В моём сознании Маунт-Мэссив остался навсегда. Бесконечные полутёмные коридоры, стены в которых забрызганы кровью. Комнаты с тускло мерцающими мониторами, на экранах которых – сплошные помехи. Искорёженные тела на полу. Возможно, Билли перенёс всё это внутрь меня вместе с собой. И я прекрасно знал, что от этого уже никуда не деться, не сбежать и не спрятаться, потому что оно цепко устроилось где-то в черепной коробке, царапало своими маленькими острыми коготками, принося каждый день неимоверные страдания. Я думал, что спасся. Но на самом деле я проиграл ещё тогда, когда только подъезжал к массивному кованому забору, огораживающему территорию психиатрической лечебницы. Почему я не развернулся тогда и не уехал прочь, как только увидел мрачное тёмное здание, в котором явно не могло произойти ничего хорошего? Наверное, жажда сенсаций действительно вскружила мне голову, и я не мог всерьёз поверить, что со  мной случится что-то плохое, ведь жизнь – это не дешёвый фильм ужасов, снятый из расчёта лишь получить побольше денег в прокате. Один из тех, где главные герои глупы, а героини больше похожи на загримированных проституток, не обладающих абсолютно никаким актёрским талантом. Нет, жизнь – это что-то намного более ироничное и мрачное, жестоко наказывающее за любую совершённую ошибку. И мне следовало смириться с тем фактом, что Майлза Апшера, известного журналиста, больше не существовало.
И всё то, что я называл про себя «инцидентами», лишь подтверждало это. Их окровавленные лица и невидящие глаза. Я не мог запомнить их всех, но они приходили, упорно продолжали приходить ко мне по ночам, когда я ненадолго забывался в очередном кошмаре, навеянном слишком большим количеством выпитого алкоголя. Я мог лишь извиняться раз за разом перед ними, но разве кому-то это уже было нужно? Я не мог вернуть им жизни, а значит, был бесполезен, полностью и окончательно. Изломанный, с болезненно агонизирующей психикой, я ненавидел сам себя и медленно тонул в этом чувстве, научившись даже получать от этого какое-то мазохисткое удовольствие. Разве могло быть что-то ничтожнее? Вряд ли. Любой выход на улицу заканчивался трагедией – Билли опекал своего носителя бережно, поддерживал моё настроение многочисленными кровавыми жертвами, с радостью складывая трупы у моих ног в сложные узоры, которые, возможно, что-то и значили. А потом они снова приходили ко мне. И сводили меня с ума всё больше и больше. То спасение, которое я находил в алкоголе, казалось всё более призрачным и иллюзорным, и однажды оно рухнет, как карточный домик, пока стены психиатрической клиники Маунт-Мэссив в моём сознании станут ещё крепче и выше. Ещё неприступнее. Огораживая тот хаос внутри. Если бы я только мог, я бы спалил это чёртово здание дотла. Вместе с собой, как когда-то – отец Мартин. Но разве я мог?
От абсолютной невозможности общаться хоть с кем-нибудь, я начал разговаривать сам с собой. С той огромной тёмной тенью на стене, которую иногда можно было увидеть, если слегка расфокусировать взгляд. Билли никогда не отвечал, Билли нравилось только убивать и крепнуть на чужих страданиях. Билли совсем забыл, что и сам когда-то был человеком. И я ничем не мог ему помочь, исправить хоть что-то, оставалось лишь надеяться – очень смутно и глупо – что он найдёт себе когда-нибудь нового носителя, оставит меня в покое. Но это было невозможно. Только человек, прошедший через немыслимые страдания психически и физически, мог подойти для вальридера, и, увы, что-то я не замечал особых кандидатур. Да и вряд ли кто-нибудь додумался бы полезть в Маунт-Мэссив после меня. Или до меня. Хотя кто-то же отправил мне письмо по электронной почте…
Из смутного круговорота кошмаров меня выдернули, как ни странно, новостные каналы, которые я тупо перещёлкивал, смутно надеясь зацепиться хоть за что-нибудь. Бутылка дешёвого бурбона (редкостная дрянь, кстати, ей бы только людей травить), выпала у меня из рук, когда я услышал такие знакомые слова, что терзали меня изо дня в день, выжимая то последнее, что ещё оставалось. Громкий скандал. Разоблачение корпорации «Меркоф». Страшные события в Маунт-Мэссив. В голосах репортёров слышалось сомнение – верить ли тому источнику, что предоставил информацию? Впрочем, всё это вскоре сменилось не менее шокирующими кадрами. Знакомые коридоры, комнаты, кровавый беспредел, учинённый там когда-то, лаборатории, в которых проводились явно нечеловеческие опыты. И я видел, как недоверие постепенно сменялось ужасом и шоком. Чёрт подери. Это был тот самый скандал, который я когда-то так надеялся раздуть. На котором я когда-то хотел нажиться. Которым я хотел управлять. А он вывернулся из моих рук, как дрянной скользкий угорь, и уплыл к… Я чуть прищуриваюсь, старательно читая имя на пыльном экране телевизора. Уплыл к Вэйлону Парку. Смутно знакомо, или мне просто кажется? Возможно, очередная алкогольная галлюцинация, но я обязан был проверить. Он ведь был там. Он всё это видел. И он выжил.
