Говорят, что зеркала разбиваются к несчастью, к несчастью, которое будет следовать за тобой по пятам в течение долгих семи лет, пятная твою жизнь своими черными руками и оставляя тебе лишь возможность сводить в мольбе ладони и просить мироздание пощадить твою грешную душонку. К несчастью, которое грядет упрямо и неотвратимо, чтобы превратить жизнь если не в ад земной, то что-то созданное по образу и подобию. Впрочем, семь лет еще можно пережить, главное, чтобы к тому моменту не разбилась еще парочка зеркал.   

Зеркало в моей комнате трескается сегодня в два ноль пять пополудни. Без причины и без колебаний, словно по волшебству. Взмахивает кто-то своей ловкой рукой, а вдоль зеркальной глади пролегает длинная глубокая трещина, прямая словно осанка девушки Викторианской эпохи, которую у меня так долго и так безуспешно пытались сформировать. Взмахивает да так легко и проворно, что мой слух почти не улавливает случившегося. Я лишь слышу едва различимый с моего места пребывания треск и сначала даже не придаю ему никакого значения. Мало ли что могло разбиться на первом этаже или даже на улице, не бежать же сломя голову к месту происшествия каждый раз, когда что-нибудь да случается. Впрочем, кто же мог знать, как оно все обернется. Я ничего не подозреваю и подавно, даже когда обращаю-таки свое внимание на вновь появившийся недостаток зеркала. Бросаю быстрый взгляд на стену у двери и вместо привычного зеркального двойника, смотрящего на меня с обычными задором и вызовом, замечаю разбитое изображение и несколько хаотично тянущихся в разные стороны стеклянных морщинок. Не вовремя ты постарел, друг зеркальный. Хотя тут как посмотреть, может, наоборот в самое нужное время.

Что-то внутри екает, на минуту пересыхает во рту, и я, ощущая ноющую боль где-то в районе солнечного сплетения, приближаюсь к зеркалу. Протягиваю руку, чтобы пробежаться пальцами по трещине, но резко отдергиваю ее, сама не понимая, почему. Высшая сила ли заставила? Господи, что за бред творится у меня в голове? - резко одергиваю себя, пока не успела зацепиться за мысль о каком-нибудь недобром предзнаменовании, которое эта трещина может в себе таить. Это всего лишь разбитое зеркало, ничего более. Наверное, кто-то из прислуги имел неосторожность его разбить, только и всего. Да, это кажется весьма логичным, но все внутри почему-то продолжает сжиматься, а ноющая боль не желает меня покинуть. Я нервно сглатываю, прикидывая, кто мог зайти в мою комнату без моего на то разрешения, но так и не прихожу к единой верной мысли. Зайти мог кто угодно, хотя не позволено было никому. Но так или иначе, это был кто-то из слуг, поступивший весьма нерадиво, когда испортил чужую вещь и постыдно сбежал. В этом не может и быть сомнений, пытаюсь заверить себя, но все равно слабо верю во все свои мысленные уговоры. Придется покупать новое зеркало, все равно с этим уже ничего не поделаешь, решаю я, стараясь отвлечься на бытовуху. Да и трещина слишком заметна, чтобы на нее можно было просто закрыть глаза. Это ж чем и как надо было заехать по поверхности, чтоб добиться такого результата? И главное, зачем, если это, конечно, не было сделано случайно, в чем я уже начинаю сомневаться. Я все-таки приближаюсь вплотную и, замерев на пару мгновений, все же прикасаюсь к трещине. Чувствую неприятную режущую боль в указательном пальце правой руки, недоуменно подношу ладонь к лицу и замечаю выступившую каплю алой как лепестки розы в самый разгар лета крови.

~ ~ ~

В первое мгновение мне просто хочется дать ему по морде. Нет, не влепить смачную пощечину, оставляющую после себя скорее болезненное чувство унижения, чем реальную боль. Вломить по-настоящему, кулаком и от всей души, чтобы было не только стыдно, что тебя побила девчонка, но и мучительно больно от к черту сломанного носа. Выпустить бы пар, может, полегчает, хотя, кого я обманываю. Впрочем, я сдерживаюсь, зная, что это делу совсем не поможет. Только проблем добавит да и к ссоре, возможно, приведет, а мне так хочется поговорить с ним спокойно и совершенно серьезно. Обсудить все, Мы ведь не дети уже, в конце-то концов. Усмехаюсь при мысли о том, что через какие-то две недели мне стукнет 25, что, кажется, будет означать уже окончательное и бесповоротное клеймо "старой девы". Плевать. Плевать на все сплетни и пересуды за спиной, плевать, что лезут в мою жизнь и плюют в душу, плевать на всё, плевать на всех. Кроме отца и Кая.

