В жизни каждого члена Братства Ассасинов наступает тот момент, когда твое ученичество проходит к концу, и ты должен доказать свою преданность Ордену в полной мере, подтвердить свою веру в Кредо - этот шаг проходит каждый, и неважно,  кровь ли ты от крови уважаемого брата, или же завербовавшийся по собственному желанию птенец, только-только расправляющий крылья, лишь недавно заточивший свои когти на борьбу во имя Мира. И, как это водится, каждому новичку нужен куда более опытный наставник, чем он сам - горячие головы всегда стоит остудить раньше, чем они покатятся по Руаяль, ибо эмоции есть главный враг. Да и знания не берутся из воздуха, они не появляются из ниоткуда, исчезая в никуда. У всех в это жизни был учитель - и не было исключений из правил. Все люди чему-то учатся.  Последнее, главное испытание - это то, что решает судьбу каждого из них. Учителя и ученика. Имеет ли право птенец наконец расправить крылья, и право носить гордое свое имя, или же все - пустая бравада?

Рауль, если честно, скептически в свое время относился к идее получения собственного ученика - оценивая объективно, он вообще не считал себя кем-то, кто был достоин звания ментора. Ведь идеальный учитель будущего ассасина должен быть холоден, расчетлив, умен и спокоен, он должен быть мудрее птенца, что глава братства позволил ему поставить на крыло. Он должен быть не только тренером - но наставником, позволить новому Брату понять суть Трех Ироний и Кредо, он должен... На самом деле, он мог бесконечно расписывать все те качества, которыми должен обладать настоящий, истинный ментор. А потому он даже не задумывался, что когда-нибудь получит своего собственного ученика - у него не было достаточных качеств для этого ответственного дела, да и в Наставники он не метил.  Однако жизнь повернулась крайне неожиданно, и Лерою пришлось приложить тогда все свои усилия, чтобы не выдать своего удивления - нет, разумеется, он не получил себе птенца, и хвала Марии за это, - но, поверьте, ничуть не проще на правах старшего товарища и человека Братства, знакомого с тонкостями дела, наблюдать за тем, как новенькие проходят свое посвящение кровью и верой. Особенно, если Мария послала тебе испытание в виде Арно Дориана.

В Братстве каждый знает друг друга в лицо, слухи расходятся быстрее, чем пламя сжирает до остова иссохшую и ломкую солому - а потому мужчина  был в курсе новостей Ордена. И слухи об этом юноше ходили самые что ни на есть печальные с точки зрения банальной логики ментора-наблюдателя - многие говорили о том, что Арно слишком самоуверен, а о его дерзости говорили и того больше. И, положа руку на сердце, Рауль мог поклясться, что эти слухи не лишены определенной почвы. И, если за часть посвящения, в которой проверялась вера, Лерой не сомневался, - на его памяти ни один новобранец не отказался сделать Прыжок веры, даже если и ломали шеи, - то с кровью все было... Сложнее. Гораздо сложнее. И внутреннее обостренное чутье подсказывало ему, что кончится это плохо, ибо немало примеров знает история Ордена, когда гордыня и личный эгоизм становились выше долга, чести и Кредо. Разумеется, на ошибках их великие предки учились, но кто знает, сумеет ли иной гордец принять свои? Все же тот был довольно юн, хоть и показывал себя с самой лучшей стороны, как ученик - навести справки среди ассасинов не так уж и трудно. В любом случае, посвящения не избежать никому, Дориану придется вести себя идеально и нигде ни единым своим жестом не выдать себя. При абсолютной точности, с поправкой на то, что птенец не будет вести себя соответственно своему призрачному идеалу и не будет преследовать исключительно свои цели, то, возможно, все пройдет гладко. Но, несмотря ни на что, Рауль действительно беспокоился об испытании новенького. Пусть и был он лишь наблюдателем, но братство завется братством не просто так. А Посвящение - это важный шаг. Главный в судьбе ассасина.

