Стоило ли говорить, что бурные шестидесятые так влияли на Аида?! Героин, алкоголь, шлюхи, дорогие рестораны и закрытые клуб, куда пускали лишь по специальным пропускам… Мужчина позволял себе отрываться по полной программе, а на утро просыпаясь в номере отеле или в квартире проститутки, вспоминал очень усердно события прошедшей ночи. Чего он добивался таким образом от жизни – оставалось неясно даже для самого грека, но чем же еще оставалось себя развлечь, если жизнь так бесконечна в этом потоке вечно меняющихся лиц и обликов, но не мира, начинавшего прогнивать под слоем всего этого прогресса?!  Кроноса дери, временами мужчина желал оказываться на Олимпе и наблюдать за жизнью смертных оттуда, нежели жить среди подобной швали, что попадалась ему в гетто или же в высших кругах.
Мотаясь с наполовину опустошенной бутылкой вискаря по окраинам очередного города, жившего по ночам по своим законам, Плутона мотало от безысходности и осознания, что живет-то он очередное столетие, и это было хуже смерти от молнии Зевса. Если бы ему дали выбор тогда, показав при этом в кого посмеет превратиться столько веков спустя, то прошлый Аид посмеялся бы, заверив, что такого с ним не произойдет. Ан нет, результат был явно налицо, душу терзали тоска и отчаяние, злость и гнев. Что он мог с собой сделать?! Сидя на краю моста, грек думал, смог ли бы он утопиться или же превратиться в лепешку, спрыгнув с крыши одного из небоскребов. Но это не было возможным, ведь рано или поздно бессмертный приходил в себя в морге или же в другом злополучном месте.
Возможностей не было, как и вариантов их осуществления, потому что каждый раз Дит приходил к весьма неутешительному для себя выводу: бог не сможет умереть от того, что могло бы принести смерть людям. И так начался круговорот бога в самых низших слоях общества: проститутки, воры, грабители… Приходилось иногда красть у прохожих кошельки и прочие ценности, дабы было чем расплатиться позже вечером. А места своего пребывания Плутон предпочитал не самые роскошные: начиная от дешевого мотеля, где тараканы на кухне номера испуганно разбегались в свои укромные убежища, стоило только нажать на выключатель, и проеденные молью матрасы, и заканчивая подворотнями, где иногда находишь свое бренное тело у мусорки, а рядом пригрелся либо кот, либо бомж.
Это утро считалось весьма удачным: приличный по рамкам его временных финансов номер, мягкая кровать, вид на деловой центр города и даже работающее радио. Грек даже улыбнулся, поворачиваясь на другой бок и обнимая как можно крепче опустошенную бутылку абсента, правда… Ощущение, что старший сын Кроноса был в помещении не один, возникло, стоило лишь взглянуть в окно. Казалось, что это все чужое и не свое, словно место его не здесь, а в каком-то старом особняке, более-менее подходящим для частной школы и… Черт возьми! – вскочив, мужчина кинулся в ванную, рассматривая вскоре себя в зеркало.
Перед ним кто-то чужой: мужчина зрелых лет с грязными ссальными волосами, которые не бывали под ножницами парикмахера уже полгода, разбитый нос, где на переносице красуется почерневший от засохшей крови пластырь, покрасневшие глаза с черными под ними кругами, и ссадина на нижней губе. Одежда оставляла желать лучшего: разорванная в некоторых местах рубашка и помятые черные брюки. Дит даже приблизил свое лицо поближе к зеркалу, словно вопрошая снова и снова: был ли перед ним он или не он?!
Но здесь кто-то еще. Кто-то более молодой и желающий вырваться из этого плешивого и ненавистного тела, ну или по крайней мере привести его в порядок, чего так не хотелось первому обладателю. Проводя по зеркалу левой рукой, правой Аид щупает свое лицо, поврежденный нос, при этом произнеся «ауч», а затем и подбородок. Зачем он здесь, что он здесь забыл и каким образом вообще дошел до такого?! Помотав головой, грек снова пытается обуздать внезапно нахлынувший поток мыслей, полных удивления и искреннего шока, пока наконец…
Кто ты, - нет, Орк даже не осмелился спросить это вслух. Владыка понимал, что только одного мысленного обращения к другому в его теле было достаточно, нежели говорить сам с собой, ибо это могло вызвать кучу вопросов у соседей или же консьержа, либо посапывавшие, либо потихоньку начинавшие просыпаться, как и весь город, который скоро устремится по своим делам и начнет жить заново такой обыденной и такой непримечательной ежедневной жизнью делового огромного мегаполиса.