Последний, впрочем, сейчас творит невесть что, и я сомневаюсь, что хоть что-то сейчас может вправить ему мозги лучше разговора по душам. Если вообще хоть что-нибудь сможет оказать на него мозговправительное влияние. Не сказать, чтобы я так уж сильно надеюсь, что смогу пробудить его благоразумие, но не попробовать сделать это было бы просто преступлением. Пустить все на самотек? Ну, уж нет. Поэтому спустя пару минут после того, как он сообщает мне важную новость и ею приводит меня в состояние полного замешательства и едва ли не истерического хохота (а в первое мгновение мне действительно хочется рассмеяться над столь "удачной шуткой", но я быстро понимаю, что он не шутит), я добавляю во взгляд как можно больше серьезности и почти спокойно говорю, рассчитывая все же достучаться до него:

- Кай, задумайся о том, что ты собираешься сделать. Я...

Как бы не так! Он даже не позволяет мне договорить, ибо и так прекрасно представляет, что я хочу ему сказать. Знает, что буду уговаривать, знает, что буду убеждать. Он слишком хорошо знает меня и мое вечное желание навязать всем свое мнение. Пусть в данной ситуации оно и единственное верное, он не понимает. Для себя он все уже давно решил, и мои слова лишь улетают в пустоту. Ему все равно, что я там скажу или могла бы сказать. Я не хочу, я боюсь это принимать. Вижу, что Кай, мой Кай этим своим безумным решением рушит свою жизнь, разбивает ее на осколки, зеркалом предугаданные. Я хочу его предупредить, уберечь от этого, как всегда стремилась оберегать, но он отвечает мне, разбивая и моя жизнь, забирая меня с собой в этот ледяной ад. Даже не знаю, что и страшнее: рушиться самой или видеть, как самоуничтожается столь близкий мне человек, мой названный брат.

- Это уже решенный вопрос. Просто пойми и прими это. Герда, - мурашки пробегают по моей спине от этих слов и от этого взгляда. Еще никогда в его голосе не было столько стали, столько холодной решительности, еще никогда не смотрел столь отстранено, словно на чужого человека. Разве что много лет назад в те несколько долгих недель, которые он провел в логове снежной колдуньи, будучи узником при ней. В те несколько долгих недель, когда я, кажется, готова была всю себя отдать, отчаянно пытаясь вызволить его из ледяного плена. В те несколько долгих недель, которые я так стремлюсь изгнать из своих мыслей уже несколько долгих лет, в те несколько долгих недель, которые навсегда изменили меня.

- Кай, послушай меня, - в последний раз пробую я, будто в этом есть какой-то чертов смысл. Нет, смысла нет, в этом можно даже не сомневаться, и его отрицательное мотание головой лишь подтверждает мою догадку. Он отворачивается от меня, показывая, что наш разговор окончен и молча выпроваживая меня за дверь. Я вспыхиваю гневом. Да как он смеет так ко мне относиться? Это все ее вина, ее влияние. Она сделала из моего Кая Кая не моего, чудовище с ледяным сердцем и душой, отданной лишь ей одной. - Дьяволица, - только остается выдохнуть мне, причем, так тихо, чтобы он не уловил и звука, выдохнуть почти беззвучно, чтобы хоть как-то выразить свое к ней отношение. Выдохнуть и решительно покинуть дом друга, уже прекрасно зная, что буду делать дальше, имея в голове уже сложившийся план.

~ ~ ~

Ярость клокочет внутри, и мне нужно прикладывать максимум усилий, чтобы просто держать себя в руках, не кидаясь на каждого, кто посмеет бросить на меня заинтересованный взгляд. Да, я одета не так, как следовало бы одеваться женщине: платье в пол было заброшено на дальнюю полку в шкафу часа пол назад, зато брючный костюм, так удачно попавшийся на глаза, прекрасно подходил тому, что я собиралась предпринять. А нож, тот, что сейчас висит на бедре, оказался весьма кстати. Извини, отец, но сегодня на охоту иду я. Я пытаюсь представить, насколько ужасающе для нормального жителя нашего населенного пункта я должна выглядеть и понимаю, что если и не устрашающе, то как минимум весьма и весьма странно. Впрочем, пошли все к черту, мне и так слишком плохо, чтобы мне стоило предаваться думам и о своем внешнем виде и людском к нему отношении. Нет, не так, мне не просто плохо, мне ужасно плохо, никогда не было настолько отвратительно. Словно меня разорвали на куски тысячи ядовитых когтей, отравляющих каждый кусок моего тело своим особым ядом. Я даже не знаю, чего мне хочется, потому что гнев, который я сейчас испытываю к королеве, а вместе с ней и к Каю, застилает мне все мысли и желания, оставляя лишь единственное намерение - убить тварь, убить и не позволить ей снова забрать брата. И это намерение должна быть исполнено, во что бы то ни стало.