Я старательно вспоминаю. Ведь уехал же кто-то на моей машине тогда, когда я, сдававшийся вальридеру, выбежал к главному входу, надеясь ещё на что-то. Наверное, на то, что если уеду из этого места, то смогу всё забыть, оставить в прошлом. Как наивно. И глупо, слишком глупо, Майлз. И вот теперь. Огромный резонанс, вызванный всем этим в новостях, явно ещё и в прессе.
- Мне нужно с ним поговорить.

Но сказать – просто. Сделать – труднее. Особенно когда внутри тебя живёт злобное чудовище, считающее всех окружающих врагами. И я никак не мог контролировать его, скорее, это Билли контролировал меня, заставляя время от времени терять сознание, чтобы очнуться перепачканным в чужой крови и кусках внутренностей. Такой, знаете ли, почти подарок на Рождество. Но я должен был, просто обязан добраться. Ради себя самого. И я сделал то единственное, что мог. Залился дешёвым алкоголем, который ещё у меня оставался, кое-как усмирил Билли, заблокировав его в дальнем углу сознания, и вызвал себе такси. Да. Забавно. Продиктовал адрес, который узнал из давным-давно взломанной базы данных. И понадеялся лишь на то, что не убью ненароком этого Вэйлона Парка.
Я старательно цеплялся за эту мысль, пока звонил ему в дверь. Не раз и не два, долго, настойчиво, давая явно понять, что никуда не уйду. Мне было плевать, если его не было дома. Я пожертвовал слишком многим, чтобы оказаться сейчас здесь. И, пока меня шатало от алкоголя и голода, я даже представить себе не мог, с чего начну разговор. Глупо, да? Но так получилось, что Майлз Апшер – явно прирождённый мастер глупых решений.

Отредактировано Miles Upshur (2014-07-08 01:42:56)

Я прислоняюсь плечом к стене, чтобы удержать равновесие. Для человека, старающегося лишний раз вообще не выходить из собственной квартиры, ибо чревато, я проделал долгий путь до чужой двери и готов был ждать этого Вэйлона Парка хоть сколько времени – у меня его в запасе было слишком много. Иногда я думал о том, что будет, если я разрушу свой организм изнутри – Билли подарил мне почти немедленную регенерацию, впрочем, вряд ли он может заменять отказавшие органы на новые, более совершенные. Это и было одной из причин, почему я так много пил после возвращения из Маунт-Мэссив. Не главной, конечно, главной была возможность хоть ненадолго прийти в себя и избавиться от кошмарных мыслей, преследовавших даже наяву, но тоже очень существенной. И сейчас я надеялся, во-первых, на то, что Вэйлон откроет дверь, а во-вторых, что у него в квартире тоже есть алкоголь. Иначе чёрт знает, что может случиться, когда я, наконец, протрезвею.
Не успеваю я в полной мере предаться размышлениям о чужих внутренностях, размазанных по стенам, как дверь открывается, с явной неохотой и даже как-то опасливо. Впрочем, Парка можно понять – если он поделился настолько компрометирующим материалом, то его должны буквально круглосуточно осаждать журналисты, мечтающие выведать ещё какую-нибудь горячую подробность. Странно было думать о том, что когда-то – совсем недавно, если честно – я и сам был таким. Готовым на всё, лишь бы раздуть очередной скандал, поделиться какой-нибудь громкой сенсацией, но, увы, сейчас о карьере на ниве журналистики следовало забыть, видимо, навсегда. Да и о какой-нибудь другой карьере – тоже. И, пока Вэйлон Парк наживается на доходах от скандала, который он начал, я рано или поздно останусь без средств к существованию. Понятия не имею, что тогда и делать.