-Итак, Арно, - в  убежище было тихо - настолько, насколько вообще возможна тишина, когда в городе бушуют голодные крестьяне, - и их разговор вряд ли был доступен кому-либо еще, кроме посвященных в детали испытания, - Так как ты еще не посвящен, свою сегодняшнюю цель тебе придется выследить самостоятельно. Твоя главная и основная задача - устранить его, не привлекая в себе ненужного внимания. Помни о том, что гласит Кредо. Все, что я могу тебе сказать - его обычный маршрут захватывает Мост Менял.
Помогать до тех пор, пока ситуация не примет критические обороты, угрожающие Братству, запрещено было категорически - а потому, в сущности, свой минимум, исключая постоянное неусыпное наблюдение за Дорианом (Скрывайся на виду у всех - это, между прочим, весьма актуальная в таких ситуациях часть Кредо).
-И, ради всего святого, не лезь на рожон лишний раз. Это твое посвящение. От него зависит, будешь ли ты учеником еще пару лет, или будешь полноправным членом братства.
Ну, помимо этого, ему бы еще и не мешало научиться работать так, как того требуют обстоятельства, а не сиюминутные желания его юношеского пыла и романтические иллюзии - но свой едкий комментарий мужчина предпочел оставить при себе.
-Пока есть возможность, можешь задать вопросы. Если вопросов нет - отправляйся. И пусть Мария дарует цели легкую смерть.

Отредактировано Scott McCall (2014-07-26 14:13:47)