Я должна найти Королеву. А еще я должна сбежать от уже не моего Кая. Только вот в том, насколько я хочу последнего, я себе вряд ли признаюсь.

Не сказать, чтобы леса, в которых я оказываюсь, знакомы мне как мои пять пальцев, но все же знаю я их достаточно хорошо, чтобы не потеряться и не заблудиться. Кроме того, мой отец - охотник, и хотел он того или нет, но за долгие почти двадцать пять лет я сумела понабраться у него немало навыков и знаний. Например, относительно ориентировки на местности. Правда, признаться честно, спутник мне бы все же не помешал, хотя бы потому, что леса, которые втянутся в течение всего моего пути до моей цели, слишком обширны, и рано или поздно, я все равно доберусь до незнакомых мне мест, где придется надеяться лишь на свои изобретательность да парочку умений, не обошедших меня стороной. И все же я мысленно жалею, что со мной нет кого-нибудь, знакомого со всеми лесами от уютных летних селений на юге до ледяных подножий гор на самом дальнем севере, кого-нибудь, кто провел в лесах всю свою жизнь, кого-нибудь, кто...

Когда я ловлю себя на том, что ориентирование на местности оказывается на втором плане, отодвинутое туда приятными и не очень воспоминаниями семилетней давности, я могу лишь мысленно выругать саму себя. А еще посоветовать себе распихать все мысли о ней куда-нибудь по уголкам сознания. Оно сейчас не нужно, оно сейчас совсем не в тему, уговариваю себя, а сама все возвращаюсь и возвращаюсь к тем самым событиям, которые так долго старалась забыть. Может быть, когда я старательно прятала все воспоминания тех дней, я думала вовсе не о Кае, и совсем не о Снежной Королеве. Может, мне было почти плевать, что там с ним могло произойти, ведь он был рядом жив и здоров, может, это не встреча с ледяной колдунье сделала меня совсем другой. Может, все дело было в ней, может быть, всегда все зависело только от нее.

Мне кажется, что этот лес бесконечен и непроходим. Не лес, а лабиринт даже, знаете, как лабиринт Минотавра, где сгинула не одна дюжина ни в чем не повинных людей. Стоит лишь зайти и, кажется, не выберешься уже никогда, окажешься беспомощным пленником этого чертового места. Вернуться бы назад, пока еще есть возможность, пока еще теплится слабенькая надежда найти выход. Но нет, только прямо, только вперед, навстречу опасностям и неизвестностям, навстречу той, которой - я верю! - на роду написано сгинуть от моих рук. Может ли она чувствовать, что по ее душу идут, может ли зачаровывать лес, делать его рабом желаний своих собственных и настраивать против кого-то? Заставлять издеваться над кем-то, создавая новые пути и тропинки, стирая с лица земли старые. Впрочем, вряд ли, да и сомнительно мне, что я могу стоить таких титанических усилий. Вряд ли она вообще может расценивать меня как угрозу ей, столь прекрасной и могущественной, меня, жалкую девчонку-подростка, девчонку, которая, впрочем, уже успела вырасти. Может быть, она вообще не думает обо мне и минуты, полностью поглощенная желанием подчинить себе моего Кая, а меня считает лишь жалким ничтожеством, небольшим ничего незначащим приложением к ее главной цели. Может быть, это лишь в моих мыслях она занимаем столь много места, а мне в ее не отводится и маленького уголка. Мне это неважно, пускай я буду никем для нее. Это ведь даже лучше, ибо мне будет так приятно оказаться недооцененной и непредсказанной. Зато она никогда таковой не будет, ибо я думаю о ней, возможно, даже слишком много и безмолвно уже готовлю свою месть.