Но он открывает дверь, и я смотрю на его усталое, бледное лицо, носящее явный отпечаток пережитого в Маунт-Мэссив – я прекрасно вижу этот затаённый ужас в глазах. Потому что видел его и в своих собственных глазах каждый день, пока не разбил однажды все зеркала в квартире. Стекло протестующе звенело, осколки пребольно впивались в ладони, но я не чувствовал абсолютно ничего, в пьяном и злом состоянии аффекта бил и бил, пока не осталось только мелкое крошево на полу. Раны на руках затянулись за считанные минуты – пустяк для того, кто пережил целую автоматную очередь. Или даже несколько, трудно вспомнить. Тогда тело ещё пыталось бороться с вальридером, поэтому происходящее было как в отвратительном тумане, и я только слышал чьи-то громкие крики, полные боли и страданий.
- Смерти? – удивляюсь я в ответ на первую фразу Вэйлона. - Нет, не хочу, я вовсе не для этого пришёл сюда.
Что-то вертелось у меня в голове, какие-то части паззла, которые я никак не мог сложить в одно целое. То письмо. Мужчина, уезжающий на моём автомобиле прочь. Вэйлон Парк, стоящий сейчас передо мной. Та информация, которую он предал всеобщей огласке. Иначе и быть не могло, конечно. Я устало тру висок правой рукой, лишённой указательного пальца – ещё одно бесконечное напоминание о пережитом ужасе. Впрочем, Парку, видимо, повезло больше, чем мне – по крайней мере, насколько я мог видеть, у него все пальцы и остальные части тела были в порядке.
- Он самый. Так я могу зайти, да?
Не то чтобы я был невежливым, просто данная ситуация не предполагала особенных китайских церемоний и бесконечных расшаркиваний перед друг другом. Я пришёл сюда, чтобы узнать хотя бы часть ответов на свои вопросы, хотя бы что-нибудь, и Вэйлон, кажется, вполне мог поделиться имеющейся у него информацией. Хотя бы из чувства вины. У меня нет времени рассматривать его квартиру или что-то в этом роде, поэтому я осторожно усаживаюсь на ближайшее кресло. Ужасно хочется курить, но пепельниц в относительной доступности я не наблюдаю, так что решаю пока воздержаться. С губ срывается короткий пьяный смешок, когда я замечаю заинтересованный взгляд Парка, изучающий меня. Вернее, то, кем я стал. Почти никакого следа прежнего Майзла Апшера, только что-то дикое и безумное, от которого явно веет опасностью.
- У меня не так много времени, к сожалению, – начинаю я, втайне гордясь тем, как спокойно и уверенно звучит мой голос. А времени действительно остаётся всё меньше – Билли можно контролировать кое-как только в таком состоянии, когда он слишком теряется в пьяном сознании, не зная, за что и ухватиться. - Но есть вещи, которые я хотел бы знать. Ты был там в одно время со мной?
Решаю начать с чего-то наиболее безобидного, чтобы немного усыпить его бдительность. Ощущаю, как внутри меня начинает недовольно ворочаться Билли, чувствуя знакомую ауру безысходности и отчаяния – последний подарок заброшенной психиатрической лечебницы. Я и сам прекрасно её чувствую, кажется, что даже обои и шторы в этой комнате напитались ей сполна, и мне становится неумолимо интересно, как живётся сейчас Вэйлону. Выбрал ли он мою тактику затворничества или, наоборот, пытается новыми впечатлениями как-то выбить старые. Впрочем, даже если и так, то у него это слабо получается – я явно вижу покрасневшие белки глаз, синеватые тени под ними, явно от недосыпания, неаккуратную щетину. Всё так знакомо, почти до боли, ибо я сам выгляжу практически точно так же, только ещё и с настолько сильным запахом перегара, что он явно может сбить с ног и слона.