Июль оказался тяжелым месяцем для Парижа. Да и для всех французов, неравнодушных к судьбе всей нации, стремительно опускающейся на дно нищеты и голода. Непосильные налоги нечем было платить, земля пребывала в руках власть имущих, сама же власть в руках короля, который за пределами дворца жизни своих подданных просто не знал и носа не совал на улицы, где шептались о переменах. Еще с весны Они, те, кто доминировал над остальными за счет своих привилегий и аристократического архаичного права быть первыми во всем и всегда, должны были видеть и понимать, что все идет к краху. Их счастливая жизнь под угрозой, потому что не всем судьбой было решено жить в дворянских семьях. Простые люди, те самые, на чьем горбу росло богатство аристократии, устали терпеть свои несчастья и наконец решили взять свои жизни в свои руки, вместе с оружием.
Братство активно участвовало в этих волнениях, всколыхнувших всю страну, но ради других целей. Не менее высоких, как равенство и справедливость. Они сражались за свободу, но от такого врага, который себя не афиширует, а прячется в тени, как паук плетет свои сети всюду, едва заметные, но прочные. Революционеры не знают, какая война идет на самом деле, да им и не нужно… За них и так сражаются, а порой за их здравие эти славные бойцы невидимого фронта и пьют. По крайней мере, такие тосты оглашали в «Золотом Серпу» уже не первый раз. Маленький, но уютный и всегда шумный, трактир стал временным прибежищем для потерявшего дом Ренарда, который за свою несчастную долю и поднимал очередную кружку.
Семейная жизнь месье Ренарда никак не устраивала его супругу, очаровательную Элиз. Влюбленный с юных лет в эту юную мисс с белокурыми волосами и очаровательными голубыми глазами, Реми без раздумий предложил ей брак и счастливую совместную жизнь. Свидания вопреки родительской воле возлюбленной в конце концов привели их к осознанию всей серьезности установившихся отношений, но не сложилось… Виртуозный художник, он был популярен среди люда, гуляющего на бульваре Сен-Мишель. Продавая свои работы через посредника, Реми получал маленький, но стабильный доход, которого, впрочем, совершенно не хватало для покупки своего собственного дома. Откуда взять бастарду наследство, чтобы обеспечить не только себя, но и любимую? Элиз Делакруа была из богатого рода и, пользуясь любовью родителей, смогла уговорить отца дать деньги непутевому мужу. Она прощала ему бедность, но отсутствие внимания к себе простить не смогла…
Он был членом братства, но не мог сказать о том супруге, чтобы не подвергать ее опасности. И к тому же, если бы Элиз попросила, он бы оставил орден, в чем сам себе все-таки признался заблаговременно, и потому скрывал от нее свою истину, добровольно беря амплуа гуляки, пропадающего на несколько дней, а то и месяцы. Если бы она только знала, что в любой свободный от заданий момент Реми спешил к ней и наблюдал за тем, как она гуляет по саду родительского поместья. А когда начались бунты, он стерег ее невидимым стражем. Но всему приходит конец, Элиз выставила Ренарда и отреклась от данных клятв, прокляв бездушного гуляку и порвав все нарисованные и подаренные им картины.
Со слезами на глазах оба расстались на высоких нотах, и теперь Реми страдал как истинный француз, не скрывая горечи. Когда б еще он согласился пить в компании Дефоссе на трезвую на тот момент голову?.. За бутылкой дешевого вина, так как другого позволить себе не мог, Ренард так напился, что решил написать любимой женщине письмо, хотя не знал, куда его отправить. Как оказалось, Делакруа уехали из своего поместья, никому ничего не сказав. Но написать все равно хотелось. Хотелось сказать все то, что накипело, наболело, душу разорвало и тому подобное. Реми хотел вылить на бумагу эмоции и затопить что осталось выпивкой. Бумагу переводил напрасно, о чем и сам думал в редкие моменты просветления, но все равно упрямо выводил строчку за строчкой, пытаясь собрать мысли воедино и объясниться. Конечно, он любил Элиз. Стал бы он так рисковать собственной жизнью, если бы не боготворил эту девушку, ради которой мог рискнуть всем тем, что имел. Да, немногим. Да, он уходил и не говорил куда, да, он врал, но ради ее же блага!
- Как же тяжело любить… Черт побери, как же тяжело! – стукнув по столу кулаком, Ренард шумно вздохнул и потребовал налить себе добавки. – Зачем я сердце отдал этой коварной женщине, теперь покоя не найти вовек…
Сосредоточив почти что заплывший взгляд на Гасконе, Реми поджал губы в обиженной гримасе, явно ожидая больше отклика от товарища. А может, ему такие проблемы просто не были знакомы? Задавшись этим вопросом, Ренард не удержался и спросил вслух с таким подавленным голосом, словно у Дефоссе явно была несчастная любовь, и Реми, сам того не зная, но затрагивал болезненную тему. – Ты любил когда-нибудь, Гаскон?.. Так вот.. Чтобы до предела… Чтобы вот вообще… Вот… Вот так вот!
Сделав странный жест руками, словно пытался охватить необъятное, Реми чуть не упал с шаткого стула, на котором восседал почти что безвылазно уже несколько часов.

Отредактировано James Norrington (2014-07-26 23:00:56)

Арно лишних вопросов задавать не стал, и убежище покинул сразу же, едва успев получить указания. Что же, похвальное стремление, но главное, чтобы в своем нетерпении он не зашел слишком далеко - лучшие ученики обычно проявляют крайнюю степень рвения, что нередко подводило юнца к той крайности, свойственной горячему молодому разуму, как перегиб. Оставалось надеяться, что Дориан не поддастся эмоциям и излишней спешке - может выдать себя. Впрочем, и медлить не следовало - на улицах Парижа ныне погрязшего в тенях смуты и революции, когда ощерились баррикадами улицы и любой фанатик, тронувшийся умом от голода и царящей вокруг вседозволенности, толь присущей военному времени, мог тебя убить, просто посчитав кем-то из вражеского лагеря, - могло произойти все, что угодно. И лучшим вариантом было бы не влезть в перманентно возникавшие склоки между торговцами и солдатами, а так же успеть забрать жизнь до того, как это сделает кто-то другой. А такое тоже бывает, тем более сейчас - не объяснишь ведь толпе крестьян с вилами, не посвященных в тонкости Братства, что, например, у новобранца посвящение. Тебя скорее на эти же самые вилы и поднимут раньше, чем вообще успеешь что-то сказать. Да и тайны свои разглашать не имело смысла.
В общем, прикинув возможные сценарии и сюжеты, Рауль выждал ровно три минуты - именно такое время он мог дать Арно на фору, чтобы отдалиться достаточно, - и отправился следом.