Мои мысли то и дело мечутся от одной проблемы к другой, и я так и не могу сосредоточиться на чем-то одном, на том, чему стоило бы отдать приоритет. И вместо того, чтобы тщательно продумывать свой дальнейший путь я возвращаюсь то к воспоминаниям семилетней давности, от которых по моему телу разливается приятное тепло, то мысленно представляю, как уничтожу королеву. С отчаянным наслаждением и пугающим желанием. Для этого мне хватит лишь моих рук, способных стать самым смертоносным оружием на свете, когда речь идет о ней. Я уже вижу, как подхожу к ней близко-близко, приближаюсь почти вплотную – ощущаю холод ее идеальной белоснежной кожи, чувствую ледяное чуть прерывистое дыхание, вижу хрустальные, но такие мертвые глаза – и сначала почти нежно обхватываю руками ее худую шею. Улыбаюсь почти с приязнью; впрочем, может, наоборот сохраняю самое беспристрастное выражение лица, и лишь маниакальный, возможно, блеск моих глаз выдает во мне будущую убийцу. Убийцу, которая еще не совершила свое возмездие, но уже ступила на эту шаткую дорожку, проложила свой собственный греховный путь и лишь хладным трупом будет способна покинуть его. Я верю, мне будет нечего терять, а приобретение  будет стоить всех тысяч последующих ночных кошмаров. Я убью ее, без сострадания и сожаления. Сожму ладони покрепче, вопьюсь пальцами в тончающую кожу – пусть останутся отвратительные синяки, единственные свидетели моего преступления - и буду наблюдать, как она хватает ртом последние крохи кислорода, стремясь чуть-чуть задержать на пороге покидающую ее проклятое тело жизнь. Будь моя воля, я бы растянула эти мгновения на целую вечность, чтобы она мучилась, страдала, билась в крепких объятиях моих рук так долго, сколько я того пожелаю. Чтобы долгие часы ощущала за своей спиной аккуратные, но неотвратимые шаги смерти, цеплялась своими острыми ноготками за ускользающую жизнь и, понимая, что у нее нет ни шанса, молила о пощаде. Я бы слушала слова, с хрипом вырывающиеся из ее груди, и знала, что никогда прежде моих ушей не касалось ничего слаще. Молись пока можешь, королева, ибо я искренне верую, что на моей судьбе ярко-алыми чернилами выведены последние твои слова, отпечатан твой некролог.

Мысль об убийстве королевы слишком сильно греет мою душу, и я прогоняю всю сцену в мозгу не менее дюжины раз. Прогоняю, а потом мысленно спотыкаюсь о преграду благоразумия и рутины: чтобы добраться до нее, нужно как минимум найти путь и не потеряться среди этих дремучих деревьев. Я уже давно прошла знакомые мне с детства места и ступила на земли чужие и дикие. Теперь у меня нет возможности полагаться на свою память, в которой неплохо отпечатались те родные мне территории, сейчас у меня остались только мои интуиция да логика, последняя, впрочем, наверное, куда полезнее. Интуиция меня редко подводит, но все же полагаться на нее одну будет как минимум весьма неблагоразумно. Она всегда может стать предательницей. Логика же подсказывает, что, несмотря на все мои знания и умения – мох находится с южной стороны дерева, это я уяснила еще лет в семь – я по-прежнему рискую заблудиться. А это перспектива меня весьма не радует да и глупо это неимоверно: «Убийца заплутала в лесах на полпути к своей жертве». Если бы кто-то знал о моих намерениях, это стало бы прекрасным заголовком в какой-нибудь газетенке.

Впрочем, сейчас не время думать об этом, и лучшим вариантом будет просто определиться со сторонами света и, решив, где север, идти прямо, не сворачивая и не отступая назад. Идти на север - в конце концов, где еще может жить королева? - и лишь выбравшись из лесов на открытое пространство, уже точно определяться, куда идти дальше. Так я и решаю поступить, особенно помогает в этом очень удачно попавшийся мне на пути муравейник, осмотрев который, я с удовлетворением понимаю, что иду в правильном направлении. Вот только сколько мне еще идти... Этот вопрос меня удручает и мучает. Конечно, не сказать, чтобы я устала настолько, что больше не могу передвигать ногами, но пятичасовая прогулка делает свое дело, и мой организм все-таки начинает требовать отдыха. Мне бы где-нибудь прилечь, правда, сон на сырой  – видать, с утра здесь прошел дождь – земле мне совсем не улыбается. К тому же, здесь нет никакого укромного уголка, и пространство, несмотря на то, что заполнено высокими теснящимися друг к другу деревьями, все равно остается открытым и доступным для лесных зверей, часть из которых может оказаться довольно опасна. Даже несмотря на нож, висящий у меня на бедре. Поэтому я решаю пройтись еще немного, у меня есть еще, может быть, час, пока окончательно не стемнело, и, возможно, за это время я успею отыскать что-то получше голой земли. Если же нет, заберусь на дерево, раз уже будет такая нужда. В конце концов, за мою уже достаточно долгую жизнь лазать по деревьям мне приходилось немало, и я прекрасно представляю, как это надо делать. Впрочем, об этом можно подумать и позже, если оно будет нужно.

