маска ударилась, будучи сброшенной с лица уже хлёстким движением руки, об пол, аккурат следом за падающим телом. Легко он наступил на тонкое и узкое, как лезвие бастарда, запястье ученицы — её бледные пальцы безвольно разжались, и по зале пролетело эхо звона ударившегося оземь металла, расколовшегося от нескольких верных ударов двуручного меча на три крупные части. Почти тут же Саурон поддёрнул его носком сапога — и рукоятка не особо удобно легла в ладонь. Соблюдая священную тишину, майа критически осматривал то, что вышло из-под чужого молота, и не мог, как то говорится в энгварском простонародье весьма метко, переплеваться. Гарда, выполненная в форме крыльев сокола — искусно, но при внимательном рассмотрении вкривь и вкось, чего не заметит даже эльфийский взор, и до противного непрактично; серебро… Серебро. Сразу видно, кто здесь принцесса.
Тонка ивовая ветвь, да не переломишь? Вполне очевидно, что произойдёт дальше, но ослеплённый гневом майа не думал о последствиях; лишь кривая усмешка обезобразила его лицо, больше похожее на омерзительно спокойную въевшуюся маску до этого момента.
Этот откровенно паршивый со всех сторон бастард мгновенно запылал в его руках, раскалился до немыслимой температуры, от которой и расплавился, стекая по рукам и сжигая всё, чего жадно касалось, нещадно. Несколько тяжёлых, опаляюще болезненных капель упало и на придавленную к полу Алленари. Недостойно Его ученице носить оружие чужой, неискусной ковки! Она создаст его сама, пускай и никогда не держала в руках инструментов: когда это необоснованное рвение, из-за которого и свалилась на голову Проклятая из-за того же самого самодурства, Саурона что-то останавливало? Если он сказал, что так будет, то так и будет, даже когда из всех дев, чей лик когда-либо являлся в Арде, искуснейшая работа с камнем и металлом к лицу только лишь одной Нерданель.
— И что только за косорукий фирима выковал в пламени кузницы сей… меч? — усмехнулся Саурон, едва удерживаясь от желания скривить губы в презрительной улыбке, как то делали бедные смертные дети. Он всегда с особой ненавистью относился к любому извращению над кузнечным дело. — Я бы похвалил тебя за очередное… достижение в фехтовании, но это… — и сказано так, что не понять, о чём речь: не то о мече, не то он переключился уже на критику талантов Оспы, — ужасно. Отвратительно. Никуда не годится! Сколько ты продержишься против эльфа, несчастное, глупое дитя! Тебя пронзят насквозь столь стремительно, что ты даже не заметишь рокового взмаха стали клинка! О чём ты думаешь? Наивно полагаешь, как твой предшественник, — по словам самого Тёмного майа, все, все без исключения его ученики, бывшие хоть когда-то на его воспитании, покинули пределы Арды давным-давно, — что враги будут милосердны и сердобольны, как я во время твоих провальных тренировок, не желающий уничтожать ещё одно сомнительной ценности живое существо? Стоит ли мне убить тебя ещё один раз, чтобы ты поняла!..
Извращённая злоба сжирала заживо, не оставляя живого места.
Его глаза полыхали безумным пламенем, кожа снова пошла огненными трещинами, а воздух точно раскалился добела, когда он замахнулся со всей ударившей в голову дури, когда воздух засвистел, когда лезвие наметило острый, хищный путь прямиком к шее и когда резко фламберг затормозил в каком-то миллиметре от украшенного шрамами лица ученицы. Подобное волне лезвие дрожало и морозно холодило кожу Алленари, когда касалось не то случайно, не то преднамеренно: дрожали его руки от пустой, но такой живой, осязаемой злости, искажавшей это место. Саурон разгневан, причём настолько, что готов разворотить весь мир прямо сейчас, не задумываясь ни на миг единый о последствиях. Плотно стискивая челюсти и едва ли не ломая от бьющего каждый миг, каждый миг перекроившего, помутнившего сознание напряжения зубы, он сгорал заживо в отчаянно ярости: все ожидания с треском проваливались, Владыка ненавидел Оспу за слабость и себя за допущенные ошибки.
В этот момент он так искренне, насколько только способен проявлять искренность, ненавидел их обоих, до слепого воющего отчаяния. В этот момент он готов уничтожить её, разорвать своими же руками, медленно и смакуя каждый нежно оторванный кусок кожи вместе с мясом. Будь он ничтожным человеком, он бы ощутил, как затекли от столь крепкого сжатия рукоятки тяжёлого меча пальцы, он бы ощутил, какая крупная дрожь дёргала его тело, но Тёмный Владыка не видел этого, потому что не хотел видеть, и попробуй Алленари сейчас допусти одну жалкую мысль об этом, немедленно поплатилась бы. «Вставай, живо, — мысленно, требовательно бросил, не утруждаясь произносить сейчас хоть что-то вслух и грубо расшибая все мысленные преграды, что помогал возводить, Саурон, разворачиваясь спиной к ученице, — и иди за мной, энгва».
Его раздражение не знало никаких мыслимых и немыслимых пределов, когда он схватил женщину за руку и потащил за собой, в кузницы, где, толкнув перед собой, продолжил низким, почти рычащим тоном:
— Ты выкуешь себе новый меч, — спустя шесть слов тон заледенел, и не осталось ни нарочного следа от прежней непозволительной вспышки эмоций.
А заодно Саурон покажет, каким ещё бывает осанвэ, как ещё им можно пользоваться, и чего добиваться в результате, — отличным способом обучения и крайне своеобразного наказания нерадивого при нарочно грубом, жёстком отношении, когда мысленный обмен сравним с психологической пыткой, когда мысленный обмен сравним с выворачиванием фэа наизнанку. Исказить можно всё, даже самое обыденное и привычное — без промедления майа назвал бы это одним из главных уроков начала новой жизни на далёком севере Средиземья.

Отредактировано Sauron (2014-04-23 18:42:35)