Я барабаню пальцами по подлокотнику кресла, чувствуя себя немного неуютно. Смотреть на него – это как переживать весь кошмар заново. Но, несмотря на это, я всё равно стараюсь, не прячу и не отвожу взгляд. Мне хочется поделиться с ним информацией про Билли, я точно знаю, что он поверил бы, определённо поверил, после всего-то, но что-то сдерживает меня, заставляет теряться в подборе нужных слов – это меня-то, бывшего журналиста, способного на спор написать статью о чём угодно за какие-то сутки! И я молчу пока. Может быть, чуть позже. Когда я, наконец, соберусь с мыслями и силами, ведь это не так-то и просто.
- Зачем ты прислал мне то письмо? – вырывается помимо воли. Смотрю выжидающе, внимательно, чуть морщась, как от зубной боли.

Горько. Хоть Парк и смог сделать то, чего не смог я, но более счастливым он от этого явно не стал, наоборот, выглядит таким же сломленным, как и я сам, возможно, даже чуть более. Меня ещё как-то удерживает цинизм, а он, наверное, постоянно мучается отвратительным чувством вины, выжигающим последние остатки человечности, что остались после Маунт Мэссив. Конечно, я не мог утверждать наверняка. Но почему-то мне упорно казалось, что Вэйлон, уехавший на моей машине тогда прочь от этого кошмара, считал меня мёртвым – я видел, как что-то такое мелькнуло на его лице, похожее на облегчение. Что ж, тогда для него это было определённо приятным сюрпризом, усмехаюсь я про себя. Вообще-то, по идее, я должен был бы его ненавидеть. Наверное. Должен был бы. За то, что именно он отправил меня туда, обрёк на все эти невыносимые страдания – как физические, так и моральные, практически на смерть. За то, что именно он раздул сейчас весь этот скандал, который был моей самой главной мечтой, идеей фикс, практически одержимостью. За то, что именно он сейчас наживался на этом всём, хотя на его месте мог быть я. Я должен был бы ненавидеть его за это всё. Но я почему-то не мог. Может, из-за того, что он пережил всё тоже, что и я. Мы двое были единственными выжившими в том кошмаре, и, хоть я не стремился называть после такого Вэйлона своим другом, объединённым со мной общей моральной травмой, но нам явно было, о чём поговорить.
В ответ на его слова я лишь растягиваю губы в чём-то, что при наличии воображения можно было бы посчитать за улыбку. Уютнее, чем там. Парк ещё не знает, что Маунт Мэссив навечно укрепился в моём сознании, поэтому никакого там для меня и нет, есть только здесь. Я чувствовал это. Лечебница, со всеми своими коридорами и заляпанными кровью стенами, со множеством трупов, разложившихся и почти совсем свежих, тех, которые оставались после моих попыток выйти на улицу и дойти до ближайшего супермаркета, да, они все были там. Лежали вдоль стен, так, чтобы смотреть на меня немигающими взглядами, молчаливо и укоризненно, пока откуда-то с потолка тихо и тоненькой струйкой кровь капала за шиворот. Здесь меня ищет Крис Уокер, любовно называющий поросёнком, стремясь либо намотать мои внутренности себе на кулак, либо оторвать мне голову, в прямом смысле этого слова. Доктор Трагер рядом с ним нехорошо улыбается, щёлкая гигантскими ножницами. Да, это всё было здесь. В моей голове, навсегда.
- Сожалеешь? – медленно повторяю я за Вэйлоном, как будто не совсем понимая, что именно он говорит. Ему жаль. Он сожалеет. Но ничего ведь уже не исправить. Я не сожалел, что поверил когда-то его письму и поехал в Маунт Мэссив, вовсе нет, я ненавидел себя за это решение, за глупую самоуверенность и опрометчивость, за то, что какие-то несколько минут, потраченных на раздумья, в корне изменили всю мою следующую жизнь. Если бы я только мог, я бы немедленно покончил с собой, чтобы избавить планету от чудовища, по непонятному совпадению называющему себя Майлзом Апшером. Я бы вынес себе мозги сразу же, как только вышел за ворота психологической клиники тогда, без малейшего сожаления или чего-то вроде этого, потому что. Мне. Не. Было. Бы. Жаль. Можно было бы взять пистолет у любого из уже бывших бойцов спецназа, плавающих в луже собственной крови. Одно осторожное движение – и всё было бы кончено. Признаться честно, я думал над этим, но Билли, прочно укреплявший свои позиции в моём теле и сознании, ясно давал понять, что так просто новому хозяину от него не избавиться. Всего два человека могли бы принять его – я и Вэйлон, но Парку определённо повезло больше. - Ты даже не представляешь, насколько это отличное решение – выпить. Мне лучше не быть трезвым вдали от дома.