Спустя час, на который я возлагала такие большие надежды, я понимаю, что мне-таки придется вспоминать свои детские и юношеские годы, за которые я успела побывать на всех деревьях в округе дома. Те шестьдесят минут, отведенные для поиска места для ночлега, не приносят мне ничего хорошего. Плохого, к счастью, тоже, но это не особо радует. Мне так и не удается найти хоть сколько-нибудь укромное местечко, вокруг уже почти совсем темнеет, скоро я не буду видеть и своих рук, а прилечь мне по-прежнему особо негде. Сырая земля по-прежнему не вариант. Я задумываюсь о том, что можно было бы не устраивать ночлег вовсе, а просто продолжать идти всю ночь, но тут же отметаю эту идею, прислушавшись к себе и своим гудящим ногам. Выносливость выносливостью, но мне требуется отдых. Несколько разочарованная я осматриваюсь в поисках подходящего дерева с крепкими и толстыми ветками. Прохожу для этого еще несколько метров и внезапно улавливаю какой-то звук. Он слышен едва-едва, и мне приходится изо всех сил напрягать свой слух. Кажется, я слышу журчащий где-то ручей, вряд ли похожий на большую реку, но все приличный по размеру. Слышу и радостно улыбаюсь. Ибо ручей в лесу, каким бы он ни был, это всегда прекрасно. Источник может быть и не совсем чистой, зато точно пресной воды, которая, к слову сказать, в моей фляге уже почти исчезла, возможность смыть с себя дорожную пыль, привести уставшие голову и мозги в порядок... Невероятная удача, что он попался мне по пути. Мысль чуть-чуть искупаться приходит ко мне почти сразу же после того, как я полностью убеждаюсь в правильности своей догадки, и я решаюсь ей подчиниться. Иду на звук и вскоре достигаю весьма живописного местечка. Пожалуй, здесь, в тени какого-нибудь нависшего низко над землей дерева, вроде той густой ивы, можно и переночевать. После того, как ополоснусь.

Я уже успеваю снять с себя куртку, когда замечаю, что я здесь не одна. Отступаю в тень нависших над головой деревьев и присматриваюсь. Кого еще могла занести сюда нелегкая? Сомнительно, что кто-то мог просто отправиться погулять в лес да еще и в такое время. Мысленно перебираю все причины, почему здесь мог оказаться этот незнакомец. Нет, незнакомка: по фигуре не трудно догадаться, что это девушка. Еще интереснее... Девушка не замечает моего присутствия, я уверена в этом абсолютно, иначе она бы уже, наверное, выбралась из воды, причем, наверняка, с весьма недовольным видом. В конце концов, кто любит, когда неизвестный наблюдает за твоими водными процедурами. Впрочем, такой ли уж неизвестный. Спустя несколько мгновений я начинаю сомневаться в том, что мы действительно незнакомы. Ибо вскоре девушка оборачивается к берегу, к счастью, по-прежнему не замечая меня, и мне удается различить черты ее лица. Альва? – успевает пронестись у меня в голове ошалелая мысль, я бросаю еще один взгляд на девушку, но мне снова виден лишь ее затылок. - Нет, это не может быть она, – быстро стараюсь убедить себя, что это мое воспаленное воображение представляет не то, что есть, но то, что мне хотелось бы увидеть. Она не может быть здесь, она где-то далеко, среди своих людей. Одетая... И все же внутренний голос шепчет мне, что это она: ее густые каштановые волосы, водопадом спадающие на ее хрупкие плечи, ее красивый профиль, ее острые лопатки и выступающие позвонки, ее бледная кожа. Я пристально вглядываюсь в обнаженную особу перед собой и уже могу представить, как провела бы рукой по ее спине, желая почувствовать тепло ее тела и, может быть, легкую дрожь от моего нежного прикосновения. Пересчитала бы пальчиками все позвонки, нащупала бы каждое ребрышко. А потом обхватила бы в свои крепкие, но мягкие объятия, прижала к себе и уткнулась носом в шею, с наслаждением вдыхая ее волшебный запах. Ее волосы щекотали бы мою обнаженную кожу, а я бы удовлетворенно улыбалась, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. Она здесь, она со мной, и все остальное неважно, весь мир подождет.