Лерой недаром считался одним из лучших стрелков ордена - сам он родился в маленьком городке на востоке Франции, который называли  Варен-ан-Аргон, который и городом-то с трудом можно было назвать - и он не был богат такими изысками архитектуры, как соборы или церкви - в основе своей там были исключительно низкие  здания и невысокие часовенки, да лавки бакалейщиков и охотников - Аргонский и Апермонские* леса всегда были щедры на добычу, а потому мужчины снаряжались на охоту частенько - когда не бывало денег, простенькие силки спасали от голода, а уж имея лук, стрелы или, при большой удаче, мушкет, ты голодным не оставался. А, так как семья у него была, мягко сказать, не слишком богатая - мать была из обедневших бельгийских дворян, точнее, от их крови там мало что оставалось - род ее давным-давно оборвался, и была она простой швеей. Отец же... Отец охотился. А потому и сам Рауль стрелять научился едва ли не раньше, чем говорить и ходить. А лес частенько бывал куда темнее и гуще, чем улицы Парижа - а потому ему не составляло труда перемещаться по городу, быстро, бесшумно, и не теряя из виду потенциальную "жертву".  И именно эти качества ему сейчас пришлось применять в полной мере - как ни странно, Арно предпочел двигаться медленнее, чем сам его наблюдатель ожидал, а потому Лерою пришлось неплохо поработать над тем, чтобы тот не знал, с какой стороны за ним следят - не столько привычка, сколько необходимость. Если птенец будет видеть наблюдателя, он может невольно ошибиться - зримое отвлекает внимание, и, как показывала практика, излишняя надежда на поддержку приводила к печальным последствиям. Впрочем, некоторые вообще не умели работать в команде - и это тоже мешало. И далеко за примером Раулю ходить было не надо - агрессивный Гаскон, один из старших, вел себя порою хуже новобранца! Но, возможно. тут уже играла его предвзятость. Кто знает? В конце концов, дело было вовсе не в этом.

Испытание птенец на старте проходил довольно-таки взвешенно и обдуманно - мужчина успел оценить наблюдательность юноши и его умение пользоваться окружающей суматохой, не забывая при этом о том, что у него есть определенные цели и задачи. Он не мог с точностью сказать, было ли это холодным расчетом, или же просто сиюминутным порывом, но зарубку себе в памяти поставил. К тому же, он довольно умело балансировал - похоже, за такой короткий промежуток времени, он действительно набрался опыта и умений. Это вызывало и Лероя удовлетворение - однако испытание этого юноши еще не было закончено. Хотя техническая сторона пока нареканий не вызывала. Что радует.
В несколько ловких прыжков преодолев парочку крыш, Рауль спрыгнул вниз, в безмолвный и глухой переулок - отсюда он знал, как выйти к Мосту, не привлекая лишнее внимание. К тому же, этот путь будет короче - а, слившись с толпой, он не спугнет цель Дориана. Натянув капюшон поглубже, мужчина тенью скользнул в толпу - он уже отметил, что караульные тут имеются, а лишний шум ему не нужен. К тому же, прикрытие толпы ему потребовалось и у моста - количество военных вызывало у ассасина несколько закономерных вопросов, которые пока что повисли в воздухе.  Главная его задача - проследить за Арно.
Но, во имя Марии, какого хрена столько солдат?