Смотрю на початую бутылку бейлиса, поставленную на стол, и немного морщусь. Честно говоря, я привык к чему-нибудь покрепче, но и ликёр тоже сойдёт, да что угодно, лишь бы хоть немного заглушить жажду убийства Билли внутри меня. Честно говоря, это было просто невыносимо – он считал любого человека врагом, намеревающимся причинить мне вред, поэтому стремился защитить единственно доступным ему способом, причём чем кровавее, тем лучше. И, чем больше убийств и насилия он совершал, находясь в моём сознании и теле, тем больше мы с ним сплачивались, как будто повязанные каким-то кровавым контрактом, что неизменно пугало меня больше всего остального. Я очень боялся, что однажды наступит день, когда мне станет всё равно на окружающих и их страдания от всего этого.
Я внимательно выслушиваю короткий рассказ Вэйлона, притягивая к себе бутылку и не особо вежливо хлебая прямо из горлышка. И пусть тот смотрит на меня удивлённо, с каким-то непонятным выражением лица – он просто не знает, что так будет для него лучше. Для всех нас. Отставляю чуть в сторону ополовиненную уже бутылку и качаю головой:
- То есть, Вальридер вырвался уже после того, как ты мне отправил письмо? Эдакий фактор неожиданности просто.
Я смотрю куда-то в сторону, на обои на стене. Мелкий рисунок чуть расплывается, кажется даже, что это и не узор вовсе, а чья-то злобная ухмылка, медленно проступающая для моего взгляда. Но стоит моргнуть пару раз и сфокусироваться, как всё исчезает снова. Как будто ничего и не было. Я не знаю, можно ли рассказать Вэйлону, что на самом деле я пережил тогда. Он же видел, должен был увидеть хотя бы краем глаза, когда уезжал на машине, что со мной что-то не так. Но я совершенно не знал, как спросить об этом тактично, поэтому выдал ,как есть:
- Тебя не удивило в конце, что со мной явно что-то не так? Что вся группа захвата таинственным образом куда-то исчезла? Ты же умный парень, Вэйлон, наверняка понял.
Я поднимаю глаза и вижу слегка запылившуюся камеру, скромно притулившуюся на углу шкафа. Встаю со своего места, нетвёрдой походкой дохожу до неё и беру в руки, осторожно стираю пыль с крышки, закрывающей объектив. Включаю её (индикатор показывает всего одну палочку батарейки) и протягиваю Парку.
- Посмотри на меня сквозь неё, давай. А потом включи режим ночного виденья.

Не знаю, на что я надеялся. Вэйлон вполне мог выставить меня из своей квартиры ко всем чертям, поняв, что за жуткая тварь выбрала меня своим носителем, мог в каком-то посттравматическом синдроме накинуться на меня и попытаться расквитаться за всё то, что пережил в Маунт-Мэссив благодаря Вальридеру, хоть и знал, что это бесполезно – и его, и моя психика не были абсолютно здоровы после случившегося. Честно говоря, я ожидал первого, надеясь, что до второго не дойдёт – мне было вполне известно, как расправляется Билли с любым нарушителем спокойствия в радиусе ста метров, наплевав даже на то, что украшать стены квартиры Парка его же кишками я не имею ни малейшего желания. Он мог бы… понять меня. Единственный из всех, переживший нечто подобное, но избавленной от тяжёлой муки осознания своего превращения в чудовище. Нет, я не завидовал ему и не ненавидел, хотя какое-то риторическое «почему?» иногда проскакивало у меня в мыслях, особенно в данной ситуации. Ему было жаль. Мне было тоже жаль. Даже не себя, а того, во что всё превратилось после одного-единственного необдуманного решения съездить в психиатрическую больницу, чтобы разживиться сенсацией, которая могла подтолкнуть мою карьеру вверх. Я потерял всё, но и Вэйлон пострадал не меньше, совершив под конец поистине благородный поступок – слив всю информацию в интернет и СМИ. Конечно, кто-то ему не поверил. Конечно, без Билли там уже не было той опасности, ведь и Крис Уокер, и доктор Траггер были мертвы. Но всё равно по длинным коридорам ходили десятки безумных пациентов, желавших мести и расплаты. Неважно, над кем. И я бы, наверное, даже вернулся туда, если бы смог, чтобы сровнять это место с землёй – ведь это было действительно необходимо. Но любое воспоминание о тёмном силуэте больницы на фоне вечернего неба вызывало у меня нервную дрожь. Хотел бы. Но не вернусь туда никогда.