Эти мечты застают меня врасплох, и я не успеваю выстроить мысленную преграду. Фантазии завладевают мной полностью, и я уже почти верю, что все, что происходит в моей лишь голове – реально и незыблемо. Влекомая каким-то странным желанием, я подаюсь вперед, ступаю шаг и слышу громкий треск: под носком моего сапога ломается ветка. Фантазия, еще пару мгновений назад казавшаяся такой непоколебимой, рушится как карточный домик, и я остаюсь в полном одиночестве, захваченная чувствами разочарования и стыда. Реальность обрушивается на меня слишком резко, и несколько секунд я просто стараюсь прийти в себя. Те, несколько секунд, которых хватает моей мысленной любовнице, чтобы обернуться на звук и заметить меня. Когда я, наконец-то, становлюсь способной смотреть на мир трезво, я ловлю ее взгляд, в котором, пожалуй, читается некоторое подобие удивления. Может быть, и что-то еще, но я, снова затопленная в своих собственных чувствах и эмоциях, не могу разобраться. Вместо того, чтобы думать о ее впечатлениях и ощущениях в данную минуту, я резко отвожу глаза в сторону и спешу занять себя другим занятием, которое, надеюсь, должно хоть немного унять мою нервную дрожь. Куртка! Куртка сейчас будет весьма кстати. Я быстро соображаю, что до сих пор держу ее в руках и суетливо натягиваю ее на себя, застегивая молнию до самого конца. Пытаюсь отгородиться от мира и жутко неприятного ощущения, что я сделала что-то не так, вмешалась в чью-то личную жизнь. Собственно так оно и есть в какой-то степени, и потому мне так сложно побороть этот стыд. Стремясь справиться с ним, я скрещиваю руки на груди и стараюсь сделать вид, что ничего не произошло. Получается это у меня из рук вон плохо. Голос дрожит и едва не срывается, стоит мне лишь открыть рот, и поэтому я остаюсь способной выдавить лишь два слова:

- Здравствуй, Альва, - да, не самое лучшее начало беседы, особенно учитывая, что моя собеседница стоит совершенно нагая в холодном ручье и, наверняка, ощущает себя ничуть не лучше меня самой. Но что поделать, в конце концов, уход по-английски, пожалуй, был бы еще хуже.

Теперь все так странно и сложно, совсем по-другому, не так как шесть лет назад. Теперь мы не просто две маленькие девочки, несмышленые особы, объединенные общей целью и злодейкой судьбой. И, может быть, чем-то большим, что так и не было в полной мере осознано ни одной из нас. Теперь мы взрослые женщины со своими проблемами, своей незаживающей раной в сердце, носящей имя дорогого нам человека. В моем сердце кровоточит "Кай", в ее, вполне вероятно, болит отчаянное и жестокое - "Герда". Мне жаль, Альва. Мне жаль. Я не хотела, чтобы все сложилось так, как сложилось.

Я часто думаю о прошлом, возвращаюсь мыслями в тот год и задаюсь вопросом, могло ли что-то пойти по-другому, или все было предрешено за нас, до того, как я впервые взглянула в ее глаза, коснулась кожи, ощутила над ухом горячее дыхание, страстно обещающее принести мне смерть. Но даровавшее жизнь, жизнь, полную страданий, сомнений, боли. Возможно, смерть была бы лучшим вариантом, иногда размышляю я в одиночестве, но потом гоню эти мысли из головы и вместо этого упорно напоминаю самой себе, что я слишком сильна для того, чтобы так быстро сдаться и сойти с дистанции под названием "жизнь". Я здесь еще нужна. Мои размышления, которым я так легко отдаюсь, которые так давно и прочно ставшие частью меня, иногда пугают даже меня саму, застилая своей реальностью под знаком "возможно" реальность настоящую. Мои воспоминания пугают не меньше, но бороться с ними тяжело. Нет, не так, невозможно! Их бестелесные призраки навсегда останутся со мной, складываясь в образы прошедших дней, событий, лиц.