Разочаровавшись от услышанного, что единственной суженной товарища по оружию было собственно его оружие, Реми уныло уткнулся в принесенную кружку и с удручающим бульканьем отхлебал половину, сгорбившись над замызганным столом и испачканными чернилами бумагой, которая служила то салфетками, то незамысловатым холстом для легких эскизов, которые Реми делал рефлекторно, едва строчки превращались в образы. Это был ожидаемый ответ, чего удивляться, но воспаленный выпивкой разум желал услышать какую-то трогательную и душещипательную историю, где за грубой шкурой Дефоссе скрывалось золотое и преданное какой-нибудь кроткой мадмуазель сердце, либо разбитое, либо все еще пылающее ласковым чувством к ангельскому созданию, сумевшему разглядеть за громилой человека.  Но увы, если кто и отличался постоянством амплуа, то Гаскон. Дуб дубом, что по габаритам, что по способности ценить прекрасное… С другой стороны, друг бед не знал таких, как Реми, и выглядел на его фоне беззаботным и счастливым, что особенно бросалось в глаза сейчас, когда Ренарду было тоскливо и одиноко. Что же было лучше, не знать любви и жить другими ценностями, или страдать как Реми в этот проклятый день… Впрочем, последние дни все были проклятыми, независимо от потребностей и отношения каждого в отдельности взятого человека. На улицах шла война и проливалась кровь, а он душу топил в вине из-за бросившей его жены.
«Тряпка! Infamie!» - собравшись с эгоистичным мужеством и найдя в себе капли женоненавистничества, Реми хотел было самому себе сказать, что, мол, ну и замечательно, что все так сложилось, не придется тратить драгоценное время, которое надо отдать святому делу по борьбе с тамплиерами, как бравада разом рухнула вслед за моральным обликом Гаскона.
«Никакая баба не сравнится с моей Элиз», - застонал внутренний голос, и Реми мотнул тяжелой головой в знак протеста одной лишь мысли так развлечься, как предлагал друг. Всхлипнув, стиснув зубы, чтобы не ляпнуть что-то оскорбительное или неуместное в ответ Дефоссе, почему-то решившему, что если не срослось с одной женщиной, то можно расслабиться с другой, Ренард вздохнул и взглянул на свою чарку с чувством отвращения к себе и миру в целом. Где тут логика? Где возвышенность страданий искренне любящего сердца? Ренард не желал утешать душу через радости тела, тем более по совету Гаскона. Выпивка для него была скорее самоистязанием, чем удовольствием. Откинувшись на спинку своего стула и закинув ноги на соседний, Реми смотрел непроницаемым взглядом на едва видную в полумраке трактира стенку, где живописное окно, не раз поломанное и потому состоящее из разных цветных стеклышек, блестело в свете свечей и масляных ламп, путая отражения посетителей и превращая их в темные разводы. Вот так и жизнь, вздыхал Реми, в философской думе склонив голову на бок, на пестром полотне лишь мы, люди, своей порочностью портим всю картину. Заметив боковым зрением, что Гаскон остановился на своем победном марше вслед за чьей-то юбкой, Реми равнодушно пожал плечами в ответ, не удостоив новоявленного соперника Дефоссе и секундным вниманием. Такие идиоты попадались трижды на дню, огребали на чем свет стоит, но все равно раз за разом находились все новые смельчаки попытать счастье свалить этот дуб на лопатки. Мироздание не давало Гаскону скучать, бесспорно, и бросало ему под ноги глупцов как игрушки любимому дитя, чтобы было чем потешиться.
Отношение Гаскона к Жанетт не первый год знающий товарища Реми уже усвоил очень хорошо, но особо рьяно защищать топор от прикосновений чужих рук не спешил. Вот и сейчас, когда какой-то пьяный дурак прикоснулся к топору, соседствующему с Ренардом вместо Дефоссе, художник с истинно тонкой душевной организацией скривился и возвел глаза к потолку.
«Ну, сейчас начнется…»
И не прогадал. Стабильность – отличительная черта друга, в какой-то степени удручала, особенно в такие моменты, когда Реми мог поклясться, что где-то уже слышал эту реплику про женщину. Но ведь это топор с женским именем, это не живое существо!..