И, следовало признать, что реакция Вэйлона на моё своеобразное признание была совсем не той, которую я ожидал. Возможно, изменилось что-то в его взгляде, но я не мог точно сказать, был ли это страх, ненависть или отвращение, что тварь, убившая десятки человек, выбрала своим носителем именно меня, жертву случая. Я видел, что ему было жаль. Мне тоже очень жаль, Вэйлон, думал я, но не мог сказать этого вслух – слова упорно не желали покидать моё сознание, и я не мог связать их в какое-то внятное предложение, когда открывал рот. Мне тоже очень жаль.
—Знаешь, его практически невозможно сдержать, если он точно решил кого-то убить, – говорю я таким тоном, будто бы рассказываю сводку погоды на ближайшую неделю. От этого нужно абстрагироваться, тогда будет не так противно с самого себя. —Немного помогает алкоголь – когда сознание замутнено, Билли не может прорваться. Да, кстати, ты же знаешь, что его зовут Билли? Не уверен, что ему приятно познакомиться.
Усмехаюсь уголком губ, глядя, как Парк нервно курит около приоткрытого окна. Хоть он и единственный, который может понять, каково мне в сложившейся ситуации, откровенничать всё равно было не так-то просто – как будто какой-то внутренний барьер мешал мне это сделать, и я даже заподозрил было вмешательство Билли, но вряд ли он мог управлять моими чувствами и моим сознанием настолько. Нет, дело было во мне, возможно, в той пережитой психологической травме, как у жертв аварии, которые некоторое время не могут о ней говорить, впадая в истерику. Требовалось сделать над собой усилие, чтобы как-то продолжить разговор, и я после пары минут молчания всё-таки пробую начать неуверенно говорить.
—Знаешь, один раз я вышел в ближайший супермаркет, и работник торгового зала не удержался на лестнице и чуть не уронил мне на голову какую-то банку – то ли с краской, то ли с мороженым, неважно. И я очнулся минут через пятнадцать около десятков трупов, из которых Билли вытащил кишки, считая угрозой для меня. Он вырубил все камеры, а голову одного мальчика оторвал и засунул в морозилку к полуфабрикатам. Это, конечно, не то, чем стоит делиться, но он теперь – часть меня, и я, хоть и ненавижу его, всё равно несу какую-то ответственность.
Беру бутылку бейлиса и залпом допиваю остатки, чтобы хоть как-то сгустить туман в голове и избавиться от навязчивого воспоминания. Тогда об этом даже по телевизору говорили, а я настойчиво пытался покончить с собой, лезвием вскрывая вены на руках. Бесполезно, конечно же – Билли тут же залечивал порезы, какими бы глубокими они не были, ведь это – просто пустяк для того, кто пережил целую автоматную очередь прямо в грудь.
—И я, знаешь, не виню тебя в произошедшем, Вэйлон. Мне правда жаль, что так получилось с нами обоими, – всё-таки произношу я вслух, сжимая пальцы на подлокотнике кресла до побелевших костяшек. Наверное, это были самые главные слова за сегодняшний вечер, и я был даже как-то рад, что сумел признаться в чём-то настолько личном. Меня изнутри жрёт Билли, Вэйлона – совесть. И неизвестно ещё, кому из нас двоих приходится хуже, потому что я могу хотя бы создавать иллюзию того, что контролирую это. Он же – нет. И мне не пришлось никого бросать, разве что родителей, с которыми я и до этого был не в самых лучших отношениях, не общаясь годами, а у Парка, насколько я знаю, были какие-то близкие родственники, кажется, жена и ещё кто-то. И ему пришлось оставить и их. Мир вовсе не обеднеет от потери Майлза Апшера, думаю я, по-прежнему крепко вцепившись в подлокотник. Как будто бы всё было предрешено заранее.