Мои мысли, сейчас они так хаотичны и беспорядочны, роятся сумасшедшим роем в голове, лишь нагнетая обстановку и болезненными иголочками отдаваясь в районе сердца. Трудно совладать с этим сумасшествием, но я пытаюсь. Строю ментальную преграду, запираю сознание на все замки и крепко цепляюсь за одну-единственную мысль, вытаскивая ее из стеклянной клетки внутри головы. Она слишком знакома мне, знакома, кажется, так, как никакая другая. Сколько раз за последние годы я обращалась к ней, параллельно вызывая в памяти тысячи воспоминаний? Каждый божий день? Вот и сейчас, наблюдая за тем, как Альва выбирается из воды, я снова возвращаюсь к ней. Возвращаюсь, впрочем, с трудом, ибо оказываюсь захваченной мыслями другого плана. Ее тело слишком привлекательно, а изменения в нем довольно заметны, я не могу не обращать на это внимания. Некоторая прошлая угловатость, которую я так хорошо помню, исчезла, позволяя проявиться если не округлостям фигуры, то хотя бы легким намекам на них. Впрочем, худощавость ее несколько портит. Например, ключицы, наверное, могли бы выделять чуть меньше... Я знаю, что глазеть вот таким бесстыдным образом некрасиво, но я не могу ничего  с собой поделать, сколько бы я не отводила взгляд, он все время предательски возвращается к Альве и ее телу. И я теряюсь и путаюсь, пытаясь собрать свои эмоции в кучу, а мысли оставить запертыми все в том же ментальном стеклянном кубе. Но меня сбивает не только ее нагота, но и та уверенность, с которой она ее демонстрирует, будто бы в этом нет ничего необычного, будто бы так оно и надо. Хотя, возможно, она, всю свою жизнь проведшая в лесу в окружении не самых лучших представителей людского общества и правда не видит в этом ничего постыдного. Ее свободная натура не придавлена нормами морали и не задушена правилами этикета, она живет так, как ей самой хочется, и мне остается лишь завидовать. Да желать столь же свободной жизни, где мне не будут вечно навязывать свое единственное "правильное" мнение.

Меж тем, она начинает одеваться, и мои мысли постепенно возвращаются в нужное мне русло, которое, впрочем, тут же сворачивает в другую сторону, стоит мне взглянуть в ее зеленые глаза. Они холодны, как лед, что виделся мне лишь в сердце снежной королевы да взгляде Кая сегодня с утра. Когда привычный мне мир успел так измениться, когда люди с добрыми сердцами успели похолодеть? Наверное, в этом есть и моя вина. Я выдерживаю ее взгляд и отвечаю своим, полным бесстыдной жестокости, на которую я совершенно не имею права. Тем не менее, сейчас я не готова показать, что чувствую на самом деле, кажется, мои жесты и мимика и без моей помощи выдают меня с потрохами. Надо вести себя чуть сдержаннее, как учила меня мать, не позволять накатывающим на меня воспоминаниям отражаться в глазах. А смотря на нее, я не могу не вспоминать.

Гладкое лезвие ножа холодит шею и, встречаясь с ней, едва заметно надрезает кожу, отчего я чувствую режущую боль, неприятно отдающуюся в месте прокола. Одинокая капля крови покидает ранку и срывается вниз, оставив за собой ярко-алое свидетельство своего существования. Девушка, что прижимает меня к себе, старясь держать в своих крепких объятиях как можно увереннее, но я почти физически ощущаю ее страх и дрожь то и дело пробегающую от тела до кончиков пальцев, чувствует, что перестаралась и подается чуть назад, отодвигая оружие от моей шеи. Впрочем, от себя не отпускает, дает мне понять, что я целиком и полностью принадлежу ей, я - ее добыча. Она по-хозяйски придерживает меня за плечо, и я ловлю себя на мысли, что не была бы против, если бы она опустила руку чуть ниже: ее прикосновения неожиданно приятны для меня. А близость чуть-чуть лишает рассудка. Когда же она внезапно отнимает нож, приближает свое лицо к моему, смотрит пару мгновений мне прямо в глаза, а потом припадает к мое у уху и начинает что-то жадно говорить, у меня сбивается дыхание. Мысли немного путаются, и потому смысл ее слов до меня так и не доходит. Стараясь не показать этого, обуздать саму себя, я осматриваюсь по сторонам и, пристально разглядывая каждый уголок разбойничьего лагеря, пытаюсь уцепиться за какую-нибудь деталь, способную захватить мое внимание. Пропускаю момент, когда она хватает меня под локоть и, поднимаясь на ноги, дергает за собой. Мне остается лишь подчиниться своей невольной хозяйке и следовать за ней туда, куда она посчитает нужным. А еще надо вести себя сдержаннее и не только не показывать, но подавлять так некстати возникшие... Чувства ли?