За оскорбление, брошенное в совокупности всем, кто пребывал рядом с их столиком, последовала естественная реакция. Гаскон не был единственным габаритным мужчиной на весь Париж, и громил подобных ему находилось не мало даже в «Золотом Серпе», при этом, что удручало еще больше, внешняя характеристика говорила и о схожести представлений о жизни. Такие типы любили бить морды, что и следовало ожидать в ближайшие минуты… Но Реми не просто ожидал, он Чувствовал, и потому стремительно трезвел, хоть и делал вид все такой же потерянный и разбитый.
Десять лет назад, когда молодого человека двадцати лет от роду жизнь мотала по подворотням без гроша и куска хлеба, он нашел в себе талант Видеть так, как не видели другие. Реми видел красоту там, где ее не замечали, находил ее в обыденном, незаметном, сером и блеклом. Запоминал мимолетный момент и мог его нарисовать ярко и красочно. Сам того не зная, он ошивался близ художественной мастерской месье Пьеро, и был замечен им самим за рисованием простым угольком на выцветшем памфлете. Так он стал учеником, найдя новый дом и человека, который помог Реми раскрыть свой талант. Тогда Ренард ничего не знал о братстве ассасинов, не знал он и того, что месье Пьеро их информатор. Зрение Реми заинтересовало таинственного клиента месье Пьеро в один судьбоносный день, и на следующий юнцу устроили проверку боем. Обычная уличная драка под присмотром того, кто ее «заказал», наблюдателя из тени соседнего переулка,  закончилась к удивлению Ренарда его благополучным спасением, как от кулаков, так и от ножей. Так виртуозно спасать свою шкуру мог только одаренный. Он вступил в орден, охваченный чувством восхищения от рассказанной незнакомцем, но другом месье Пьеро, а значит, человеком, которому можно верить, истории. В воображении художника война за свободу, ведущаяся еще с крестовых войн, казалась самым одухотворенным и благородным делом на свете. По сей день Реми был горд называться ассасином. Тем более, он нашел общие черты между ремеслом убийцы и художника. Правильно подобранная кисточка сравнима со знанием своих слабых и сильных сторон. Удачный мазок по холсту – точный аккуратный и смертоносный удар скрытым клинком. Умение сочетать цвета – танец с любимым копьем, изящный, идеальный по исполнению ради идеального результата. Копью Реми имени не давал, но всегда заботился о состоянии своего арсенала и потому не забывал тренироваться в своем «танце», чтобы в нужный момент руки не подвели, и заточенное острие пронзило свою цель точным смертельным ударом, либо таким, который не позволит мешать ассасину исполнять свои обязанности. И Зрение, которым он пользовался многие годы в сражениях, никогда его не подводило.
Незаметно взяв копье за древко, Реми небрежно выставил его незаметной преградой для первого героя, решившего напасть на Гаскона исподтишка со спины. Упавший недруг чертыхнулся, уронив свой нож, сверкнувший сталью прежде, чем скрылся под соседним столиком.
- Какая досада, мон шер, я вас не заметил! – притворно ужаснулся Реми и поспешил встать с места, помочь подняться. Раскрасневшийся глупец вскочил сам и занес кулак, но Ренард легко увернулся, крутящимся разворотом оказавшись за спиной соперника, и носком сапога целенаправленно пнул на опостылевший стол. Грохот, ругань, сломанная столешница, разлитые чернила и ворох взметнувшейся в воздух бумаги стал сигналом к началу действа.
«Ах, Элиз…», - подумал на секунду отстраненно Реми, когда мимо лица пролетел листок с нарисованной точенной фигуркой жены. Но думать о любимой уже было некогда. Взметнув копье над головой, Реми древком врезал по щеке нового противника, широким взмахом словно очерчивая свое маленькое поле битвы.
- Друг мой, с тобой долго унывать просто невозможно, - бросил Дефоссе воспрявший духом Ренард, выбирая наконечником копья следующую цель как фехтовальщик острием шпаги, заведя свободную руку за спину. – Никакой романтики, право слово.

Отредактировано James Norrington (2014-07-29 22:26:58)