- - - - - - -

Руки предательски дрожат, и я уже несколько минут никак не могу совладать с замком. А ведь время утекает как вода сквозь пальцы, и каждая секунда может стать для меня последней. Последней секундой жизни, надежды на долгожданную свободу. Она ведь так близко, неужели я позволю ей проскользнуть мимо меня? Конечно, можно было бы бросить его, северного оленя, на произвол судьбы, навечно запертого в этой клетке и видящего сквозь толстые решетки маленький кусочек солнца да свою неотвратимую смерть. Но я не могу так поступить, слишком многим ему обязана, и потому я продолжаю теребить замок, веря, что однажды он мне все-таки поддастся. И правда, спустя еще пару минут я, наконец-то, слышу заветный щелчок, скрип открывающейся двери, - готовлюсь повиснуть на шее у своего животного друга, - и хруст ветки под чьей-то ногой. Резко оборачиваюсь, ощущая, как меня пробивает крупная дрожь, и ловлю ее тяжелый взгляд, полный злобы и боли. В руке она сжимает все тот же нож, уже познавший вкус моей крови, но я знаю, что сегодня он бесполезен: она не воспользуется им, как бы того ни хотела. Просто не сможет. Я выжидаю несколько долгих секунд, а потом отворачиваюсь и иду прочь, воспользовавшись ее слабостью, рожденной, впрочем, не без помощи... Чувств ли?

Мне кажется, задавать себе вопрос о том, почему я имела наглость покинуть ее и больше не вернуться, вошло у меня в своеобразную привычку, отдаленно напоминающую изощренную пытку над самой собой. Всегда, когда у меня есть время подумать, я обращаюсь к нему и снова анализирую, анализирую, анализирую настолько тщательно, что, кажется, за последние шесть лет успеваю продумать и придумать тысячу разных причин. Но добираюсь ли я до истины? Я знаю, что у меня не было иного выхода, я должна была поступить так, как поступила, и в этом нет моей вины - так сложились обстоятельства. Но тогда, черт возьми, почему иногда я чувствую себя столь виноватой? Хотя, наверное, стоит зайти совсем с другой стороны и задуматься об ином. О Кае, например. Любила ли я его? Да, сильно и пламенно, так, как никогда не любят друга или брата. И так болезненно, что, кажется, было легче умереть, чем оставить его гнить в плену у королевы. Я и сейчас люблю, впрочем, куда спокойнее и отвлеченнее. Мне больше не хочется лезть на стены от боли, ревности и тоски, и сейчас, когда я зову его братом, и в этом слове почти нет той фальши, которая была столь откровенной в течение долгих лет. До того момента, как я встретила ее. До того момента, как я сбежала.

Все дело в ней. Как бы я не стремилась убедить себя и окружающих, что первопричиной всему всегда служил Кай, это неверно. Нет, все действительно началось именно с него, но потом... потом все изменилось, а встреча с Альвой и вовсе поставила с ног на голову всю мою жизнь. И когда я покидала ее лагерь, я шла не только на поиски своего  названного брата, но и убегала от нее. И от своих чувств. Мне кажется, мы обе знали, что чувствуем, впрочем, это знание никогда не мешало нам притворяться. Не мешает, кажется, и сейчас. Или, может быть, она просто больше не лжет?

- Ищу ночлег, - на ее вопрос я говорю первое, что приходит в голову, и то, что почему-то до сих пор способно меня волновать даже после встречи с ней, а потом замираю, не зная, что сказать дальше. Несколько мгновений мнусь, глядя ей прямо в глаза и пытаясь найти хоть мимолетный отблеск прежних чувств, - все сложно, Альва, - зачем-то выдаю, не осознавая, что конкретно имею в виду: в моей жизни слишком много сложностей, чтобы я могла выделить какую-то одну. Впрочем, есть кое-что, о чем я не могу молчать, кто-то, о ком я должна упомянуть, даже несмотря на то, что она и так догадалась бы обо всем.

– Кай, - выдыхаю, наконец, так и не собравшись с мыслями и стараясь не думать о том, насколько больно ей сделает это имя. – Мне нужно ему помочь.

Ты должна меня проклясть, Альва. За то, как поступаю с тобой и то, как часто упоминаю имя человека, ради которого яко бы тебя оставила. Ты должна желать моей смерти, хотя, возможно, ты и так часто хочешь, чтобы я умерла. Я поступила бы также. А еще ты должна снова схватиться за нож и снова "попытаться" меня убить. Ты знаешь, что ты должна, но есть одна проблема: ты никогда не следуешь этому слову. И, пожалуй, именно на это я и рассчитываю.